Поджигатели (Книга 2)
— Я пригласил вас, господа, не для споров. Здесь присутствуют рейхсминистры фон Риббентроп и доктор Геббельс. Они желают знать, какого рода нарушения международного права им придётся защищать перед так называемым общественным мнением, когда вы двинетесь вперёд.
Генералы переглянулись: они ничего не имели против того, чтобы обусловить себе свободу от законов ведения войны. Сидевший несколько поодаль, откинувшись в кресле и выставив вперёд огромный живот, Геринг весело крикнул:
— Великолепно, мой фюрер! Ослепительно! Пусть Риббентроп заранее составит ноту с оправданием того, что мы нечаянно разбомбим британское и французское посольства в Праге… Думаю, вы, мой фюрер, не станете возражать против такого «недоразумения»?
Гитлер рассмеялся и вопросительно посмотрел на Риббентропа. Тот с поспешностью, угодливо улыбнулся:
— Нет ничего проще!.. Британское посольство расположено вблизи объектов, которые мы не можем не бомбардировать. Известить же англичан о предстоящей бомбардировке мы не сможем вследствие «порчи телефонов» в их посольстве. Только Хенлейн должен позаботиться о том, чтобы телефоны у них действительно не работали. Вот и все!
— Отлично! — воскликнул очень довольный Геринг. — Ослепительно! Вы дали нам изумительную идею, мой фюрер!
— Теперь вы понимаете, чего я от вас хочу? — И Гитлер снова оглядел генералов.
В Прусте проснулся артиллерист.
— Нужно дать нам возможность стрелять химическими снарядами.
Гитлер поблагодарил его улыбкой и обернулся к сидевшему у его левого плеча Геббельсу:
— Что скажете?
Геббельс ответил, не задумываясь:
— Сегодня же подготовим сообщение для радио: «К нашему командованию поступило донесение передовых частей о том, что чехи пустили в ход отравляющие газы, — мы были вынуждены ответить газовыми снарядами». Если впоследствии не удастся доказать, что чехи нарушили законы войны, то всегда можно найти офицера, который в боевой обстановке послал это неверное донесение. Можно будет даже примерно наказать его.
Геринг тяжело поднялся с кресла.
— Я тут больше не нужен, но хочу ещё сказать Риббентропу, что моим лётчикам, вероятно, придётся не раз и не два пролетать в Чехословакию над польскою территорией.
— Липскому уже сказано, что Бек может предъявить претензию на Тешин. За эту плату поляки охотно пропустят весь ваш воздушный флот, — сказал Риббентроп. — Летайте хоть каждый день.
— Кстати о поляках… — Гитлер говорил негромко, однако его хриплый голос сразу заставил всех умолкнуть. — Мы не должны больше откладывать работу над планом разгрома Польши. Как только будет покончено с Чехословакией, я непосредственно займусь Данцигом, и война с Польшей станет неизбежной.
Гаусс ничего не имел против этих необузданных планов, которые для него, как и для всех присутствующих, были логическим завершением всей их «деятельности». Но легкомыслие, с которым Гитлер определял сроки и формулировал будущую политическую обстановку во всей Европе, раздражало его и пугало.
Он приехал на приём в британское посольство, находясь под влиянием этого заседания. По-своему расценивая международную ситуацию и предвидя возможность непоправимых последствий в случае, если ещё не подготовленная армия необдуманно влезет в чешскую авантюру без абсолютных гарантий безучастности англичан и французов, он решил использовать редкую возможность поговорить с Гендерсоном и присутствовавшим на приёме послом Франции Франсуа Понсэ.
На прямые вопросы неискушённого в дипломатии генерала опытный и ловкий француз, прогерманские настроения которого были достаточно широко известны, давал тем не менее витиеватые и туманные ответы, заставлявшие седую бровь Гаусса высоко выгибаться над моноклем.
— Современная внешняя политика — не что иное, как компромисс, — чаруя слушателя приветливой улыбкой, говорил Понсэ. — Франция не может и не захочет осуществлять свои желания в области международной политики изолированно от желаний других заинтересованных держав.
— Следует ли это понимать как желание Франции согласовать свои действия с намерениями, скажем, Германии, или дружественные отношения с Чехословакией заставили бы французов более сочувственно прислушиваться к тем выдумкам о наших кознях, которые распространяет Прага? — спросил Гаусс.
— Мы готовы прислушаться к каждой мысли, имеющей конструктивный характер. Вашему превосходительству, чьи слова и поступки подчиняются прямым и ясным велениям открытого сердца солдата трудно себе представить сложность извивов, которыми идёт современная дипломатия.
— В нашем деле тоже далеко не все так просто, как вам кажется, господин посол, — усмехнулся Гаусс.
— О, разумеется, — с полной готовностью поспешил согласиться Понсэ. Но он был прямо заинтересован в успехе немцев, в чью промышленность были вложены его деньги. Поэтому в его интересы вовсе не входило оставлять немецких генералов в неуверенности относительно уже совершенно ясной для него позиции французского кабинета, готового итти на все уступки Гитлеру. Он поспешил заявить: — В качестве примера сложности узла, который мы с вами призваны совместно развязать…
— Мы с вами? — удивлённо переспросил генерал.
— Я имею в виду судетскую проблему.
— А-а… — неопределённо промычал Гаусс.
— Чтобы дать вам ясное представление о положении дел, я рискнул бы из дружеских чувств к вашей армии и её вождю, всеми нами уважаемому канцлеру, выдать вам маленькую служебную тайну… — Понсэ принял таинственный вид. Гауссу оставалось только щёлкнуть под креслом шпорами и движением руки подтвердить, что дальше него тайна Понсэ пойти не может. Удовлетворённый этой наивной игрой, француз понизил голос до полушёпота: — Не так давно господин Боннэ просил парижского коллегу нашего милого хозяина, сэра Эрика Фипса, получить у лорда Галифакса ясный ответ на вопрос, сформулированный примерно так: «Если немцы атакуют Чехословакию и если Франция обратится к Великобритании с заявлением: „Мы выступаем“, что ответит Лондон?»
Понсэ сделал многозначительную паузу.