Память сердца
Наконец он вернулся назад, к столику. Там его ожидали уже начинающий остывать кофе и Дженни, склонившаяся над своим соком и тостом страшноватого вида. Он поставил тарелку на стол и уселся. Дженни с ужасом обозревала принесенное.
Один-единственный взгляд на Дженни снова вернул Бретта к не дающим ему покоя мыслям. Он глубоко вздохнул, предвидя ее реакцию, но придется идти до конца.
– Дженни, послушай. Что тебе все-таки нужно от меня, скажи прямо?
– О чем ты снова, Бретт?
– О том, что пытался выяснить уже не раз. И каждый раз ты уходила от ответа. Или, прошу прощения, просто врала, кстати, весьма неумело. Так зачем же ты все-таки написала мне записку?
– Ты знаешь, я тоже задаю себе этот вопрос. – Она взяла с тарелки Бретта кусок бекона и принялась жевать с задумчивым видом. – Хотя я могу задать тебе аналогичный. Почему ты написал эту чертову книгу?
Бретт удивленно вскинул на нее взгляд:
– Что значит «почему»? Я этим занимаюсь. Это моя работа, мое призвание, наконец.
Дженни положила недоеденный кусок бекона к себе на тарелку.
– Ты меня не совсем понял. Хорошо, спрошу по-другому. Откуда ты взял эту историю? Что послужило основой сюжета? Только не говори, как в прошлый раз, что высосал ее из пальца, – это уже будет не оригинально.
– Спроси любого писателя, откуда берутся идеи для его книг, и, конечно, если он честный человек, он никогда не станет утверждать, что придумал все сам, от начала и до конца.
– Но как?.. Я понимаю, что писатель может взять сюжет из подсмотренной реальной жизненной сцены, может – из услышанной где-нибудь истории, может быть, ну, я не знаю, из… собственного сна?
Бретт вздрогнул, но ответил спокойно и уверенно:
– Конечно. Все, что ты перечислила, может послужить таким источником.
– И что же конкретно было таким источником в данном случае?
Бретт проглотил огромный кусок сосиски.
– А почему тебя это так интересует?
– Считай, что это простое любопытство. Или любознательность, если тебе так больше нравится. – Как же ей трудно казаться спокойной! У Дженни было такое чувство, будто от ответа Бретта зависит вся ее дальнейшая жизнь.
– Хорошо, я удовлетворю твою любознательность. Историю, легшую в основу моего романа, я увидел во сне.
Горячая волна ударила ее по лицу и, прокатившись по всему телу, исчезла. Во сне, Господи, да что же это?
– В ка… – Голос «дал петуха», и она закашлялась. – В каком именно сне? Это был кошмар или что-нибудь в этом роде?
– Ты имеешь в виду такой, как приснился тебе этой ночью? – уточнил Бретт с самым серьезным видом и, поскольку Дженни молчала, продолжил: – Нет, совсем другое… Помнишь сцену, когда Сэз стоял и любовался Анной, которая стала совсем взрослой?
– Да, конечно. Это было на пикнике.
– Так вот эта сцена и послужила отправным пунктом для всей истории.
Теперь Бретт заметил, что Дженни и в самом деле ошеломлена.
Действительно, она ожидала всего чего угодно, но только не этого. Он тоже видел сон, но это был совсем другой кусок жизни Анны и Сэза!..
– Скажи, Бретт, а конец своего романа ты тоже увидел во сне?
– Нет! – Ответ был однозначен и лег, как кирпич.
Ощущение неизбежности накатило на Дженни. Выходило, что два незнакомых человека видели во сне жизнь двух других, тесно связанных между собой людей, к тому же никогда не существовавших. Что это? Какая невидимая цепочка связывает ее с Бреттом? Кем являются далекие Сэз и Анна в этой цепи?
– А когда ты увидел этот сон?
– Когда? – улыбнулся Бретт. – Когда спал.
– Безусловно. – Дженни даже не заметила шутки. – Но я спрашиваю, сколько лет назад это было, давно или недавно, один раз или несколько?
– …изменяется он или всегда один и тот же, – подхватил Бретт тем же тоном.
– Конечно, нет, – опешила Дженни.
