Большое кино
— А ваши волосы не менее пышут огнем, чем ваше перо, мисс Адамс. — Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Один из его передних зубов был с небольшим изъяном, что делало его улыбку весьма сексуальной. Ничего удивительного — иногда магнаты небрежно относятся к своей внешности, как и ко многому другому. Рейсом насмешливо продолжал; — Я рад, что вы до меня добрались.
— Вопреки сопротивлению вашего лифта. — Она очаровательно улыбнулась.
— Мой лифт?
— Он самый. — Либерти развела руками. — Я, конечно, небольшого роста, но если бы не сработала вторая тормозная система, то стала бы еще короче.
Рейсом недоуменно приподнял брови:
— Странно!.. У меня было впечатление, что лифты в этом здании всегда работают безупречно.
— Попробуйте убедить в этом человека, который падал вместе со мной: для него дело кончилось сердечным приступом.
— Сердечный приступ? — Рейсом нахмурился.
— Совершенно верно.
Хозяин офиса заметно посуровел:
— У вас слишком беззаботный вид для женщины, только что выбравшейся из подобного переплета.
Напрасно она завела об этом речь!
— Что вы, просто я все еще в шоке.
— Полагаю, будет нелишне вам напомнить, мисс Адамс, что я не любитель давать интервью. Более того, я не отношусь к поклонникам вашего жанра.
Эта вспышка враждебности застала ее врасплох.
— Я и не причисляла вас к своим поклонникам, — пролепетала она.
— Говоря конкретнее, мне не по душе торговля сплетнями, которой вы занимаетесь. С другой стороны, я рад встрече с вами.
Вид у вас совсем не…
— Не страшный?
Он холодно усмехнулся:
— Во всяком случае, вашу дерзость можно считать данью моде и… объяснить вашей молодостью. Интересно, как относятся к вашей работе мои глубокоуважаемые родственницы? Честно говоря, я удивлюсь, если хотя бы одна из них согласится дать интервью журналу «Флэш».
Либерти зажмурилась. «Ты должна оставаться учтивой, — напомнила она себе, — даже если собеседник переходит к откровенной грубости».
— Я полагала, сэр, что секретарь поставила вас в известность: данный материал я готовлю не для «Флэш», а для «Метрополитен». Это будет психологический портрет.
Он, конечно, отлично знал, что она выполняет задание «Метрополитен», иначе ее не подпустили бы к нему и на пушечный выстрел.
— Все равно их согласие ставит меня в тупик. Кит не переносит журналистов.
— Идея принадлежит вашей тетке Китсии. У меня впечатление, что сама Кит от нее не в восторге.
Рейсом вздрогнул:
— Идея Китсии? — Голубые глаза потемнели. — Мне трудно в это поверить. — Он долго размышлял, потом вскинул голову. — Что ж, это далеко не первая ее странная выходка. — Он вдруг преисполнился желания общаться. — Может быть, перейдем к делу?
— Я благодарна вам за согласие меня принять — последнее время у вас слишком много забот…
Репсом пожал плечами. Вряд ли для него было секретом, что она намекает на статью, появившуюся двумя неделями раньше в «Уолл-стрит джорнел». Некто Гринхауз, крупный чин из Комиссии по биржам и ценным бумагам, сознался, что на протяжении многих лет получал взятки от крупных компаний, и острие его обвинений было направлено именно против «Ренсом энтерпрайзиз».
— Мисс Адамс! — Либерти оторвалась от блокнота. — Вы пришли делать намеки или задавать вопросы? — Он улыбнулся и опустил ресницы, как бы давая понять, что сейчас начнет зевать от скуки.
— Ах да, вопросы! У меня заготовлен целый список, мистер Рейсом. — Она включила диктофон.
— Полагаю, мне нет нужды напоминать вам об условиях, на которых я дал согласие на интервью, — самые общие сведения, никаких цитат.
— Можете мне доверять. — Либерти понимающе улыбнулась. — Ни слова о Комиссии по биржам и ценным бумагам.
Рейсом взял с подлокотника кресла портсигар из слоновой кости и предложил ей сигарету — без фильтра, видимо, египетскую.
— Нет, благодарю. — Она вытащила собственную. Он забрал у нее сигарету и по старомодному обычаю прикурил обе.
Журналистка и магнат дружно сделали затяжку.
