Евангелие от Марии или немного лжи о любви, смерти и дееписателе Фоме
Встреча и разговор на дороге
— А хороший человек этот сотник Сулима, -говорил Пётр, раскинувшись под кустом.-Добрый человек.
— А Изариль влюблена в Иисуса, -наябедничал Иуда про дочь Сулимы.
— Ну, ты, цыц!-Шикнул Пётр, и поспешно добавил:-Брат…
Иисус сидел рядом и, улыбаясь, слушал их разговор. Одно на всю Галилею солнце в этот вечер почему-то замешкалось в небе, и никак не кончался закат. От пылающего заревом тела один за другим отделялись цветные яркие круги и плыли перед глазами красивым хороводом, пока не смывались слезинками…
…— Ты плачешь, учитель?
— Я просто смотрю на солнце…
…потом темнели и расплывались неуклюжими пятнами, и становился объёмным огненный диск, и опускался до земли, и зависал над дорогой, уходящей на запад. Так оставляли землю немногие, знающие истину, так было до него и будет после, когда и он уйдёт вслед за этим пылающим вечным солнцем в закатную даль, и в закрытых глазах навсегда застынет однажды увиденное им небо.
— Я хочу открыть это людям…-прошептал он.-Вы слышите?
Ученики сурово молчали.
— Почему они слепы? Это солнце вижу я один?
— Нет, учитель, -осмелился сказать Андрей.
— Или я упал с далёкой звезды и попал сюда по ошибке?
— О, Господи…-прошептал Пётр.
— Или говорю непонятные слова?
— Мы понимаем, Иисус, -сказал Андрей.-Нам не нужны слова.
— Потому что слова вообще не нужны, Андрей. Не было и нет ничего вне вас, нет ничего больше вас и меньше. Зачем же слова?…
Он махнул рукой и закрыл глаза.
— Доколе же продлится это, о, Господи?-Пробормотал он.-Почему же ищут Тебя, но не видят? Веду их к Тебе, но не идут за мной? Я один, знающий Тебя, а когда уйду, придёт ли кто после?
— Опять стряслось, -прошептал Петру на ухо Иуда.-Знать бы, что сделать -расшибся бы об камни!
— Молчать надо, Иуда, -ответил Пётр, -и никуда не расшибаться. А оно пройдёт. Он потом всегда смеётся.
Иисус приоткрыл один глаз и уставил его на Иуду. Тот вздрогнул и сжался, и состроил жалобное лицо.
— Кто перебил меня?-Спросил Иисус.-Не ты ли, Иуда?
— Не я ли, -сказал Иуда, проваливаясь сквозь землю.
— А кто ли?
— Да вот…
Первым улыбнулся Андрей. Потом не выдержал Пётр. Не прошло и минуты, как воцарилось веселье, и Иуде в нём достались дружественные хлопки по спине. И никто не увидел, как в это время на западной дороге из багрового полусолнца вышла вдруг маленькая женская фигурка и двинулась к ним на фоне закатного неба.
— И что бы мы делали без тебя, Иуда?-Переведя дух, хвалил его Пётр.
— Вот!-Поднял палец вверх Иуда.-Попрошу запомнить и не терзать меня более мучениями.
— Да он не со зла, -говорил Андрей.-Гневливый он, но добрый.
Услышав шорох неподалёку, они разом повернули головы, и тут увидели Марию. Она шла по пыльной дороге, глядя в какие-то одной ей ведомые дали, а за спиной торжественно догорало последними лучами алеющее солнце. Её тёмные волосы горели диковинной красной медью, мягкими волнами спускались с плеч, и показалось вдруг, что это прекрасное видение сейчас вдруг растворится в закате и исчезнет с земли вместе с ним.
— Силы небесные…-прошептал Пётр.-Это кто?
— В недобрый час вышла из дому эта женщина, -покачал головой Андрей.
— Не окликайте, -сказал Иисус, -вы испугаете её. Пускай увидит нас сама.
Но она не видела ничего вокруг, и ничего не боялась. Ни ждать, ни любить её было некому, а страшнее этого ничего случиться уже не могло.
Когда Мария оказалась рядом, Иисус, наклонившись, сломал лежащую на земле сухую ветку. Вздрогнув, она очнулась и посмотрела прямо на него.
— Далеко ещё до Капернаума?-Спросила она, не зная, зачем.
— Меня зовут Иисус, -ответил ей сломавший ветку.