Только сейчас до нее дошло, как много вопросов она задала. Для удовлетворения любознательности явный перебор. Дженни дотошно выспрашивала почти незнакомого человека, которого где-то в самой глубине она почему-то воспринимала как часть себя. Перед тем как Бретт первый раз дотронулся до нее, она уже знала нежность его пальцев; до того как первый раз поцеловал – вкус его губ. Его улыбка, прямой взгляд, голос – все казалось Дженни родным и знакомым, словно когда-то давно она его уже знала.
Бретт с интересом вглядывался, как меняется выражение ее глаз. Было видно, что Дженни вспоминает сегодняшнее утро, проведенное с ним. Это было заметно по ее полуоткрытым губам, трепетанию ноздрей, неровному дыханию и взгляду. Господи, Бретт сходил с ума от ее серых глаз! И она еще хотела разговаривать с ним о каких-то снах?
Да только одно воспоминание о сегодняшнем утре казалось ему самым лучшим сном, который он когда-либо видел в своей жизни! Его тело помнило, как Дженни ему принадлежала, как они оба поняли, насколько им не хватало друг друга долгие годы.
Но это же не сон, черт побери! Они действительно проснулись сегодня вместе, они занимались любовью и будут заниматься еще. Бретт с трудом оторвал от Дженни взгляд.
Сон! Она расспрашивала его про сон!
Бретт не видел необходимости продолжать эту тему. Наверное, он и так уже сболтнул лишнее. О чем еще он мог поведать Дженни? О своем доме? О том, как длинные тени ложатся там на зеленую лужайку в час заката?
Этот дом, обшитый старыми досками, он нашел сам, без рекомендаций и советов. Несмотря на то, что строение, мягко говоря, нуждалось в реставрации, Бретт влюбился в него сразу. С первого взгляда Мак-Кормик как бы растворился в его старинном очаровании и понял, что не успокоится, пока дом не станет его собственностью. Первой и самой главной помехой на пути Бретта было то, что дом не продавался. Это, конечно, не остановило его. Выслеживание старой леди, хозяйки, напоминало детективный роман. До сих пор Бретт дивился своему красноречию, которое в нем проснулось, когда пришлось убеждать строптивую старушку.
Теперь дом был полностью его: каждый сорняк во дворе, плесень на стенах, каждая покоробленная временем доска, каждая паутинка – все принадлежало только Бретту. При первой возможности он приезжал туда и, задумчиво глядя то на потолок, то на пол, пытался предположить, что случится раньше: провалятся гнилые доски под ногами или упадет на голову сорвавшееся стропило. Но при этом он был счастлив.
В свое время Бретт уже совершил ошибку, поддавшись на уговоры пройдохи-риэлтера, и приобрел выстроенный в стиле маленького ранчо домик в пригороде, который был ему совершенно не нужен. Прожив немного в этом реликтовом жилище постройки 1857 года, он решил перебраться в парковый район Нового Орлеана, подобрав себе дом без излишеств.
– Итак? – Дженни вопросительно смотрела на Бретта, продолжая жевать его бекон.
«Господи, – подумал Бретт, – сначала я уламывал ее съесть хоть что-нибудь, кроме этих чертовых тостов, а теперь боюсь, что она откусит себе язык!»
– Итак, – ответил Бретт, – впервые я увидел этот сон года три тому назад. – «Как раз сразу после того, как купил старый дом», – добавил он про себя, наблюдая, как очередной кусок бекона исчезает во рту у Дженни. – По-моему, я ответил на все твои вопросы. А теперь…
– Зачем ты изменил последнюю главу? – перебила Дженни.
– Слушай, а почему тебя волнует именно последняя глава?
– Ты же сам сказал, что содержание моей записки совпадает с твоим первоначальным вариантом. Поэтому меня и интересует, что тебя побудило его изменить.
Бретт запустил пальцы в волосы, собираясь с мыслями.
– Мой редактор посчитал, что добавление ножа в эту сцену – абсолютно ненужное усложнение сюжета. Ему хотелось, чтобы конец книги был более динамичен и носил более взрывной характер, что ли. А вот откуда ты знаешь о ноже? Только не рассказывай мне больше баек о патронах и прочей ерунде.
Дженни проигнорировала вопрос.
– Послушай, Бретт, а зачем ты изменил цвет платья у Моди?
«Кэй. Ее работа. И нож, и платье», – подумал Бретт.