День джихада

Операция готовилась и проводилась в тайне. Однако при задержании один из покупателей оружия, цыган по национальности, открыл стрельбу. Снайпер тут же снял его, но три выстрела в квартире все же прозвучали. И по городу поползли слухи один страшнее другого. Прояснить обстановку, рассказать горожанам о том, что случилось на самом деле, взялась Кагарлицкая.
— Вы будете откровенны? — Гостья задала вопрос с чарующей улыбкой.
— Не совсем. — Таким ответом Кутин как бы подчеркивал свою доверительность. — Вы ведь пришли ко мне с готовым мнением? Разве не так?
Кагарлицкая рассмеялась звонко, по-детски радостно. В тот же миг телефон на столе Кутина зашелся в истерической трели.
— Простите.
Полковник поднялся из-за журнального столика, оставив гостью наедине с бутылочками «пепси» и вазой с фруктами. Прошел к рабочему месту. Взял трубку.
— Валерий Борисович? — голос ударил в ухо пронзительным дискантом.
— Минуточку. — Кутин перехватил трубку так, чтобы ладонью прикрыть мембрану. — Говорите.
— Валерий Борисович, это Балясин. — голос прозвучал в тональности комариного писка. — У нас захват…
Этот писк словно оглушил Кутина. Он стоял, не зная, что ответить, как поступить. Отдавать распоряжения прямо отсюда, из кабинета, где сидела газетчица, — значило с головой окунуться в дерьмо. Попросить ее уйти — еще опасней. Баба вцепится в это дело мертвой хваткой, от такой ничего не скроешь.
— У нас захват! — повторил Балясин. — Валерий Борисович, вы меня поняли?
— Простите, Игорь Михайлович, я чуть было не забыл. — Кутин мысленно усмехнулся, представляя, какое лицо в этот момент у начальника УВД Балясина.
— Я распоряжусь. Все будет хорошо.
Кутин повесил трубку и тут же нажал клавишу интеркома.
— Саныч, ты?
— Я… — Полковник Мацепуро, командир группы «антитеррора», которого Кутин никогда не называл Санычем, слегка ошалел от такой фамильярности.
— Прости, дорогой, у меня сейчас пресса. Галина Яковлевна Кагарлицкая. Да, та самая, знаменитая. А мы с Балясиным сговорились вместе пообедать. Третьим приглашаю тебя. Ты прямо сейчас свяжись с ним и обдумайте меню. По полной программе. Повторяю — по полной. Не жмитесь. Все понял?
Мацепуро не понял ничего, кроме того, что шеф не имеет возможности говорить открыто. Однако ответил:
— Понял!
Кутин тут же дал отбой. Отключив связь, повернулся к Кагарлицкой.
— Так с чего мы начнем? Спрашивайте.
— Вы часто обедаете по «полной программе»? — Газетчица, явно намекавшая на банальную пьянку, посчитала свою остроту удачной…
Мацепуро, не медля, набрал номер Балясина.
— Игорь Михайлович? Мацепуро. Что случилось?
Балясин выругался.
— Он что, твой шеф, с утра поддатый? Я ему сообщил: захват. А он попер ерунду…
— Захват?! — Мацепуро был готов услышать слово «захват» в любой момент, однако не жаждал этого. — Спокойно, Игорь Михайлович. Я вас понял. Шеф говорить не мог. У него сидит корреспондентка. Кагарлицкая. А теперь, где, что, когда?
Балясин изложил сообщение, переданное милицией из аэропорта.
— Какие у них требования?
— Дурные. Просят миллион долларов. Вертолет. Если денег и машины не будет, они начнут стрелять по заложнику каждый час.
— Все ясно, выезжаю. Вертолет беру на себя. Вы ищите деньги. И еще… Перекройте дорогу на аэропорт, главное — не пропустить прессу. Поставьте самых рьяных гаишников. Пусть делают что хотят: проверяют техническую исправность машин, документы. Они у вас это умеют. И отключите телефонную связь аэропорта с городом. Начисто. Для всех.
 
9
За годы службы генерал-майор Дымов побывал и под огнем, и в огне. Смелый в схватке, он был робок в отношениях с высоким начальством. Чужая пуля может только убить. Начальственное недовольство — стереть в порошок, размазать по стенке, лишить перспектив, выкинуть из привычного круга жизни… Нет, иметь дело с начальством, особенно сейчас, когда даже любимца президента могущественного министра обороны Павла Грачева пресса то и дело кусает в задницу, не просто опасно, а опасно смертельно.