— Я спрашиваю, далеко ли до Капернаума?-Начиная злиться, повторила Мария.
— А я отвечаю то, что тебе действительно надо знать.
Трое сидевших рядом в смущении отвели глаза.
— Ты шла туда, куда не хотела идти, а пришла туда, где тебя ждут. Это -Пётр, Андрей и Иуда. А как зовут тебя?
— Мария, -ответила она, так и не выплыв из его бездонных голубых глаз.
— Больше ничего не имеет значения, Мария. Должно быть, ты голодна.
— Должно быть…-эхом откликнулась она.
— Садись, у нас сегодня вдоволь еды. Иуда натащил целый мешок.
— А спасибо Иуде?-Заскулил натащивший.
— Спасибо Иуде…-бестолково повторила Мария.
— Да что же ты? Садись.
— Ну да, -сказала она.-И правда…
Удивительно вкусными были и лепёшки из инжира, и виноградное вино, и особенно жареная баранина. В мешке оказались ещё сыр, молоко, финики, маслины, гранаты и миндальные орехи.
— Не стесняйся, Мария, -говорил Иисус, -мы были на пиру и наелись на три дня вперёд.
— У меня есть несколько динариев, -сообщила Мария.
— Значит, с голоду не умрём. Ешь.
А потом удалились Пётр, Андрей, и Иуда, пробормотав что-то малоразумное, причём Пётр удалялся как-то вполоборота, и в конце концов споткнулся, ушиб ногу и застонал. Подхватив пострадавшего под руки, Андрей и Иуда поспешно уволокли его и скрыли за деревьями.
И настала ночь, и проступил на востоке дерзкий молодой месяц. Звёзды зажглись каждая в свой черёд, и светили так ярко, так светло, словно готовы были вот-вот заговорить и поведать свою звёздную тайну. Но кто слышал когда-нибудь их тихий голос, кто из живущих на земле сам с ними говорил? Что знают об этом люди, о, Господи, что знают об этом они? Что ведомо им о том, какие пути земные ведут на небо?…
Она могла бы рассказать о том, как одна за другой приходят пустые ночи, как высокие волны разбиваются о каменную скалу и разлетаются брызгами до самого неба. Как в запаху кипарисов на побережье проступает горькая нотка тревоги и спешащая с севера гроза томит и гонит по тёмным дорогам навстречу новой беде. О том, какой жестокой и предательской бывает нежность, и что любовь, оказывается, это тоже месть, и что когда маленькие огоньки свечей вдруг превращаются в звёзды, значит, всё самое страшное уже позади. О том, что переступить черту легко, так легко, что этого даже не замечаешь, а потом, потом — ещё легче. Словно набирая высоту, взлетаешь, поднимаешься всё выше и выше, и не веришь, просто не можешь поверить, что это падение, да и как это может быть падением, если ты отрываешься от земли и летишь, и рядом нет никого, и эта удивительная свобода… и что можно поделать, если в одну-единственную ночь вдруг предательски сливаются земля и небо, и никто, совершенно никто кроме тебя не замечает, что в Меджели больше нет и уже никогда не будет луны…
Но она просто положила голову ему на колени и впервые в жизни заплакала. Горе застывало в её душе чёрной птицей, которая безжалостно клевала прямо в сердце, а потом миллионы её маленьких острых коготков мгновенно впивались в кисти рук, и опрокидывалось небо, и наступала темнота. Слёз не было, всегда было только небо. А сейчас были его руки. Он гладил её волосы и шептал, что он понимает, понимает всё, и просил, чтобы она плакала, не переставала плакать, потому что только так ей станет легче. Она, захлёбываясь и запинаясь, бормотала что-то о предательстве и ненависти, а он отвечал, что люди всегда ненавидят и предают только самих себя. Она бессвязно говорила что-то о любви, которая превращается в жестокость, любви, которая опрокидывает небо и убивает луну, а он, касаясь её волос, отвечал, что никто на свете не знает, что такое любовь, и, вполне возможно, она способна не только убивать, но и воскрешать. Она плакала долго, так долго, что звёзды стали потихоньку меркнуть, а он ждал, она теснее прижималась к нему, а он всё гладил её волосы, и так продолжалось, пока она вдруг не поняла, наконец, что плачет от счастья.
Так они и сидели до самого утра, пока, хромая, не приковылял разгневанный Пётр и не разразился проклятиями по поводу их необъяснимого отсутствия. Но как-то быстро умолк, и, мельком взглянув на Марию, только махнул рукой.