Вечер в Византии

– Нет.
– А вы? – обратился он к девушке.
– Я люблю омаров, – ответила она. 
«Стало быть, она остается на ленч». Крейг сел на складной брезентовый стул лицом к ней.
– Она, – Мэрфи ткнул пальцем в сторону девушки, – все про тебя расспрашивала. И знаешь, что я ей сказал? Я сказал ей, что одним из пороков киноиндустрии сегодня является то, что она выбивает из колеи таких людей, как ты.
– Впервые слышу, что я выбит из колеи.
– Ты же понимаешь, Джесс, что я хотел этим скачать. Кино перестало привлекать тебя. А как сказал какая разница? 
– Он очень хвалил вас, – сказала Гейл Маккиннон. – Я бы от таких похвал смутилась.
– Он же мой агент, – сказал Крейг – Разве вы ждали от него чего-нибудь другого? Если бы вы послушали, что моя мать обо мне говорила, когда была жива, вам бы тоже понравилось.
– Я в этом уверена. – Девушка нагнулась к магнитофону. – Включать? 
– Не сейчас. – Он заметил на ее губах легкую усмешку. Она опять надела темные очки. И тут же снова показалась ему враждебной.
– Гейл говорит, что у тебя каменное сердце, – сказал Мэрфи. У него была привычка называть девушек по имени, даже если он только что с ними познакомился. – Почему ты не хочешь дать ей шанс? 
– Когда у меня будет что сказать, она услышит это первой.
– Будем считать это обещанием, мистер Крейг, – сказала девушка.
– Ты правильно делаешь, Джесс, оставляя свои мысли при себе, – сказала Соня. – Я целых полчаса слушала здесь разглагольствования мужа и, если бы могла, заставила бы его замолчать.
– Уж эти мне жены, – проворчал Мэрфи. Но в тоне его звучала нежность. Они были женаты двенадцать лет и если ссорились когда-нибудь, то не на людях.
«Вот в чем преимущество поздних браков», – подумал Крейг.
– Слишком уж много задают люди вопросов, – сказала Соня. Она говорила спокойным, материнским тоном. – И слишком часто им отвечают. Что до меня, то если бы эта милая девушка спросила меня сейчас, где я покупаю губную помаду, я ей и этого бы не сказала.
– Миссис Мэрфи, где вы покупаете губную помаду? – спросила Гейл Маккиннон. Все засмеялись.
– Слушай, Джесс, – сказал Мэрфи. – Может, нам пойти с тобой в бар, а женщин оставить одних? Пусть позлословят немного на досуге перед ленчем. – Он встал, Крейг тоже.
– И мне хочется выпить чего-нибудь, – сказала Соня.
– Скажу официанту, чтобы принес. А вы, Гейл? Что вы хотите? 
– Я днем не пью, – ответила девушка.
– В мое время журналисты были не такие, – сказал Мэрфи. – И в купальных костюмах они выглядели иначе.
– Перестань флиртовать, Мэрфи, – сказала Соня.
– Чудище с зелеными глазами. – Мэрфи поцеловал жену в лоб. – Пошли, Джесс. Время аперитива.
– Не больше двух, – напомнила Соня. – Не забудь, что ты в тропиках.
– Как только я собираюсь выпить, моей жене кажется, что тропики начинаются от самого Лабрадора, – сказал Мэрфи. Он взял Крейга под руку и повел его по дорожке между флагштоками к бару.
Перед одним из пляжных домиков на матрасе ничком лежала полная женщина. Она бесстыдно раскинула ноги, подставляя их солнцу.
– Ну и ну, – пробормотал Мэрфи, уставившись на женщину. – Опасный берег, дружище.
– Я тоже об этом подумал, – сказал Крейг.
– Эта девица нацелилась на тебя. Эх, мне бы твои сорок восемь! 
– Она не за тем на меня нацелилась.
– А ты выяснил зачем? 
– Нет.
– Послушайся совета старика. Выясни. Каким образом она у тебя оказалась? – спросил Крейг, которого всегда коробили откровенные разговоры Мэрфи о женщинах.
– Очень просто. Позвонила мне сегодня утром по телефону, и я сказал: приходите. Я ведь не то что некоторые мои приятели. Ложной скромностью не страдаю. А когда увидел, какая она из себя, то спросил, не прихватила ли она с собой купального костюма.
– А она как раз прихватила.
