Поджигатели (Книга 2)
Бровь Гаусса оставалась на этот раз неподвижной, и лицо его окаменело в напряжённом внимании. Не мешая послу, но и но поощряя его, генерал ждал того главного, ради чего и затеял этот разговор.
— Вот что ответил лорд Галифакс. — Голос Понсэ стал ещё таинственнее. — Стараюсь вспомнить для вас почти дословно, мой генерал: «Дорогой сэр Эрик, вы справедливо заметили Боннэ, что вопрос сам по себе, несмотря на кристальную ясность формы, не может быть оторван от обстоятельств, в которых будет задан, а именно они-то в данный момент и являются гипотетическими».
Француз посмотрел на генерала так, словно хотел спросить: «Неужели тебе ещё не все ясно? Не хочешь же ты, чтобы я прямо сказал тебе: действуй, действуй, наше дело сторона!» Именно этот смысл он вложил в рассказ о Фипсе и хотел, чтобы немец понял его до конца, чтобы немец не боялся никаких подвохов со стороны правительства Франции, которому только собственное общественное мнение мешало открыто набросить петлю на шею Чехословакии, чтобы привести её Гитлеру в качестве своей доли при новом дележе мира. Понсэ очень хотелось намекнуть генералу, что он советует вспомнить позицию англо-французов в инциденте с Рейнской зоной, а австрийском, абиссинском и испанском вопросах. Но он боялся: в случае провала интриги или поворота в политике, вызванного давлением общественного мнения, ему, старому дипломату, не простили бы такой неосторожности. Кэ д'Орсэ сквозь пальцы смотрело на его закулисные денежные связи с немцами, очень похожие на прямую измену Франции, но болтливость, связанная с публичным скандалом, могла оказаться роковой для его дипломатической карьеры. А в том, что не существует бесед, которые оставались бы тайною, даже если они ведутся с глазу на глаз в укромных уголках чужого посольства, француз был уверен. Это удерживало его от полной откровенности с Гауссом. Гаусс решил проверить себя и побеседовать с кем-нибудь из англичан и был рад, когда ему удалось увлечь в зимний сад лорда Крейфильда, о котором было достаточно хорошо известно, что он является не только доверенным лицом Галифакса, но и личным другом британского премьера. От этого флегматичного британца Гаусс рассчитывал вытянуть что-нибудь более определённое. На откровенность с Беном генералу давало право их старое знакомство. С англичанином он говорил ещё более прямо.
— Вопрос о нашем праве на Судетскую область больше не вызывает сомнений, — решительно проговорил он и умолк в ожидании, когда Бен устроится в плетёном кресле под сенью пальмы.
— Правительству его величества вопрос действительно ясен, — охотно согласился Бен. — Но, к сожалению, он вовсе не представляется таким ясным среднему англичанину.
Гаусс пренебрежительно сжал сухие губы.
— Там, где мы не хотим путаницы, среднему человеку не должно быть места.
— К сожалению, нам, при наших порядках, — не скрывая неудовольствия, ответил Бен, — не всегда удаётся исключить его из игры.
— Это должно вас лишний раз убедить в том, что английские порядки мало пригодны для эпохи, требующей быстрых и категорических решений… Вестминстерская система отжила свой век.
Бен с удивлением взглянул на генерала, хотел было сказать, что Гаусс, повидимому, просто ничего не понимает в английской государственной системе, но воздержался и только ещё плотнее сжал губы.
А Гаусс, не получив реплики, продолжал:
— Даже нам, при полной свободе нашего руководства в вынесении любых решений, было не легко избрать вариант овладения Судетами.
Бен непонимающе взглянул на него.
— Я имею в виду выбор одного из уже испробованных способов, — пояснил Гаусс. — Можно было пойти на «саарский вариант» с плебисцитом, но фюрер отверг его, не будучи уверен в результатах голосования. — Генерал сделал презрительный жест и добавил: — Происки чехов могли испортить дело… Нам известен уже и «испанский вариант», когда мятеж происходит изнутри и остаётся только ему помочь…
Он снова умолк и вопросительно посмотрел на лорда. Но Бен молчал, прикидывая в неповоротливом мозгу значение реплик, какие он мог бы подать.
— Возможен был бы и молниеносный захват австрийского образца, — продолжал между тем Гаусс, — но для этого нужно было бы иметь полную уверенность в том, что Англия и Франция не вмешаются.
На этот раз Бен не выдержал и сказал генералу то, чего не решился высказать Гауссу Понсэ:
— На этот счёт у вас был уже опыт Рейнской зоны и той же Австрии.
Тут он спохватился, что ни премьер, ни Галифакс не уполномочивали его на ведение каких бы то ни было переговоров, и недовольно умолк. Да, кажется, он сильно продешевил, выкинув даром то, что дорого стоит. Глупо, глупо!
От раздражения Бен задул дыханием свечу, когда закуривал сигару. И тут же обнаружил ещё одну неприятность: откуда ни возьмись, вынырнул лакей и зажёг свечу снова. Значит, этот тип мог слышать и его реплику? Глупо, удивительно глупо! Надо перевести разговор на более интересующие его вопросы свиноводства. Кажется, у Гаусса есть большое поместье в Восточной Пруссии, не может же там не быть свиней!
Бен уже раскрыл было рот, чтобы спросить генерала о свиньях, но то, что он услышал, заставило его насторожиться.
— Это я имею честь совершенно доверительно сообщить вам от лица значительной группы моих коллег, в руках которых практически находится армия… — насторожённо проговорил Гаусс и вопросительно умолк.
Занятый своими мыслями, Бен прослушал начало фразы, но в тоне генерала он уловил что-то такое, что заставило его ободряюще кивнуть и с готовностью пробормотать:
— Конечно, конечно! На правах нашей дружбы!
Он, сам не знал, зачем прибавил эти слова, но они возымели своё действие, и Гаусс, придвинув своё кресло к лорду, понизил голос:
— Мы решили от него избавиться. В день его возвращения с нюрнбергского съезда он будет арестован. — Генерал, подумав, убеждённо закончил: — И если понадобится… вовсе убран.
Признание ошеломило Бена, как неожиданный выстрел над ухом, лишило способности соображать и действовать.
Впоследствии он даже не мог хорошенько вспомнить, попрощался ли с генералом. О свиньях-то не поговорил во всяком случае.