Прикидывая в уме возможные последствия отказа Полуяна выполнять приказ, Дымов решил, что замалчивание ЧП даже на период, пока Мохнач сам ведет разбирательство, просто недопустимо. Встанет комбат в позу, упрется рогами, выйдет конфликт за ворота полка — и все равно придется докладывать наверх. Но тогда сразу — и в этом Дымов не сомневался — ему скажут: а где ты раньше был? Почему молчал? И он сам себя поставит первым в очередь за взысканием.
В тот же вечер по закрытому каналу связи Дымов вышел на командующего флотом.
Адмирал Антонов снял трубку сам.
— Слушаю.
— Здравия желаю, Андрей Алексеевич. Дымов докладывает.
Когда звонят сверху вниз — это нормально. Если же — снизу вверх, значит, сообщат о чем-то гнусном, испортят настроение либо начнут просить о чем-то. От таких звонков, как говорил адмирал, у него «опухали пятки».
Дымов обстоятельно доложил о происшествии, постарался представить дело так, чтобы командующий сразу понял все недостатки Полуяна — строптивость, политическую незрелость, проявившуюся в условиях демократии, его сумасбродство. Адмирал понял, единственное, от чего надо предостеречь Дымова, это от «привязки» случившегося к политике и демократии. И он вразумляюще сказал:
— Мы, Вооруженные Силы, стоим вне политики. У нас все преступления только уголовные. Так что ты политику этому Полуяну не лепи. Это может потянуть за собой нежелательные последствия.
— Понял! — воскликнул Дымов с энтузиазмом, изобразив свое полное согласие с адмиралом.
— Что решил? — Адмирал уже брал быка за рога.
Дымов рассказал о принятых мерах.
— Смотри, не переусердствуй. Впрочем, пока комбата не трогай. А батальон надо отправлять. Никто приказ нам не отменял. Есть у тебя кем заменить Полуяна?
— Так точно. У Мохнача зам по трепу — готовый комбат. Терехов. Майор.
Адмирал промолчал, но Дымов понял: его слова встречены благосклонно.
— Терехов потянет батальон? — Адмирал намеренно демонстрировал сомнение. В случае чего — он припомнит свои колебания, и выйдет так, что поручился за выдвиженца сам Дымов. Но комбригу терять было нечего.
— Конечно, полководец он еще не готовый. Но дело знает.
Дымов с удовольствием подставил бы самого Мохнача — пусть бы поехал повоевал, — но подставлять его опасался. Вдруг у полковника имеется крепкая рука в «Арбатском военном округе»? У тех, кто повязан кровью, пролившейся в памятные еще октябрьские дни в Москве, — своя порука. Не принимать этого во внимание просто глупо.
— Хорошо, верю. — Адмирал принял предложение. — Высылай представление. Мы документы оформим быстро. Теперь дальше. В чем-то твой Полуян прав, и надо хвосты в боевой подготовке быстренько подтянуть. Завтра, прямо с утра, начинай усиленные занятия с батальоном. Патронов не жалейте. Я прикажу подкинуть.
Окончив разговор с комбригом, адмирал немедленно соединился с флотской прокуратурой. Прокурора на месте не оказалось — выехал в островной гарнизон по срочному делу. Пришлось говорить с его заместителем.
Антонов понимал: только крутость, беспощадность может успокоить московское начальство, если весть о случившемся дойдет до столицы.
Адмирал ждал перевода в Москву. Хотя вопрос не был решен окончательно, но друзья из Главного штаба уверяли — бумаги уже на столе у министра, вот вернется он из очередной командировки и сразу все подпишет. Антонов терпеливо ждал.
В столицу адмирала влекло не честолюбие. Он уже давно прошел те ступени, когда «шайбы» на его погонах быстро росли в числе и увеличивались в размерах, а золотые «поленья» на рукавах черного кителя становились все шире и шире.
Изначально честный, Антонов в какой-то момент понял, что его силы на излете, и слишком мало существует должностей, на которые он мог бы претендовать, но теперь для задницы, давно «обросшей ракушками», надо искать гавань с теплой водой. И поэтому он не шел на обострение отношений с теми, кто имел хоть какую-то подпору в высоких государственных сферах. Тихая гавань для корабля, который не гудит при каждом маневре и не старается привлекать к себе внимание, обозначилась довольно ясно: Москва, Главный штаб флота. Дом и служба в столице гарантировали удобный отстой у пирса, до которого еще предстояло добраться, не сев на мель и не получив пробоины в днище.