Клан Мамонта
– А кого ты дашь? – поинтересовался Семен.
– Никого, – вздохнул Бизон. – Мстить надо, а людей нет. Четыре лука на всех осталось. Но ты же знаешь: тех, кого ты выберешь, я должен отпустить – таков закон предков.
– Закон есть закон! – согласился Семен. – По мне, так не мстить надо – мертвых не воротишь в их же телах. Прежде всего, нужно выяснить, что за люди появились в степи, зачем и почему они оказались на нашей земле.
– Возможно, они считают, что это мы находимся на земле их охоты, – усмехнулся вождь.
– Скорее всего, – признал Семен. Он помолчал и добавил:– Наверное, доказать обратное будет трудно. Но ты не пойдешь со мной, Бизон.
Вождь вздохнул и ничего не ответил. Семен продолжил:
– Никакого отряда не будет: мы уйдем на нарте вдвоем с Хью. Волки пойдут с нами. Так можно будет быстро передвигаться и взять большой запас еды.
– Люди должны увидеть скальпы врагов, – кивнул Бизон, – а ты их никогда не снимаешь.
– Значит, они увидят их, – смирился Семен. На сей раз вождь молчал долго – а что, собственно, он мог еще сказать? Разве только:
– Все понимаю, Семхон. Все! Но… возьми меня, а?
Почти месяц назад они покинули поселок у Пещеры и с тех пор мотались по заснеженной холмистой равнине. След чужих людей привел их на границу страны хьюггов. Только неандертальцев здесь не оказалось: развалившиеся, занесенные снегом жилища, пустые скальные навесы. Под одним из них, отгороженным стенкой из палок и шкур, когда-то родился Хью. В глубине страны Низких гор присутствия человека вообще не чувствовалось, а вот на границе со степью…
Попав в один из распадков, Семен долго не мог понять, что за странный микрорельеф скрывает здесь снег. Почему вокруг столько звериных следов, и отчего беспокоятся волки в упряжке? Достаточно было слегка разгрести снег, чтобы понять – это не валуны и не «бугры пучения» вечной мерзлоты. Мамонты. Самцы, самки, детеныши. Наиболее крупные бивни надрезаны по кругу и обломаны, у некоторых туш вскрыта грудная клетка и вынуты сердца. У всех вырезаны глаза… Обследовав три таких кладбища, Семен вычислил место, где, скорее всего, они встретят четвертое – и не ошибся. Бойни приурочены к проходным местам – бродам через реки, сквозным перевальным долинам, узостям между холмами и озерами. Где-то мясо было свежемороженым – этих убили зимой. Другие трупы уже начали разлагаться и лишь после этого замерзли – их убили летом. «Снег показывает следы, но он же их и прячет: как и зачем убивали столько животных?! Похоже, что семейные группы мамонтов истреблялись до последнего!»
А люди… Два крупных стойбища на расстоянии в несколько десятков километров друг от друга – большие, многолюдные. И… лошади.
Да, в родном мире Семена некоторые ученые по находкам нескольких изображений взнузданных животных выдвинули гипотезу, что лошадь в первый раз была одомашнена очень рано – еще палеолитическими охотниками. Другие ученые, правда, с этим не соглашались и доказывали, что лошадь стала домашней только в неолите, причем далеко не в раннем. У тех и других аргументы были довольно вескими. Семен мало интересовался данной проблемой, он готов был допустить, что одомашнивание лошадей происходило в истории несколько раз. Когда Хью впервые разглядел вдали силуэт всадника, он ни на секунду не усомнился, что это человеколошадь – кентавр. «Что ж, – подумал тогда Семен, – можно предположить, что миф о кентаврах возник не после вторжения "диких" скифов в относительно цивилизованное Средиземноморье, а гораздо раньше. Впрочем, кентаврами лоуринов не испугать – во всяком случае, паники не будет. Да и вряд ли чужаки умеют стрелять с седла или метать копья на скаку – это, безусловно, очень позднее искусство. Но они на лошадях передвигаются и перетаскивают грузы, а это дает огромные преимущества в степи».
Место, которое предложил посетить Семен для проверки своей гипотезы, было ему знакомо – долина степной речки, берущей начало на известняковом плато. Там – в верховьях – расположен солонец. Единственный на десятки километров вокруг. Рев мамонта они услышали издалека-Почти сутки Хью и Семен пролежали в снегу на перегибе склона водораздела. Они забрались в спальные мешки, кое-как присыпали друг друга снегом и смотрели.