— Вот, например, хороший вопрос. Охарактеризуйте вашу тетку одним словом.
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Китсия — из тех немногих истинных оригиналок, которых осталось так мало. Вот вам и слово: «оригиналка».
— Вы хорошо ладите?
— Перестаньте, мисс Адамс. Вы же с ней встречались, так что прекрасно знаете — поладить с ней невозможно, приходится терпеть. Кстати, как вы ее нашли? Она здорова?
— Для женщины семидесяти двух лет просто отменно здорова. Потрясающее здравомыслие, капризность, уклончивость и…
Либерти отметила, с какой легкостью он перехватывает роль интервьюера.
— Да, могучий характер! Мне трудно себе представить, как моя тетка принимает на Зваре журналистку. Наверное, она заранее решила, что вы у нее в руках. Но как она будет контролировать вас теперь — на расстоянии?
— Полагаю, у нее не возникает сомнений на этот счет либо ей все равно. «Эксцентричность» — вполне подходящее определение. Еще я назвала бы ее искренней. — Говоря это, Либерти внимательно наблюдала за Ренсомом.
— Вот как? Надеюсь, вы не собираетесь публиковать ее интервью в неотредактированном виде?
Либерти постучала себя ручкой по зубам. Неужели он умеет краснеть? Поразительно!
— Я еще не решила. — Пожав плечами, она продолжила:
— Из ваших слов, мистер Рейсом, я делаю заключение, что вы с тетей теперь разговариваете?
— Мы с ней никогда и не ссорились.
— Правда? У меня другие сведения.
— Очень любопытно!..
— Не бойтесь, все хранится вот здесь. — Либерти энергично дотронулась до виска и тут же пожалела об этом, ручка осталась торчать у нее в волосах. Несмотря на старания Либерти ее вытащить, ручка застревала все больше.
Рейсом наклонился и стал ей помогать.
— Если память у вас такая же цепкая, как волосы, то мне действительно нечего опасаться. — Он наконец вытащил ручку и вернул ее гостье.
— Надо же! — Либерти тряхнула головой. — А у вас легкая рука, мистер Рейсом.
— Вам не кажется, что для такого заявления лучше подойдет «Арчер»?
— Подойдет?
— С вами надо держать ухо востро, мисс Адамс.
— Ну что ж, тогда называйте меня Либерти, Арчер. Скажите, что за человек ваша кузина Кит? Все, что я о ней знаю, почерпнуто в старых киношных журналах.
— У нее была нелегкая жизнь.
— Хотела бы я так трудно жить, чтобы в сорок пять лет выглядеть лучше, чем в двадцать пять, стать главой кинокомпании, входящей в первую семерку, и зарабатывать суммы, записываемые семизначными цифрами, да еще покорить одного из самых неотразимых исполнителей главных ролей! Вряд ли ее можно отнести к страдалицам. Хотя, конечно, быть дочерью Китсии Ренсом — тоже непростое дело.
Арчер усмехнулся:
— Да уж, Китсия — скульптор в полном смысле этого слова и крошит людей, как заготовки. Она не заставляла вас позировать?
Либерти вспомнила знакомый голос, и кожа ее покрылась мурашками.
«Стойте спокойно, не дергайтесь. Вы просто тело».
Она встрепенулась:
— Заставляла. Там так жарко, что любая одежда — сущее проклятие. Не знаю, как ей до сих пор удается выжить.
— У нее изменился обмен веществ — организм приспособился к климату. Там нельзя торопиться, иначе перегрева не избежать.
— Судя по всему, вы руководствуетесь собственным опытом. — Либерти терпеливо наблюдала, как он трогает кончиком языка выемку в переднем зубе. — Какой она была раньше, Арчер? Вы один из немногих, кто знает ее достаточно давно.
Он вскинул голову, потом ненадолго задумался и наконец заговорил:
— Мой отец и Китсия были сиротами. Сначала они жили в Париже. Отец больше увлекался приращением своего богатства, чем воспитанием десятилетней сестры. Он передавал ее на попечение знакомым, а сам ездил по Ближнему Востоку. В конце концов он переселился на Звар, оставив Китсию в Париже. Каждую весну отец привозил меня туда. Я до сих пор не могу понять, как он умудрился променять Париж на эту пыльную скалу в Персидском заливе.