Поджигатели (Книга 2)

Бен отдавал себе ясный отчёт в целях своей нынешней миссии: оценить все «за» и «против» в большой игре, которую вёл премьер. Прежде всего надлежало сказать, представляет ли немецкая военная машина силу, способную справиться с чехами, если тем взбредёт в голову ослушаться рекомендаций своих могущественных друзей — Англии и Франции — и оказать сопротивление Гитлеру. Знать это было необходимо, чтобы не очутиться а глупейшем положении, когда вдруг оказалось бы, что потерявшие терпение чехи нокаутировали фюрера, на которого была сделана главная ставка министров его величества. Такой оборот дела мог бы иметь для Англии ещё более далеко идущие последствия: неожиданное усиление континентальных позиций Франции. И, наконец, произошло бы то, о чём Бену доверительно рассказал Гаусс, — приход к власти в Германии генералов, которые с их фетишизацией планов и отработкой деталей ещё отодвинут военное столкновение с Советами.
А ведь к этому столкновению Германии с Советской Россией и сводился для Англии весь смысл сложной и опасной игры. Правда, некоторая поспешность в натравливании немцев на русских заключала в себе риск провала, но ведь рисковали-то немцы, а не англичане, — тут можно было и рисковать. Если немцев побьют, можно будет наскоро поставить их на ноги и снова пустить в дело.
Да, Бен сознавал значение своей поездки, но то, что ему пришлось нос к носу столкнуться со всеми этими железными принадлежностями войны, от соседства с которыми у него разболелась голова, вывело лорда из равновесия.
По восторженному виду Шверера и по тому, с какой уверенностью тот называл ему номера корпусов и дивизий, названия специальных частей и их назначение, Бен догадался, что его нарочно потащили в эту гущу войск. Он решительно ничего не понимал и не поймёт в их истинной ценности; он даже не в состоянии был ответить себе на вопрос: много ли тут войск или мало? Являются ли они последним словом техники или военной архаикой? Но чем дальше его везли, чем больше войск они со Шверером и Монти обгоняли, тем сильнее разбаливалась у него голова, тем подавленней делалось настроение и тем легче он готов был поверить, что разговоры о военных приготовлениях Гитлера не были пустыми сплетнями. Он готов был согласиться с тем, что нацистская армия способна раздавить несчастную Чехословакию и, если прикажет фюрер, через сутки вступить в Прагу.
А Шверер, стремясь подавить англичанина зрелищем непреодолимой мощи германского оружия, сам приходил в восторг и, забывая о спутниках, то и дело приказывал Лемке остановиться, чтобы с часами в руках проверить прохождение контрольных пунктов теми или другими частями. Он приходил в раздражение от того, что «дурацкий балахон», как он называл штатский пиджак, лишает его возможности стать на сиденье автомобиля и обратиться к войскам с восторженным приветствием, какого заслуживали, по его мнению, эти серо-зелёные колонны. Он гордо вздёргивал голову, видя, как час в час, минута в минуту войска проходили пункты, намеченные им самим в тиши берлинского кабинета. Да, всю жизнь ему не везло, не повезло и тут: чего доброго, наступление начнётся раньше, чем он успеет вернуться из Чехословакии. Прусту достанутся лавры подготовленной им, Шверером, победы. Усатый негодник Пруст родился в рубашке. Всегда-то ему достаются плоды чужих трудов!
Шверер с таким же искренним восхищением отмечал чёткость отрегулированной им гитлеровской машины убийства, с каким «мэтр Пари» проверял, вероятно, остроту ножа гильотины. По мнению Шверера, нужно было быть совершенным трусом или истерическим пессимистом, чтобы утверждать, будто в Европе есть сила, способная остановить эту машину войны, когда она двинется на восток.
— Трум-туру-рум, трум-туру-рум… Германское оружие, ты победишь весь мирр… германское…
Он поймал себя на том, что напевает в присутствии англичан. Покосился на Бена и почувствовал облегчение: тот был погружён в свои мысли и не обращал на него внимания. Генерал перевёл взгляд на Отто, сидевшего вполоборота рядом с Лемке и, повидимому, с таким же удовольствием, как отец, наблюдавшего движение войск. Смешно сказать: ещё недавно Шверер готов был заподозрить этого отличного офицера чуть ли не в измене по отношению к армии. А за что?.. Да, будем смотреть правде в глаза: только за то, что тот раньше своего старого недальновидного отца определил политическую ситуацию. Именно так: Отто раньше его понял, что нужно веку. Генерал даже не стал задавать сыну лишних вопросов. И отлично сделал! Допустим, что Эрнст не врал и Отто действительно сообщал кое-куда подробности жизни своего отца и шефа, — допустим! Так пусть уж лучше это делает его собственный сын, чем какой-нибудь посторонний лоботряс! По крайней мере, Отто знает, что вся его будущая жизнь связана с карьерой генерала; он не так глуп, чтобы рубить сук, на котором сидит.
Да, жизнь становится все сложней. Она заставляет во всем — вплоть до собственной семьи — пересматривать старые нормы. Уж не раз Швереру приходило в голову, что он был несправедлив и к Эрнсту. Конечно, тяжело обнаружить в своём доме вора в лице собственного сына! Неприятно знать, что воришка сваливает вину на его любимицу Анни. Но, пожалуй, ещё неприятней было б выдерживать косые взгляды сослуживцев, если бы Эрнст не сумел свалить вину с себя. К тому же он, как отец, должен был тогда же принять во внимание все обстоятельства, вызвавшие дурной поступок Эрни: у парня не было денег на жизнь, соответствующую его положению. Старый колпак! Разве не узостью было с его стороны не понять, что мальчишке хочется лишний раз кутнуть с приятелями из его организации? А он раскипятился из-за каких-то отживших понятий о честности, с которой теперь не заработаешь и лейтенантской звёздочки!..
Да, в конце концов он не смеет забывать, что является отцом трех молодых немцев. Впрочем, Эгона можно не считать, — тот уже достаточно твёрдо стоит на своих ногах. Но Эрнст и Отто — это же молодые немцы, идущие в славянские земли открывать новую эру в истории великой Германии! Не должен ли он поставить их на такие места, где вместе с внешним блеском на их долю выпадет нечто более реальное? Как никак, а ведь одною из задач созданной им армии является утверждение прав германцев на «жизненное пространство». Согнать с земли славян, сесть на эту землю и заставить остатки побеждённых служить себе — вот ради чего движется эта стальная махина. И он, Конрад фон Шверер, чей род успел растерять свои земли в Германии, он, ставший парией в среде немецких генералов из-за своего оскудения, теперь за себя и за своих сыновей отрежет такой кусок славянской земли, чтобы не стыдно было взглянуть в глаза внукам. В одну из ближайших ночей должно родиться новое племя германских владетельных баронов, чьи земли, завоёванные огнём и железом, будут тянуться по просторам всей Юго-Восточной и Восточной Европы!