Я — начальник, ты — дурак

Главный редактор Николай Иванович Макеев позвонил министру:
— Родион Яковлевич, пусть не удивит вас мой вопрос. В решении шахматных задач принимал участие Малиновский Р. Я., так это вы или не вы?
— Я, — ответил маршал и объяснил: — Грешен, люблю шахматные задачи. А времени на них нет. Потому предпочитаю решать конкурсные. Во-первых, приходится давать ответ к определенному сроку. Это сильно дисциплинирует. Во-вторых, если включился в конкурс, то уже неприлично выходить из игры. Это тоже принуждающий фактор. Потому и решал до конца.
— Хорошо решали, — сказал Макеев. — Поздравляю вас с первым местом.
— Спасибо, Николай Иванович. Такое приятно слышать. Только не объявляйте в газете, что первое место занял я. Не надо. Согласны?
Так тогда никто и не узнал, что победителем конкурса стал министр обороны Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский.
Из кабинета Сталина выходит маршал Жуков. Говорит в сердцах: «Когда я покончу с этим чертом усатым?» Шедший навстречу Берия услыхал эти слова. Жуков еще не вышел из Кремля, как его попросили вернуться.
— Товарищ Жюков, — спросил Сталин, — кого вы имели в виду под чертом усатым?
— Гитлера, товарищ Сталин.
— А ты, Лаврентий, кого имел в виду?
 
ВЕЧЕР С МАРШАЛОМ
Маршал Рокоссовский, потирая пальцами подбородок, внимательно осматривал поле сражения. Положение, еще недавно не предвещавшее никаких осложнений, вдруг стало угрожающим. Противник прямым ударом прорвал центр фронта и глубоко вклинился в оборону. Чтобы снять угрозу, надо было найти удачный ответный ход. Но какой?
Маршал повернулся ко мне.
— Ну, майор, — сказал он в раздумье. — Что же мне предпринять? Зайти с фланга?
Честно говоря, я видел весьма интересный шанс. Положение сторон давало возможность для мощной, решительной контратаки. Но сказать об этом маршалу я не считал себя вправе. Ответил неопределенно:
— Вам решать, товарищ маршал.
— Значит, так ставишь вопрос? — сказал Рокоссовский и усмехнулся. — Хочешь, чтобы маршал проиграл?
— Зачем проигрывать? — спросил я.
— Сам думаю: зачем? — сказал Рокоссовский и, подняв с доски черного коня, переставил его па новое место. — Шах!
Теперь прорыв в центре доски терял значение. Партнер маршала генерал Иван Васильевич Тутаринов резко поднялся со стула.
— Все, Константин Константинович, сдаю шпагу. — Выдержав паузу, он добавил: — А ведь вы говорили, что кони утратили значение…
— Ну, положим, не о конях шла речь — о кавалерии. А конь, особенно если он ходит буквой Г, — сила великая.
Спор маршала с Тутариновым о том, что устарело и что еще не утратило значения в военном деле, возник по конкретному поводу и продолжался долгое время.
А началось с того, что Рокоссовский приехал с инспекционной группой на крупные учения в Южную группу войск. В первый их день отрабатывался марш танковой дивизии из района сосредоточения с последующей переправой через крупную водную преграду — Дунай.
С фотокорреспондентом капитаном Николаем Маленко мы приехали к командному пункту учений, который расположился высоком берегу Дуная, где войска готовились к форсированию реки.
Маршал Рокоссовский, стараясь ни в коей мере не влиять на ход событий, отошел от группы офицеров управления и стоял на небольшом бугре, с которого открывался хороший обзор переправы.
Маленко, решивший сфотографировать маршала, был тонким психологом. Он легко угадывал натуру и настроение тех, кого собирался запечатлеть на пленке своего аппарата. Иных высокосановных и важных особ он решительно заставлял позировать или что-то делать для придания кадру жизненной достоверности. К другим он подходил исподволь, осторожно, словно нащупывал твердую тропку на зыбком болоте.
К Рокоссовскому Малеико вообще не рискнул приблизиться. Пробравшись по кустам к бугру, он сквозь ветки через видоискатель следил за маршалом, то и дело щелкал спуском.
В какой-то момент Рокоссовский не выдержал.
— Товарищ капитан, — сказал он. — Я вас попрошу, подойдите ко мне.