Группа мамонтов из восьми голов, включая двух детенышей, вероятно, шла на солонец или возвращалась с него. Двигаясь по тропе, пробитой в снегу, ведущая старая мамонтиха угодила ногой в петлю. Скорее всего, толстенная ременная веревка была привязана к колу, забитому глубоко в землю еще летом. Впрочем, что там за петля и как она крепится, рассмотреть было нельзя, но освободить ногу животное не могло. Остальные, конечно, уходить без нее не хотели. Вероятно, все это продолжалось уже несколько дней. Люди разбили стоянку километрах в двух ниже по течению – в долине одного из притоков. Дымились костры, бродили лошади, добывая копытами из-под снега траву. Присутствия своего люди не скрывали или, возможно, перестали его скрывать, когда поняли, что мамонты никуда не денутся.
Утром того дня люди на стоянке начали вьючить лошадей, но почему-то оставили на месте свои укрытия из шкур и снега. Потом двинулись по долине в сторону мамонтов. За изгибом русла лошадей развьючили, и кто-то из людей повел их обратно.
Попавшая в западню мамонтиха понуро стояла, опустив голову. Остальные бродили поблизости, вороша бивнями уже изрядно истоптанный, перемешанный с навозом снег. Три человека медленно приближались к ним по широкой, утоптанной, посыпанной навозом тропе. Они несли на плечах груз.
Примерно метров за двести мамонты начали беспокоиться. Впрочем, не сильно: то ли они уже обессилели от голода, то ли притерпелись к близкому присутствию людей. Возможно, они вообще не связывали с ними свою беду. Трое охотников продолжали приближаться.
Наконец шедший впереди остановился и воткнул в утоптанный снег связку палок. Семен узнал это приспособление. Три палки, связанные ремнями: одна торчит вертикально, другая – с наконечником – почти лежит на грунте, а третья – короткая – играет роль поперечины, не дающей конструкции заваливаться вправо или влево. «Это же… почти мина! Но это слишком грубо и примитивно, чтобы работать! – недоумевал Семен. – Ведь мамонты – не динозавры, не какие-нибудь пресмыкающиеся – умнее их здесь только люди, но…»
Охотники оставили на тропе штук пять таких приспособлений. Первый человек прошел еще дальше вперед, установил последнее и, обойдя его, опустился на колено. Он положил на истоптанный снег два дротика, третий вставил в копьеметалку, поднял на уровень плеча. И застыл в такой позе. Его спутники, переговорив о чем-то, развернулись и пошли обратно. Миновав «минное поле», они оставили воткнутыми в снег на обочинах еще несколько дротиков.
Оставалось лишь удивляться терпению и выдержке человека, стоящего на тропе: он, кажется, ни разу даже не шевельнулся на протяжении нескольких часов. А потом… Потом тропу перед ним пересек довольно крупный молодой самец. Охотник качнулся, встал на ноги и с криком метнул дротик.
В этом мире Семен насмотрелся всякого, но такого, пожалуй, еще не видел: тяжелый снаряд, больше похожий даже не на дротик, а на копье средних размеров, шел почти по прямой траектории, хотя расстояние было не намного меньше полусотни метров. Удар пришелся в нижнюю заднюю часть корпуса.
Мамонт дрогнул и развернулся всем корпусом к человеку.
Дальше все происходило очень быстро. Один за другим ушли в цель еще два дротика. Мамонт поднял голову и, коротко взревев, ринулся по тропе вперед. Человек развернулся и побежал прочь.
Впрочем, побежал – мягко сказано. На самом деле он рванул как спринтер на стометровке. И это при том, что был он в зимней одежде и двигался вовсе не по гаревой дорожке. «Наверное, у него специальная обувь с шипами, – успел подумать Семен. – Отладкой кожаной подошвой такое невозможно».
Впрочем, охотник не пробежал и сотни метров, когда сзади донесся такой рев, от которого хотелось заткнуть уши – мамонт налетел-таки на «мину» – вторую или третью по счету. Он успел уже достаточно разогнаться и, вероятно зацепив грудью торчащую палку, поднял с земли привязанное к ней копье, торец древка которого уперся в утоптанный снег. Он сам себя с маху насадил на копье. И удар, конечно же, пришелся в пах.