Девять рассказов

— Ну, я тут ни при чем, — ответила Джинни и вслед за Селиной вошла в лифт.
Наверху Селина позвонила, и прислуга-негритянка, с которой она, видимо, не разговаривала, впустила девочек, вернее просто распахнула перед ними дверь и оставила ее открытой. Бросив теннисное снаряжение на стул в передней, Джинни двинулась за Селиной. В гостиной Селина обернулась.
— Ничего, если ты обождешь здесь? Может, мне придется будить маму, и все такое.
— Ладно, — сказала Джинни и плюхнулась на диван.
— В жизни бы не подумала, что ты такая мелочная, — сказала Селина. У нее достало злости употребить слово «мелочная», но все-таки не хватило смелости сделать на нем упор.
— Ну, а теперь знаешь, — отрезала Джинни и раскрыла «Вог», заслонив им лицо. Она держала журнал перед собой до тех пор, пока Селина не вышла из гостиной, потом положила его обратно на приемник и принялась разглядывать комнату, мысленно переставляя мебель, выбрасывая настольные рампы и искусственные цветы. Обстановка была, на ее взгляд, отвратная: дорогая, но совершенно безвкусная.
Внезапно из другой комнаты донесся громкий мужской голос:
— Эрик, ты?
Джинни решила, что это Селинин брат, которого она никогда не видела. Скрестив длинные ноги, она обернула на коленках верблюжье пальто и стала ждать.
В гостиную ворвался долговязый очкастый человек — в пижаме и босиком; рот у него был приоткрыт.
— Ой… Я думал, это Эрик, черт подери. — Не останавливаясь в дверях, он прошагал через комнату, сильно горбясь и бережно прижимая что-то к своей впалой груди, потом сел на свободный конец дивана. — Только что палец порезал, будь он проклят, — возбужденно заговорил он, глядя на Джинни так, словно ожидал ее здесь встретить. — Когда-нибудь случалось порезаться? Чтоб до самой кости, а?
В его громком голосе явственно слышались просительные нотки, словно своим ответом Джинни могла избавить его от тягостной обособленности, на которую обречен человек, испытавший такое, чего еще не бывало ни с кем.
Джинни смотрела на него во все глаза.
— Ну, не так чтобы до кости, но случалось, — ответила она.
Такого чудного с виду парня — или мужчины (это сказать было трудно) — она в жизни не видела. Волосы растрепаны, верно, только что встал с постели. На лице — двухдневная щетина, редкая и белесая. Вообще с виду — лопух.
— А как же вы порезались? — спросила Джинни.
Опустив голову и раскрыв вялый рот, он внимательно разглядывал пораненный палец.
— Чего? — переспросил он.
— Как вы порезались?
— А черт его знает, — сказал он, и самый тон его означал, что ответить на этот вопрос сколько-нибудь вразумительно нет никакой возможности. — Искал что-то в этой дурацкой мусорной корзинке, а там лезвий полно.
— Вы брат Селины? — спросила Джинни.
— Угу. Черт, я истекаю кровью. Не уходи. Как бы не потребовалось какое-нибудь там дурацкое переливание крови.
— А вы его чем-нибудь залепили?
Селинин брат слегка отвел руку от груди и приоткрыл ранку, чтобы показать ее Джинни.
— Да нет, просто приложил кусочек вот этой дурацкой туалетной бумаги, — сказала он. — Останавливает кровь. Как при бритье, когда порежешься. — Он снова взглянул на Джинни. — А ты кто? — спросил он. — Подруга нашей поганки?
— Мы с ней из одного класса.
— Да?.. А звать как?
— Вирджиния Мэннокс.
— Ты — Джинни? — спросил он и подозрительно глянул на нее сквозь очки. — Джинни Мэннокс?
— Да, — сказала Джинни и выпрямила ноги.
Селинин брат снова уставился на свой палец — для него это явно был самым важный, единственно достойный внимания объект во всей комнате.
— Я знаю твою сестру, — проговорил он бесстрастно. — Воображала паршивая.
Спина у Джинни выгнулась:
— Кто-кто?
— Ты слышала кто.
— Вовсе она не воображала!
— Ну да, не воображала. Еще какая, черт подери.
— Никакая она не воображала!
— Еще какая, черт дери! Принцесса паршивая. Принцесса Воображала.
