Семейный стриптиз

Скорость, сумерки и относительная пустота дороги ус­покаивали. «Сама виновата! – твердила она про себя. – Тебе ли не знать цену жизни в округе Уэстчестер? Неусып­ная бдительность и неизменная вежливость плюс заоблач­ная плата за недвижимость и школу». Пусть существова­ние черных в богатом белом пригороде уже не столь невы­носимо тяжко, как в прежние времена, но легким его тоже не назовешь. Несмотря на все усилия, семья едва-едва дер­жалась на плаву; зато детям Джада обеспечила жизнь, из­вестную всему миру по словосочетанию «американская мечта». Однако и платила за это прилично.
Гнет финансовых неурядиц давил на них постоянно. Кроме того, в округе не нашлось больше ни единой черно­кожей семьи, и цветных детишек в школе тоже раз, два и обчелся. У Шавонны все приятели – белые, Кевон обща­ется только с соседским Фрэнки, да и у самой Джады в лучших подругах теперь Мишель. Белая. Конечно, она хо­рошая, Мишель, очень хорошая. И все же временами Джаде было очень одиноко. Если бы еще не отчуждение Клинтона…
Иногда у Джады опускались руки и одолевали сомнения – а стоила ли эта жизнь затраченных на нее усилий? Когда Клинтон только начинал столярничать, они снима­ли двухкомнатную квартирку в Йонкерсе и жили, как все. Но вскоре Клинтон получил работу, перевернувшую их привычный уклад. Весьма состоятельный бизнесмен, об­ратив внимание на искусство Клинтона, предложил ему переоборудовать гараж на три машины в гостевой коттедж. Не слишком выиграв от этого заказа в финансовом отно­шении, Клинтон тем не менее использовал его как трам­плин для получения более выгодных заказов. Всплеск экономики и либерализация расовой политики обеспечили его достойной работой.
Хорошее было время! Правда, Клинтон был просто по­мешан на оборудовании и ухлопывал все средства на буль­дозеры, ковшовые погрузчики, экскаваторы. На всех его футболках красовалась надпись «Строительная фирма Джексона. Мы не работаем, только когда спим». Что он на­верняка и делает в данный момент – то бишь спит. А все почему? Да потому, что прошляпил и фирму, и работу!
Поначалу и сам Клинтон, и Джада считали, что у него божий дар. Оба были уверены в его способности сколотить состояние и обеспечить им безбедную жизнь. Забавно: сто­ило ей увидеть Клинтона на объекте – и она не могла от­казать себе в удовольствии присоединиться к нему, будь он хоть в котловане, хоть на крыше. Классный парень, Клин­тон Джексон. Просто потрясающий.
Джада верила в него безгранично, но оказалось, что это была слепая вера. Ни один из них и не догадывался, что на тот момент они случайно попали в денежную струю. Со спадом производства бизнес Клинтона постепенно заглох. Белые вновь возводили расовую стену и отнимали работу. Клинтон не мог больше выплачивать кредит за оборудова­ние, на зарплату рабочим тоже не хватало, и их пришлось распустить. Года четыре еще он пытался удержаться на плаву, но его моральный дух вместе с бизнесом пришел в упадок.
В конце концов ушло все – и его спесь, и ее вера, и деньги семьи, а кредиты по-прежнему требовали выплат. Джада умоляла мужа подыскать хоть какую-нибудь работу. Сама она занималась хозяйством с момента рождения пер­вого ребенка, но, убедившись, что он не может или не же­лает работать, поняла, что работать придется ей. Она вы­нуждена была согласиться на единственное доступное для нее место банковского клерка. Жалованье ей положили минимальное, но без помощи Мишель Джада не получила бы и этой смехотворной должности – уж слишком много в Уэстчестере было прозябающих без работы домохозяек. Заработка Джады едва хватало на овощи, зато и платила она теперь наличными, не обращаясь в зеленной лавке к кредитной карте.
Клинтон тем не менее особой радости не выражал. Скорее, наоборот, работа жены морально его убила. Он только и делал, что дрых в промежутках между жалобами, брюзжанием и жратвой. Канючил, что ее вечно нет дома, что платят слишком мало и что она достойна лучшего. С последним Джада спорить не стала бы, но выбора-то не было. Не в их положении привередничать – вот с чем Клинтон не смог смириться. Так и жил, замкнувшись, ожидая, «когда сменится ветер». Набрал добрых фунтов сорок, орал на детей и во всем винил свою вторую половину.
