Вечная Любовь

Люди шли мимо, все люди шли мимо, они ничего не поняли. Может быть, их время придет много лет спустя. 
А пока... 
Тень звука имени, ответь мне... 
Но Солнце уже клонится в западу над вечной рекой, разделяющей наш Старый Город надвое. 
Но часы уже отстукивают последние мгновения. 
Но в сгустившейся тени вечера часовая стрелка подошла к пяти. 
Конец II части 
Часть III 
Глиссанда 
Глава 11 
Лимб 
В сгустившейся темноте часы бьют 5 раз. 
Кто это отражается в стеклах? 
На одной из нижних ступеней стоит молодой человек, одетый подчеркнуто торжественно, с цветами в руках, жадно всматривается в подходящих и подбегающих. Звучит музыка, тикают часы, стучит сердце. А ее нет и нет. Надо, наконец, решиться, отойти в сторону от двери общежития, и... взять штурмом эту дверь с тугой пружиной. 
Список жильцов. Ирины Истоминой в нем нет. 
Что же, теперь придется сделать одно - с разбега устремиться в эти лабиринты коридоров. 
Сзади долетел крик вахтерши: "Куда?! Обратно не выпущу!" 
Но не тут-то было. Лестница уже ведет на второй этаж. 
Странное здесь что-то. В общежитиях бывать еще не приходилось. Словно в театре за кулисами: на сцене эти актрисы неотразимы, а за кулисами проза жизни, потрепанная одежда, бигуди, и одни неприятные чувства на лицах этих актрис, что за порогом своего дортуара похожи на изысканных принцесс... 
Может быть, все женщины таковы? 
Кроме Вас, конечно, кроме Вас. 
И вся женская красота, загадочность, привлекательность - только фикция, только намеренный обман, как мимикрия насекомых и животных для привлечения самцов в период размножения? 
Лучше бы не приходить сюда... Какая-то изнанка жизни. 
Вот уже первая дверь. 
- Ирина Алексеевна Истомина здесь? 
- Нет. 
Тогда в другую: 
- Ирина Истомина... 
- Закройте дверь, молодой человек. 
В третью дверь: 
- Ирина... 
И так далее, и далее... 
И везде отвечают - "Нет!", "Не живет", "Не знаем..." 
Наконец, слышен ответ: "Заходи". 
В комнате встречает девушка в очках. Одета незаметно и немодно. Словно ей все равно, нравится она мужчинам или нет. 
И очень честное лицо. Такие лица бывают в фильмах шестидесятых годов. 
- Кто Вы? 
- Наташа. Я живу с Ириной Истоминой. А ты -Андрей? 
- Да. Что с ней? 
- Ничего страшного. Теперь ничего страшного. Ее ночью увезла "скорая" в больницу. 
- В какую? - бросить на ходу и рвануться из комнаты. 
- Да подожди! Узнай хоть сначала, что с ней. 
- Что с ней? 
- Послеоперационное осложнение. Две недели назад ей вырезали аппендицит. Надо было отдыхать, меньше двигаться... А тут практика. Сам понимаешь, что это такое. 
- Ей сейчас тяжело? Где она? Какой там телефон? 
- Нет, нет. Она только что звонила сюда, чтобы никто не беспокоился. Дня через два ее уже выпишут. И приезжать категорически запретила. А если что важное, говорит, я сама позвоню. 
- Но я всё равно должен найти ее. 
Надо уходить. 
- Сейчас уже вечер, тем более, праздник. Тебе это лучше сделать с утра. 
- Да, действительно... 
- А цветы поставь ей вот сюда, на стол. Они такие свежие, простоят и два дня. 
Наташа наливает воду в банку, надо поставить цветы. На столе лежит чье-то яблоко. 
- "Прекрасно было яблоко, что с древа Адаму на беду..." 
Удивительно, почему вдруг вспомнился именно этот шекспировский сонет? 
- ...Сорвала... Ева..." Откуда оно? 
- Поль Бельский подарил. 
- Кто он? 
- Наш однокурсник. 
- А чем он еще знаменит? 
- Своей неординарностью. 
Яблоко вращается в руках, и вдруг вспоминается откуда-то: "Змей соблазнил меня, и я ела"... 
Из Вечной Книги. 
С этого началась история мира. 
Это символ. Конечно же, символ какой-то вселенской значимости. 