– Совершенно случайно. – Мэрфи засмеялся. – Я не юбочник – Соня это знает, – но мне нравится бывать в обществе смазливых девчонок. Невинная стариковская слабость.
Они подошли к маленькому павильону. Официант при их приближении встал. 
– Bonjour, messieurs. [6]
– Une gin fizz per la donna cabana numero quarantedue, per fevore, [7] – сказал Мэрфи. В годы войны он был в Италии и научился немного говорить по-итальянски.
Это был единственный иностранный язык, который он знал, и, покидая пределы Америки, он в любой стране обрушивал на местных жителей свой итальянский. Крейг восхищался спокойной самонадеянностью, с какой Мэрфи навязывал чужим людям свои привычки.
– Si, si, signore, [8] – проговорил официант с улыбкой, вызванной то ли произношением Мэрфи, то ли предвкушением щедрых чаевых, которые оставит ему этот клиент.
По дороге в бар они проходили мимо плавательного бассейна в скале над морем. На краю бассейна стояла молодая светловолосая женщина и наблюдала за маленькой девочкой, учившейся плавать. Волосы у ребенка были того же цвета, что у женщины, не ошибешься, что это мать и дочка. Мать давала девочке советы на каком-то незнакомом Крейгу языке: ласково, ободряюще, со смешинкой в голосе. Кожа у нее только-только начинала розоветь от солнца.
– Датчанки, – сказал Мэрфи. – Слышал за завтраком. Надо как-нибудь съездить в Данию.
В стороне от лестницы, ведущей к морю, растянувшись на надувных матрасах, нежились на солнце две девушки. Они сбросили с себя бюстгальтеры, чтобы на их красивых загорелых юных спинах не остались белые полосы. Смуглые спины, длинные, стройные ноги, аппетитный загар. Бикини – не более чем символическая уступка общественной благопристойности. Будто две свежеиспеченные булочки – теплые, вкусные, сытные. Между ними сидел молодой человек – Крейг узнал в нем актера, которого видел в двух-трех итальянских фильмах. Актер, такой же загорелый, в узеньких плавках, был худощав, но мускулист, на его безволосой груди висела ладанка на золотой цепочке. Черноволосый красавец, великолепное животное с белоснежными зубами, которые он обнажил в хищной, как у леопарда, улыбке.
Крейг заметил, что Мэрфи не сводит с этого трио глаз.
– С такой внешностью, как у него, я бы тоже улыбался, – сказал Крейг.
Мэрфи громко вздохнул.
В баре Мэрфи заказал себе «мартини», что бы там жена ни говорила о тропиках. Крейг попросил пива.
– Ну… – Мэрфи поднял стакан. 
– За тебя, дружище. – Он отпил треть своего коктейля. – Как замечательно, что мы встретились наконец. В письмах-то ты не очень щедр на информацию, а? 
– Да не о чем, собственно, было и писать. Не стану же я докучать тебе рассказами о своих бракоразводных делах.
– После стольких лет. – Мэрфи грустно покачал головой. – Кто бы мог подумать? Ну, что ж, если не было другого выхода… Говорят, в Париже у тебя новая женщина? 
– Не такая уж она новая.
– Счастлив? 
– Не настолько ты молод, Мэрфи, чтобы задавать такие вопросы.
– Удивительно, я чувствую себя не старше, чем после демобилизации. Глупее, но не старше. Ну ладно, не будем касаться этой темы. Грустно становится. Ну, как ты? Что тут поделываешь? 
– Да так. Бью баклуши.
– Эта девчонка, Гейл Маккиннон, все добивалась у меня, зачем ты приехал в Канн. Хочешь снова работать? – Мэрфи смотрел на него испытующе.
– Не исключено, – сказал Крейг. – Если подвернется что-нибудь подходящее. И если найдется дурак, который даст мне денег.
– Не ты один этого хочешь. Но сейчас, чтобы всаживать деньги в фильм, почти в любой, надо и впрямь быть дураком.
– Иными словами, никто в твою дверь не ломится и не просит уговорить меня идти к нему работать.
– Видишь ли, – уклончиво ответил Мэрфи, – согласись, что ты давно уже не у дел. Если ты серьезно думаешь работать, то я хочу пробить один фильм… Может, что и выйдет. Я думал о тебе, только не хотел зря беспокоить письмами, пока не выясню более конкретно. К тому же и денег это больших не сулит. И сценарий дрянной. И снимать надо в Греции, а ведь я знаю тебя и твои политические взгляды…