Вечная Любовь

Но снова подходит Зосимова. Зачем так мешать? Что ей надо, в самом деле? 
- Не пойму я тебя, Андрей. 
- А зачем тебе меня понимать? 
- Неужели тебе вот так вот, одному, не скучно? 
- Одному? Это значит - без комсомола? Не скучно. 
- Ты думаешь, у нас нет интересных людей, хороших дел... 
- ...высоких мыслей... 
- Да. Высоких мыслей! А что тут смешного? 
- А я разве смеюсь? 
- С тобой невозможно разговаривать. 
- Правильно. Невозможно. 
- Ну тогда, может быть, потанцуем? 
- Зачем же? "Не обещайте деве юной любови вечной на земле". 
- Орлов, ты ничего не понимаешь. Неужели ты думаешь, что она... 
Еще не хватало советов от глупой девчонки! 
Этому безобразию должен быть положен конец! 
Лишь подойти к магнитофону, нажать клавишу - музыка обрывается. 
Голоса недовольства. 
- Плохая музыка! 
Возгласы: 
- Поставь лучше! 
Поставлю сверх-ритмическую. Бони'М-78, "Ночной полет к Венере". Под такую никто не станет танцевать с Вами медленный танец. 
Вот все и довольны. 
Ни для кого ничего не случилось. Остается лишь выйти в коридор, сесть на подоконник, придти в себя и собраться с мыслями. 
Следом выходит Левченко, закуривает и вопросительно смотрит. 
- Ты зачем музыку оборвал? 
- Тебе объяснить? 
- А что объяснять? Втрескался ты в Ирину. Ну, правильно, классная баба, но это не значит... 
Чертово плебейство... Вот сейчас встать, взять его за лацканы... 
- Молись, гад, убивать тебя буду! 
- Артист, ты чего... чего ты... шуток не понимаешь... стой... 
- Сейчас я тебя отучу танцевать с чужими дамами... 
Кто-то выглянул из кабинета, увидел начинающуюся драку, закричал: 
- Мужики, там Артист Левченку убивает! 
Все выскакивают в коридор разнимать. Смолкла музыка. Кто-то оттаскивает меня от него, его от меня... зрение и слух медленно возвращаются. 
И какая же странная тишина вдруг повисла. Да, конечно - это что-то небывалое: чтобы Артист забыл свои графики функций и первый начал бой, такого еще никто не видел. Завтра, конечно, сообщат директору. Но какое теперь дело до этого всего! Один танец с Вами стоит всех регалий и наград. И просто не упасть в Ваших глазах - это важнее, бесконечно важнее всяких привилегий у директрисы, что бы та теперь обо мне ни думала. 
Вы должны увидеть - теперь ни к чему Вам эти латиноамериканские телохранители, и я могу Вам заменить их с блеском. Хоть каратэ и не владею. Начать первым бой - уже пол-победы. 
В полной тишине стук Ваших каблучков. 
- Это что тут у вас? 
- Да вот тут наш Артист Левченку из-за Вас чуть не убил... - ответил 
кто-то из девочек. 
Вы переводите взгляд то на меня, то на него. 
- Та-ак... Идите в кабинет, я с Орловым сама поговорю... Идите, идите... Танцуйте, веселитесь. Ничего особенного нет. 
Приближаетесь. Ваш взгляд пристален и строг. 
Все ушли. Вот мы и одни в темном коридоре с огромными стеклами. 
Вы - рядом со мной. И вот - Ваш взгляд вдруг оттаивает. 
- Значит, ты напал на Левченко только за то, что он пригласил меня на танец? 
- Да. И на любого, кто только посмел бы прикоснуться к Вам. 
- И не жалко? 
- Нет. Потому что здесь, в этом городе, нет Вам равных. 
- "И каждый вечер в час назначенный 
Иль это только снится мне? 
Девичий стан, шелками схваченный, 
В туманном движется окне..." 
Чем же ответить? Конечно, "Альбатросом" Бодлера: 
- "Так и ты, о поэт. Ты царишь в океане, 
Непокорный ветрам, неподвластный судьбе. 
Но ходить по земле среди криков и брани 
Исполинские крылья мешают тебе." 
И повторить Вам последние строки по-французски, как у самого автора: 
- "Exile sur le Sol au millieu desues 
Ses ailes de geant l'inpeches de marche". 