Спотыкаясь на кочках, на негнущихся ногах церемониальным шагом Маленко приблизился к маршалу. Стукнул каблуками, вскинул руку к фуражке. Доложил:
— По вашему приказанию капитан Маленко прибыл…
— Капитан, — сказал Рокоссовский. — Ну что ты меня выцеливаешь, как зайца? Я ведь вижу тебя в кустах и все жду: когда же он наконец выстрелит…
— Я… я, — Маленко в минуты волнения начинал слегка заикаться. — Это для дела. У м-меня р-работа такая…
— Вот и хорошо. Работу надо делать открыто, прямо, а не из кустов.
— Е-есть, товарищ маршал, — возгласил Маленко обрадованным голосом. Он явно не предвидел такого исхода.
Пользуясь моментом, отошел в сторону и стал раз за разом уже открыто щелкать затвором.
В тот вечер Рокоссовский ночевал в гарнизонной гостинице. Чуть позже туда приехал генерал Иван Васильевич Тутаринов. Он выгадал время, чтобы хоть немного побыть с командующим, под чьим началом воевал в составе войск 1-го Белорусского фронта.
После чая Рокоссовский и Тутаринов сели за шахматы. И тут же разговор зашел о действиях на переправе.
— Слабо, — вынес оценку Рокоссовский. — Тягуче. Я бы такую переправу с одним полком пресек. Совершенно не учтены возможности новой техники.
Тутаринов — сторона заинтересованная, заступился за своих.
— По-моему, все нормально шло. Генерал (была названа фамилия командира, руководившего переправой) — старый, обстрелянный. Нельзя оценку снижать.
Рокоссовский недовольно поморщился.
— При чем тут оценка? Может, я и сам сегодня не сделал бы лучше. А делать лучше надо. Или как-то по-иному, по-новому… Только как? Вот и думаю. Что же до комдива — ты ему приговор вынес. Старый генерал для армии — это беда. Чтобы! выиграть будущую войну, нельзя жалеть пенсий для старых генералов. Слыхал такое?
— Это и нас касается? — спросил с ехидцей Тутаринов и со значением нажал на слово «нас».
— А почему нет? — спокойно ответил Рокоссовский. — Мы что — неприкасаемые? Или из другого теста?
— Мы — носители боевого опыта. Разве этого мало?
Рокоссовский приподнял с места шахматного короля. Покрутил между пальцев. Показал собеседнику.
— Знаешь, почему умные люди разрешили ему ходить только на одно поле? И сам же пояснил:
— Потому — он носитель опыта. А опыт — это старые сапоги. Ходить в них вроде бы удобно, да вот протекают…
Признаюсь, высказывание меня смутило. В то время слово «опыт» произносилось настойчиво часто. «Изучать опыт минувшей войны», «полнее использовать опыт боев в практике учебы» — фразы такого рода звучали на всех совещаниях и разборах учений. И вдруг — «старые сапоги».
Должно быть, определение задело и Тутаринова.
— Я бы не стал так резко, — сказал он примирительно. — Свой боевой опыт мы выстрадали…
— А я выстрадал то, о чем говорю. Ты бы знал, сколько раз в минуты решений приходилось слышать: «А в девятнадцатом году в такой обстановке мы действовали по-иному». Нет опаснее аргумента! Помню, один такой опытный взял в руки новенький автомат. Подержал, покрутил. Потом сказал красноармейцу: «Покажите, как выполнять команду „Штыком — коли, прикладом — отбей!“. Боец растерялся. А опытный говорит: «Вот и цена этой железке. Жрет уйму патронов, а для рукопашной — дрянь!» Потом уже оправдывался: да, автоматы мы недооценили. Заметь, не я, а мы!
— Узнаю, — сказал Тутаринов и понимающе улыбнулся. — Сэмэн Буденный. Известная фамилия.
— Да при чем тут фамилия! — ответил Рокоссовский в сердцах. — Мы сами, что, лучше были? Если на то пошло, в сорок первом я себя долго ломал, чтобы не поддаваться прошлому опыту. Он ведь то и дело подсказывал: шашки — вон! В атаку — марш-марш! По-кавалерийски. А нас за это били. Пока мы не поняли: каждый день требует новых решений. Теперь вспомни, сколько раз, выслушав такие новые решения, более опытные говорили: так, как вы предлагаете, воевать нельзя.