Нет, надо встряхнуться. 
- Да... Мне пора. 
- Оставайся. Поговорим. Сейчас общежитие пустеет - праздник, а я никуда не хожу, скоро диплом. Потом уеду, буду преподавать в каком-нибудь поселке на Севере. 
Да уж, такому человеку не объяснишь, что значит "символ вселенской значимости". Это как будто бы какой-то народоволец шестидесятых годов прошлого века: "Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало..." Хоть устраивай перфоменс: "Некрасов у одра умирающего Добролюбова". 
Видимо, стоит остаться на какое-то время. Ведь это Ваша жизнь, Ирина Алексеевна. Это Ваша подруга. С ней Вы, наверное, ведете разговоры каждый вечер, и лучше узнаю Вас, лучше пойму Вас, если узнаю Наташу. Это Ваша жизнь, до сих пор скрытая от меня, неизвестная, и совсем не похожая на вчерашнюю, у Элен в театре и дома за роялем. Там - полетная романтика, романс, роман, а здесь - обычный земной реализм... Ведь никому, наверное, не удается жить в непрестанном полете духа, не касаясь земли... 
Да, задержаться ненадолго. 
- Вам не хочется остаться в нашем Старом Городе? 
- Обращайся ко мне "на ты". Там я буду нужнее всего. 
- Но здесь театры, библиотеки, музыка. Здесь цивилизация, в конце концов. 
- А чем виноваты дети, родившиеся не здесь? 
- Разве дело в одних детях? Дело в принципе: почему почти все люди вообще живут как по компьютерной программе! Посмотри, какие мертвые глаза у большинства людей. И детей. И какой рабский труд - весь день одному отвинчивать гаечки, другому - пришивать пуговицы, третьему - продавать крупу, и так изо дня в день у тысяч и тысяч людей. Разве можно быть человеком, если такая работа тебя оглупляет? Почему люди живут как роботы - им сказали "нельзя!", "делай вот так!", вогнали им в души с детства наборы команд, процедур, программ, пока они еще были детьми и не могли сопротивляться этим командам и выбирать сами, какими им стать и как жить и что делать, и они запрограммировались на всю жизнь и не знают, как стать свободными, и даже не думают об этом... Должны быть какие-то способы распрограммирования разума, чтоб человек стал человеком. 
- В каждом человеке обязательно есть человеческое. Не может ни один быть до конца роботом, кроме умственно отсталых и душевно больных. 
- Пусть даже и так. Но всё равно - смотреть спокойно, как люди задавлены своими зомби-программами хотя бы и отчасти, - я не могу. Если у нашего мира есть Создатель, Творец, то идеал человека - стать свободным со-творцом. 
- А начинается это всегда с незаметного. Отдать бесплатно пирожок голодному. Пожалеть зайца. Перевязать уточке крылышки. И потом, как ты помнишь, все они приходят на помощь царевичу, когда он без них не смог бы самого главного. 
- Это было бы слишком просто... 
Наташа, ты словно из Лимба, описанного когда-то Данте. И едва ли ты знаешь: в средние века так называли самый верхний слой ада, где остались самые праведные язычники. Лимб - это очень странный мир. Там нет никаких адских страданий, там просто ничего нет. Вообще ничего. 
- Человека не изменить сразу и чудом. Нужен долгий труд - очистить его душу, залечить его раны... 
- Да нельзя раба превратить в свободного, а уж тем более - в творческую личность! 
- А ты пробовал? Человека ведь не изменишь сразу и чудом... Здесь нужны годы, даже десятки лет. 
Вот эта наивность и утомляет... Пятилетки нравственной индустриализации, духовной коллективизации... 
- Наташа, есть ведь просто наследственность, просто генетика! Как это ты сможешь воспитать Моцартов и Лобачевских из потомков вчерашних крепостных? У них в генах записано, как их прадедов всего сто двадцать лет назад секли вожжами на конюшне... Видимо, оттого они все и спят как под гипнозом: им дали свободу, равенство, братство, а они... не знают, что с этим делать! Может быть, для Европы и Америки подходит эта идея равенства - там все умеют быть и свободными, и разумными, там эти хартии вольностей установлены еще в до-петровские времена, а у нас... вообще непонятно что. 
- Значит, ты просто никого и никогда еще не любил.