Поджигатели (Книга 1)
Доллас сидел совершенно неподвижно и не проронил ни слова, пока широкая спина Ванденгейма не исчезла за дверью. Тогда он заговорил быстро, выбрасывая чёткие слова, отделённые друг от друга совершенно одинаковыми, как удары метронома, промежутками.
— Вы проинструктированы?
— Да, сэр.
Доллас расцепил пальцы сложенных на животе непомерно больших, покрытых пятнами, словно от экземы, рук и, опершись ими о подлокотники кресла, порывисто наклонился к Паркеру:
— Имеете собственность?
— Нет, сэр.
— Состоите акционером каких-нибудь компаний?
— Нет, сэр.
— Играете на бирже?
— Нет, сэр.
— Женаты?
— Нет, сэр.
— Имеете постоянную подругу?
— Нет, сэр.
— Родители?
— Умерли, сэр.
— Очень хорошо!
Доллас так же порывисто, как подался вперёд, откинулся теперь к спинке кресла и снова сложил руки на животе.
На лице Паркера не было ни малейших следов раздражения или хотя бы удивления этим допросом. Казалось, он был способен так же спокойно, монотонно отвечать всю жизнь, о чём бы его ни вздумали спрашивать.
А Доллас, подумав, сказал:
— У вас ещё все впереди.
— Надеюсь, сэр.
— Если будете хорошо работать, у вас будет много денег.
— Может быть, сэр.
— Об этом подумаем мы.
— Очень любезно, сэр.
— И сейчас там… — Доллас махнул куда-то в пространство, — вам понадобятся деньги.
— Возможно, сэр.
Доллас так же быстро и чётко, действуя, как солдат, выполняющий приказы «по разделениям», вынул чековую книжку, перо и, написав чек, протянул его Паркеру.
— Банк Шрейбера, Гамбург.
— Слушаю, сэр.
— Вы не должны испытывать недостатка в деньгах.
— Благодарю, сэр.
— В Германии вы не увидите никого из нас.
— Понимаю, сэр.
— Обо всем, что я вам поручу, вы дадите мне знать письмом вот с таким знаком на конверте. Подписываться не надо.
Доллас торопливо нарисовал знак на корешке чека и тут же зачертил его.
— Прежде всего вы свяжетесь с лицом, которое…
Паркер остановил его движением руки.
— Прошу, не здесь, — и он посмотрел на дверь.
— Я забыл, — сказал Доллас, — корабль немецкий.
— Даже если бы он был трижды американский.
Доллас набросил на плечи пальто и вышел на палубу. Паркер последовал за ним.
Там, склонившись рядом на поручни над видневшейся далеко внизу водой, они закончили разговор. Паркер ничего не записывал. Он только запомнил несколько адресов и одно-единственное имя: Вильгельм фон Кроне.
От этого фон Кроне Паркер должен был получать сведения, интересующие Ванденгейма, но действовать при этом так, чтобы связь между Паркером и Кроне никогда и никем не могла быть обнаружена. Через этого же Кроне Паркеру предстояло передавать кое-что и тем руководящим немецким политикам, с которыми Ванденгейм найдёт нужным вступить в секретные сношения через головы Шрейбера и Шахта.
Перед тем как уйти, Паркер спросил:
— Когда вы отбудете из Европы, я должен буду сопровождать вас, сэр?
— Нет.
— Я останусь в Европе?
— Да… Полковник хорошо говорил о вас… Мы найдём вам дело…
— Я рад, сэр.
— Молодёжь страдает иногда превратным представлением о жизни, — отчеканил Доллас, словно диктуя параграф какого-то устава.
— Надеюсь, я правильно понимаю жизнь.
— Молодёжь гибнет из-за своего честолюбия…
— На нашей службе, сэр?
— …или идеи.
— У меня нет идей, сэр.
— Убеждения?
— Я не принадлежу ни к каким партиям, сэр.
— А в прошлом?
— Никогда не было, сэр.
— Студентом?
— Я увлекался спортом, сэр.
Доллас разжал руки, которыми придерживал полы накинутого на плечи пальто, и сделал ими неопределённое движение.
— У вас были когда-нибудь друзья коммунисты?
— Никогда, сэр.
Это была единственная фраза, которую Паркер произнёс с особенным ударением.
— От них все беды! — Доллас повернул востроносое лицо к востоку, и его ноздри порывисто раздулись, словно он принюхивался. — Но рано или поздно мы с этим покончим.
— Я тоже так думаю, сэр.
— Правильно думаете, капитан. — И, помолчав, Доллас добавил: — Если вам понадобятся в Европе деньги, дадите знать.
— Благодарю, сэр.
Они ещё несколько минут молча стояли у борта под защитою стеклянного козырька, по которому монотонно барабанил дождь.
Внизу чернела исхлёстанная ударами косого дождя вода; она, журча, обтекала высокие борта «Фридриха Великого», медленно входившего в устье Эльбы. Дробясь в подёрнутом рябью глянце реки, все восемь рядов иллюминаторов отражались мутножелтыми расплывающимися пятнами.
Доллас прервал молчание:
— Желаю удачи!
Он покровительственно похлопал Паркера по плечу. Тот молча снял шляпу.
Когда маленькая фигура Долласа скрылась в осветившемся на мгновение квадрате двери, Паркер вернулся в свою каюту и принялся укладывать чемодан, то и дело с интересом поглядывая в иллюминатор, за которым, сквозь сетку дождя, виднелись огни Гамбурга. Паркер ещё никогда не бывал в Европе.
Правда, как говорят, в Европе все хуже, чем в Штатах, и уж, во всяком случае, мельче, чем в Штатах, но посмотреть новое никогда не вредит. Ездят же, в конце концов, даже американцы осматривать Йеллоустонский заповедник со всякого рода окаменелостями. Вероятно, и тут, в Европе, все эти мелочи — что-нибудь вроде окаменелостей. Но поскольку эти древности представляют интерес для его боссов, то и ему самому будет полезно с ними познакомиться.
Паркер подошёл к иллюминатору. «Фридрих Великий» уже вошёл в Гамбургский порт и двигался теперь мимо череды причалов с ошвартованными у них пароходами. Паркер сразу же обратил внимание на то, что это вовсе не так уж мало, как должно быть все это в этой маленькой Европе. Да и не производит впечатления древности. Набережные порта обросли кранами, словно джунгли деревьями. Пакгаузы складов велики и, кажется, заполняют территорию, которая сделала бы честь даже Нью-Йорку.
Но, может быть, все это лишь тут, на берегу, где не может не сказываться великое влияние великой Америки, чей великий дух оживляет костенеющую Европу. Если верить врачам, нечто подобное происходит ведь и с человеческим организмом: ткани тела к старости костенеют, теряют эластичность, и человек может даже вовсе утратить подвижность — скажем, перестать ходить. Тогда необходимо оздоровляющее вливание чего-то, что способно разлагать соли старения. Такое вливание совершает сейчас Америка. Подкожное впрыскивание золотого раствора долларовых займов и прямых капиталовложений помогает Европе, и в частности Германии, бороться со склерозом, который готов превратить эту провинцию мира в заповедник, подобный Йеллоустону… Вполне возможно, что старушка Европа загнётся от подобных вливаний, но до этого ему уже мало дела…