- Конечно, ты и сам пишешь стихи. Или музыку. Правда ведь? 
- Да, вроде того... Правда, рояль - это не синтезатор "Роланд"... 
- Вот ты какой, Орлов... Я не знала. Ну, что же... Пойдем. 
Ваша рука находит в темноте мою, и мы идем назад к кабинету, входим в его полумрак, на нас оглядываются, но Вы делаете всем успокаивающий жест и улыбку: "Танцуйте, все в порядке", и Вы словно излучаете вокруг себя какое-то особенное умиротворение, словно облагораживаете всех одним лишь своим присутствием, и вдруг - словно парящих вниз к земле птиц мягко подхватывает восходящий поток - мы с Вами с полушага вливаемся в плавное кружение медленного танца, Вы это сделали так легко и естественно, словно именно для этого мы сюда и вернулись... 
Нет, в самом деле, именно для этого. Конечно, для этого. Просто мне еще не знакома такая естественность, словно неповоротливому германскому рыцарю в негнущихся ржавых латах, попавшему вдруг на французский галантный менуэт среди париков и камзолов, медленных поклонов и реверансов. 
Что-то необратимо изменилось. Функция перешла через ось абсцисс и изменила свой знак: наше отношение друг к другу. Уже можно сказать обо мне и о Вас: "Мы". У нас уже есть своя тайна, никому не ведомая. И она уже соединила Вас и меня. И все уже совсем не так страшно, как казалось столько дней и даже сегодня, лишь час назад. 
В Вас нет никакого высокомерия - вот что вдруг обнаружилось. Но и свое достоинство Вы умеете не ронять. Обычно красавицы холодны сердцем, и это сразу понятно, с полуслова и полувзгляда. И наоборот - мягкосердечны и благоволительны женщины не очень заметные. А если Вы - исключение из этого правила, то это просто называется чудом, и логика здесь уже мало что значит. 
А Левченко куда-то исчез. Ну и поделом. 
Семитоновая индоевропейская гамма - семь сфер, семь принципов, семь цветов радуги, то вкладываются друг в друга, то прячутся от глаз, вибрируют, переливаются радужными волнами одно в другое, одна в другую, один в другой. Но - не тают, не тают, не тают... 
- Подожди меня в фойе, Андрей. 
Вот и свершилось. 
И Вы сказали это так спокойно, как будто происходит просто деловой разговор. И вместе с тем..." Все сказано - и все сокрыто". Для посторонних. 
Караван с аппаратурой уже ушел. Верный оруженосец проследит за благополучной доставкой. 
Лужи затянуты льдом. Звездные отблески играют на трещинах. 
Вы спускаетесь рядом по высоким ступеням из ореола электро-света в объятия звездного сумрака. Теперь профессиональный долг Вас ни к чему больше не обязывает, и Вы можете быть такою, какая Вы сама по себе, когда остаетесь одна. И такою Вас еще не видел ни разу. 
- Да, ты меня удивил... Как ты сразу бросился защитить мою честь... Могла ли я представить, что мой подопечный знает Бодлера наизусть, да еще и по-французски. 
- Мне из его стихов нравится далеко не все. Я люблю светлый романтизм, а не мрачный. 
- И я тоже. Ты читал у Джойса "Портрет художника в юности"? 
- Нет еще. 
- Ничего, я тебе принесу. Тебе не скучно среди своих одноклассников? 
- Да, конечно... Здесь ценятся только плакаты и настенная живопись... 
И иногда находит такая тоска... Знаете, в Вечной Книге: "Не мечите бисера"... В самом деле, зачем метать? И перед кем? Вот если стать режиссером или композитором и начать очищать искусство от плебейства и серости, чтобы вернуть ему былое величие... 
Ссылка в плейстоцен. Так это будет, видимо, в следующих веках - вместо тюрем станут отправлять в прошлое. 
- Со временем ты поймешь: невозможно облагородить не то что весь мир искусства, но даже одного человека, если только он сам не захочет. А много ли таких людей ты встречал? 
- Да. В моем доме целая стена заклеена их портретами. 
- Это твои знакомые? 
- В некотором смысле. Это композиторы, ученые, философы, писатели. Они для меня живы. А те живые, что вокруг, наоборот, кажутся мертвыми. Точнее, спящими с открытыми глазами. Лунатики. В каком-то беспробудном сомнамбулическом сне. Кто только их усыпил и зачем - пока непонятно...