Оракул

Кузнецов взял под руку фон Дорна и вывел его из круга недоброжелательно настроенных бородатых лиц:
– Значит так, Терентий Филиппович, вы сейчас прихватите с собой нашего нового знакомого Константина Кривцова и тихонечко уберетесь отсюда на своей таратайке. Встретимся мы с вами во дворце. Вот там я вам все объясню.
– Один вопрос, Друбич, бога ради – это призраки или люди?
– Увы, Терентий Филиппович, по-моему, это все-таки призраки. А вот откуда они взялись, это нам с вами еще предстоит выяснить. Не задерживайтесь, граф может еще передумать. А с привидением вашей уважаемой конторе не совладать. Его даже к стенке поставить нельзя.
Наблюдая за тем, как приговоренные фон Дорн и Кривцов покидают место несостоявшейся казни, Кузнецов мучительно пытался понять, по каким правилам раскручивается эта безумная история. Или в безумии нет и не может быть никакой логики? Будь старший оперуполномоченный реальным лицом вроде того же Константина Кривцова, в недобрый час вздумавшего порыбачить, тогда дело другое. Но ведь фон Дорн такой же персонаж спектакля, как и императрица, и Глинский, и преображенцы с фрейлинами. Точнее, он персонаж другого спектакля, сюжет которого разворачивается в конце двадцатых годов прошлого века. По идее персонажи этих двух спектаклей не должны пересекаться, тем более что в спектакле века восемнадцатого уже есть свой фон Дорн, тот самый, с которым поручик Друбич успел подраться на дуэли. Здесь, правда, возможен один вариант, весьма и весьма фантастический. А что, если фон Дорн и тогдашний поручик Друбич в конце двадцатых годов встречались с призраком графа Глинского, умершего в веке восемнадцатом? Как-то уж очень подозрительна эта осведомленность старшего оперуполномоченного о событиях, происходивших в средине восемнадцатого века в малоприметной деревушке, вдали от столичных центров. Что за потрясающее воображение событие здесь произошло, если тетушка фон Дорна рассказала о нем своему племяннику аж сто пятьдесят лет спустя? Кузнецов рассчитывал получить ответ у оракула, который, возможно, один обладал информацией о разворачивавшихся в этих местах на протяжении двух с половиной веков действиях, но, увы, ему не повезло и в этот раз. Свидание с загадочным существом, похоже, откладывалось. Во всяком случае, граф Глинский уже вновь был в седле. Ярославу, дабы не оставаться в одиночестве в сумрачном лесу, пришлось следовать за безумным Коляном и его верными холопами. Ватага с гиканьем понеслась по лесу навстречу набегающему рассвету. Бешеная скачка закончилась у знакомого дворца, вновь принявшего свое первоначальное обличье. Ярослав с удивлением обнаружил посреди аллеи под погашенным фонарем сиротливо стоящую «Ладу» Кравчинского. Сам Аполлон, заложив руки за спину, прогуливался перед крыльцом, любуясь изумительным фасадом волшебного дворца.
– Любопытно было бы узнать, – хмыкнул, спешиваясь, граф Глинский, – где этот чертов иностранец добыл столь чудовищную карету. Ничего более уродливого мне в жизни видеть не доводилось. А я повидал мир, Друбич.
При виде Кузнецова, Кравчинский раскинул руки в стороны, этот жест можно было расценивать и как братское приветствие и как извинение за невыполненное задание. Ярослав уже понял, что поэту не удалось выбраться из ловушки.
– Все дороги ведут в Рим, – подтвердил догадку детектива поэт. – Куда бы я ни поворачивал, «Лада» неизменно привозила меня к этому дворцу. В конце концов я плюнул на это дело и решил просто выспаться. А что, мы с тобой опять одеты несообразно эпохе?
– Я жду вас в гостиной, господа, – бросил граф Глинский, взбегая на мраморное крыльцо.
Ярослав, честно говоря, надеялся, что с рассветом Колян Ходулин слегка придет в себя, но ошибся. Его старый приятель до того врос в шкуру покойного графа, что вылезать из нее не собирался, похоже, даже на время.
– Пошли в костюмерную, – вздохнул Аполлон. – Не идти же к аристократическому столу в плебейской джинсе.
Дворец был пуст, если не считать, разумеется, обслуги. Не было ни фрейлин, ни преображенцев, ни местных помещиков, позапрошлой ночью танцевавших в его главной зале. А в остальном здесь практически ничего не изменилось. Все та же дивная мебель, все та же красная ковровая дорожка на лестнице, ведущей на второй этаж. Кравчинский мимоходом заглянул в спальню с роскошным ложем и указал Ярославу на знакомый шкаф. Этот шкаф единственный из всей имевшейся в наличии мебели перемещался из эпохи в эпоху практически в неизменном виде. Аполлон извлек из него оставленные в двадцать седьмом году двадцатого века вещички века восемнадцатого, включая шпагу гвардии преображенца и даже его пистолет. Не хватало только мундира и черного кафтана, в котором блистал на балу граф Калиостро. Но в черном кафтане теперь блистает пугало на огороде у тети Фроси, а мундир так, видимо, и висит на плетне, где его оставил Ярослав. Впрочем, запасной мундир нашелся в соседней комнате, которую Аполлон окрестил костюмерной. Так что к графскому столу друзья вышли при полном параде, весьма довольные собственным видом, но крайне огорченные нелепостью ситуации, в которой пребывали уже третьи сутки.
За столом кроме графа Глинского сидела еще и Катюша, чем-то очень сильно расстроенная. Впрочем, на вежливый поклон поручика Друбича она ответила довольно любезным кивком. На столе помимо разносолов, приличествующих богатому аристократическому дому, стояло уже знакомое приятелям вино. При виде бутылок Аполлон воспрянул духом. Уж коли судьба-злодейка или нечистая сила удерживает его в этом забытом Богом и начальством краю, то надо хотя бы провести время с пользой для желудка.
– Ее величество убыли в столицу? – спросил Калиостро у Глинского, закусывая кисленькое винцо зайчатиной.
– Императрица находится в своем поместье в пятидесяти верстах отсюда, – неохотно откликнулся граф.
– Я так понимаю, что ваша встреча с оракулом не состоялась?
– Вы правильно понимаете, Калиостро. Оракулу нужна диадема, теперь она у нас есть. Я уже послал гонца к ее величеству. Думаю, что сегодняшней ночью удача от нас не отвернется.