Джинни все смотрела на него — он приподнял туалетную бумагу, накрученную в несколько слоев на палец, и заглянул под нее.
— Да вы моей сестры вовсе не знаете!
— Ну да, не знаю, прямо…
— А как ее звать? Как ее имя? — настойчиво допытывалась Джинни.
— Джоан. Джоан-Воображала.
Джинни промолчала.
— А какая она из себя? — спросила она вдруг.
Ответа не последовало.
— Ну, какая она из себя? — повторила Джинни.
— Да будь она хоть вполовину такая хорошенькая, как она воображает, можно было б считать, что ей чертовски повезло, — сказал Селинин брат.
Ответ довольно занятный, решила про себя Джинни.
— А она о вас никогда не упоминала.
— Я убит. Убит на месте.
— Кстати, она помолвлена, — сказала Джинни, наблюдавшая за ним. — В будущем месяце выходит замуж.
— За кого? — Он вскинул глаза.
Джинни не преминула этим воспользоваться.
— А вы его все равно не знаете.
Он снова принялся накручивать бумажку на палец.
— Мне его жаль, — объявил он.
Джинни фыркнула.
— Кровища хлещет как сумасшедшая. Ты как считаешь — может, смазать чем-нибудь? А вот чем? Меркурохром годится?
— Лучше йодом, — сказала Джинни. Потом, решив, что слова ее прозвучали недостаточно профессионально и веско, добавила:
— Меркурохром тут вовсе не поможет.
— А почему? Чем он плох?
— Просто он в таких случаях не годится, вот и все. Йодом нужно.
Он взглянул на Джинни.
— Ну да еще, он щиплет здорово, скажешь, нет? Щиплет как черт, что — неправда?
— Ну, щиплет, — согласилась Джинни. — Но вы от этого не умрете, и вообще.
Видимо, нисколько не обидевшись на Джинни за ее тон, он снова уставился на свой палец.
— Не люблю, когда щиплет, — признался он.
— Никто не любит.
— Угу. — Он кивнул.
Некоторое время Джинни молча наблюдала за его действиями.
— Хватит ковырять, — сказала она вдруг.
Селинин брат, словно его током ударило, отдернул здоровую руку. Он чуть выпрямился, вернее стал чуть меньше горбиться, и принялся разглядывать что-то на другом конце комнаты. Мятое лицо его приняло сонное выражение. Вставив ноготь между передними зубами, он извлек оттуда застрявший кусочек пищи и повернулся к Джинни.
— Ела уже? — спросил он.
— Что?
— Завтракала, говорю?
Джинни покачала головой.
— Дома поем. Мама всегда готовит завтрак к моему приходу.
— У меня в комнате половинка сандвича с курицей. Хочешь? Я его не надкусывал и ничего такого.
— Нет, спасибо. Правда не хочу.
— Ты же только что с тенниса, черт дери. Неужели не проголодалась?
— Не в том дело, — ответила Джинни и снова скрестила ноги. — Просто мама всегда готовит завтрак к моему приходу. Если я не стану есть, она разозлится, вот я про что.
Брат Селины, видимо, удовлетворился этим объяснением. Во всяком случае, он кивнул и стал смотреть в сторону. Но вдруг снова обернулся:
— Стаканчик молока, а?
— Нет, не надо… А вообще-то спасибо вам.
Он рассеянно наклонился и почесал голую лодыжку.
— Как звать того парня, за кого она выходит? — спросил он.
— Это вы про Джоан? — сказала Джинни. — Дик Хефнер.
Селинин брат молча чесал лодыжку.
— Он военный моряк, капитан-лейтенант.
— Фу-ты, ну-ты!
Джинни фыркнула. Он расчесывал лодыжку, покуда она не покраснела, потом принялся расковыривать какую-то царапину, и Джинни отвела взгляд.
— А откуда вы знаете Джоан? — спросила она. — Я вас ни разу не видела ни у нас дома, ни вообще.
— Сроду не был в вашем дурацком доме.
Джинни выжидательно помолчала, но продолжения не последовало.
— А где же вы тогда с ней познакомились?
— … вечеринка.
— На вечеринке? А когда?
— Да не знаю. Рождество, в сорок втором.
Из нагрудного кармана пижамы он вытащил двумя пальцами сигарету, такую измятую, будто он на ней спал.
— Брось-ка мне спички, а? — попросил он.