В сравнении с домашними сложностями дела в банке у Джады шли на удивление успешно. Работа приносила удовлетворение, к тому же справляться с ней оказалось куда как проще, нежели с проблемами в семье. Джада уди­вилась, что ее почти сразу же назначили старшим клерком, дав тем самым в подчинение трех чернокожих служащих и одну белую! С ума сойти – она ведь в жизни никем не ко­мандовала, кроме собственных детей. Чуть позже, заняв место начальника отдела, Джада была поражена не меньше остальных. Но она нравилась мистеру Фринею, заведую­щему отделением, они прекрасно ладили, и Джада остава­лась помощником зава вплоть до его выхода на пенсию. Ну а когда мистер Фриней ушел на покой… Джаду, собствен­но, уже не удивило, что он предложил ей занять его место; только вот Клинтону не хотелось об этом сообщать.
Изо всех коллег только Анна, старая секретарша мисте­ра Фринея, упорно презирала заменившую его Джаду. Ну и ладно. Считая саму Анну и Мишель, в подчинении у Джады было теперь – подумать только! – две дюжины чело­век. Дружбе с Мишель, слава богу, это обстоятельство не повредило: Мишель ни капельки не завидовала Джаде – ее вполне устраивала работа до трех часов, и на большее она бы не согласилась.
Джада тоже не отказалась бы от нескольких свободных часов в день… в любых обстоятельствах, кроме нынешних. Банк платил ей ровно вдвое меньше, чем ее предшествен­нику на посту, но начальство по-прежнему требовало крови. На днях сверху прислали двоих проверяющих – взглянуть, нельзя ли как-нибудь «сократить накладные расходы за счет рационализации движения документов и более эффективного использования штатных единиц». В переводе на нормальный язык это означало желание уволить еще пару человек, несмотря на то, что через отделе­ние Джады проходило больше кредитных договоров, чем через любое другое подобное отделение банка средней руки.
Разумеется, все отделение затрясло – потерять работу боялись все до единого, кроме разве что Мишель. Джада, само собой, паниковала вместе с подчиненными. Ей не раз случалось недоумевать и изумляться тому, как ведет дела сильная половина человечества. Сукины дети. Горазды че­сать языками по поводу «высокой морали, улучшающей деятельность трудовых ресурсов» (хоть бы раз произнесли по-человечески – «работников»!), а между тем не упуска­ют случая загнать эту самую мораль в угол.
Отчет проверяющих пришел две недели назад. Работа отделения, хвала господу, получила высшую оценку. Но в сердцах сотрудников угнездились страх и недоверие, справиться с которыми теперь и предстояло заведующей.
Джада вздохнула, выруливая на ведущую к крыльцу до­рожку. И снова вздохнула при виде цветочной клумбы, где поздние георгины погибали под натиском сорняков. Ма­муля, великий садовод, сгорела бы со стыда… Ч-ч-черт! Еще секунда – и наехала бы на велосипед Кевона, бро­шенный у гаражных ворот. Джада крутанула руль и вдавила педаль тормоза. Черт, черт, черт! К дьяволу обещание не чертыхаться! Выскочив из машины, она открыла ворота (почему бы Клинтону не поменять замок на автоматичес­кий? Толку от мужика, как от козла молока!), поставила в гараж сначала велосипед, потом машину, заперла ворота и двинулась через лужайку к крыльцу.
В доме творилось черт знает что. Сущий бедлам, иначе не скажешь. С дивана в гостиной Клинтон послал жене красноречивый взгляд: «Я делаю всю работу по дому!» Свежо предание. Помнится, на прошлой неделе полотенце на крючок повесил, на том его помощь и закончилась. В дан­ный момент он болтал по телефону, а Шавонна перед телевизором хрустела печеньем. И то и другое было под запре­том, пока она не сделает уроки и не прочитает хотя бы одну главу. Кевона же, с ужасом отметила Джада, и вовсе не было в поле зрения. Оставалось надеяться, что хотя бы ма­лышка уложена – если, конечно, Клинтон не бросил у ворот гаража и младшую дочь заодно с велосипедом.