Убрать Картера

– Передам, – сказал я и пошел к лестнице.
В зале повисла гнетущая тишина. Я открыл дверь. Звук двери, шуршащей по ковру, показался оглушающим в этой тишине. Все смотрели на меня. Я улыбнулся Резиновым Сапогам.
– Я же говорил, что ждать осталось недолго, – сказал я.
Резиновые Сапоги чертыхнулся. Я вышел.
* * *
Я спустился вниз и уже дошел до двери, когда услышал, что дверь наверху открылась, и на лестнице появился Эрик. Он спустился ко мне. Я взялся за дверную ручку и посмотрел на него. В его глазах отражались мысли, далекие от дружелюбных.
– Не очень-то мне все это понравилось, – сказал он.
Я улыбнулся.
– Если бы ты не скрыл от меня, на кого работаешь, этого не случилось бы, – сказал я.
– Сирилу тоже не понравилось.
– Сирилу, да? – проговорил я. – А девушкам?
– Ты считаешь, что вел себя очень умно, только ты ошибаешься. Ты заставил Сирила задуматься. И меня тоже. Ему интересно, зачем тебе понадобилось узнать, на кого я работаю.
– Разве он не знает?
– Нет, черт побери, не знает. Возможно, он думает, что Джеральду и Лесу будет интересно узнать, что ты везде суешь свои нос. Он подозревает, что им это не понравится.
– Он прав. Поэтому скажи ему, чтобы зря не тратил деньги на междугороднюю.
– Видишь ли, – продолжал Эрик, – Сирилу интересно, зачем тебе понадобилось играть в «полицейские и воры», только чтобы выяснить, на кого я работаю.
– Я объяснил ему, – сказал я. – Джеральд и Лес попросили меня передать ему привет. Мне сказали, где найти его. Так что это простое совпадение – что я ехал за тобой.
Взгляд Эрика вызвал у меня усмешку. Эрик повернулся и уставился на верхнюю площадку.
– Передай Киннеру, что я уеду, как только разберусь с делами Фрэнка, – сказал я.
Эрик снова посмотрел на меня.
– Спокойной ночи, Эрик.
* * *
Я поехал по узкой улочке, ведущей от «Казино». Темная стена деревьев закончилась, и я вновь оказался на освещенной желтыми фонарями дороге. Вокруг никого не было. Дома в калифорнийском стиле, отделенные от дороги широченными ухоженными лужайками, стояли тихие и молчаливые. Те, в которых жизнь еще била ключом, были обозначены раздвинутыми шторами, дабы проинформировать всех соседей. Хвойные деревья, посаженные в точно рассчитанных местах, как часовые, охраняли покой добросовестных налогоплательщиков.
Я помнил это место еще с тех пор, когда оно называлось Бэк-Хилл.
Бэк-Хилл. Лес, простиравшийся, казалось, до самого горизонта, редкие пятна красной почвы. От конца Джексон-стрит можно было увидеть вершину холма. Холм был естественной площадкой для детских игр, однако во времена нашего с Фрэнком детства там никогда не собиралось много детей. Обычно мы приходили сюда в субботу утром и ухитрялись за день пройти много миль. Здесь было много тайных местечек, которые стали нашей с Фрэнком частной собственностью. Когда мы стали старше – когда приблизились к шестнадцати – мы приносили сюда наше ружье, клали его на сгиб локтя, вот так, как ковбои. Воротники курток-дубленок подняты, «веллингтоны» смачно клацают, наши движения неспешны. Мы прячемся в выемке, быстро ползем, оглядываемся по сторонам, пар от дыхания поднимается к серому небу, мы молчим и чувствуем себя отлично. Конечно, все это было до того, как я познакомился с Альбертом Свифтом. До нашей с отцом драки. До школы Энсли. До многих других событий. Холм был потрясающим местом. Можно было подняться на вершину (а у него действительно была вершина, крохотное плато, поросшее стелющейся по ветру травой) и посмотреть вниз поверх деревьев на город, который, казалось, лежит в горсти: с одной стороны полукольцом дымят сталелитейные заводы, справа от речной долины миль на десять тянется пустынное нагорье, сама река – сверкающая на солнце гладь – видна миль на восемь, потом снова идут меловые холмы, только повыше. И над всем этим небо, широкое и бескрайнее, манящее ввысь, подгоняемое северными ветрами. Именно на этом плато мы и проводили большую часть времени, когда оказывались в Бэк-Хилл. В марте мы устраивались под каким-нибудь кустом, росшим на самом краю, и наблюдали, как мартовский ветер вспенивает белые буруны на реке. В августе нам нравилось лежать на спине и смотреть в синее небо. Мы смотрели в небо до пятен в глазах. Качающаяся на ветру высокая трава то и дело накрывала лицо, мешая смотреть вверх. Фрэнк рассказывал, что ему нравится в жизни и что нет, и разговаривал он больше с самим собой, чем со мной. Джек, говорил он, помнишь ту пластинку, что я купил вчера в «Аркаде»? Тебе не кажется, что лучшим из всего был секстет Бенни Гудмена с его «Не надо так»? А ударные Джена Крупа? Потрясающе! Вот было бы здорово попробовать! Только в этой дыре нет смысла пробовать. Никому не интересно. Скажут, что это грохот. А в Америке такое делать можно. Там ты чувствуешь поддержку, потому что они считают, что джаз – это супер. Америка. Классное место, правда, а? Представь. Их длинные машины, которые, как качели, качаются на пружинах взад-вперед, когда бьешь по тормозам. Можно водить такую машину уже в шестнадцать. Только представь: едешь на такой машине по автостраде, на тебе костюм без галстука, как на Ричарде Уидмарке, радио включено на полную громкость, и оттуда – Бенни Гудмен. Атас! Наверное, после школы я поеду в Америку. Отработаю свой проезд. Я запросто найду работу. Даже рабочие там получают пятьдесят фунтов в неделю. А электрики и прочие в том же роде – аж две сотни. Точно-точно. И можно пойти в кино в два часа ночи и посмотреть три фильма за один сеанс. Можно купить большой дом с просторной лужайкой и без ограды.
Я ехал вниз по холму мимо домов с просторными лужайками и без оград.
* * *
«Сесил». Я опять припарковал машину и вошел в паб. Свет был пригашен. Певец, одетый в классический костюм, пытался петь, как Винс Хилл [7]. В баре я заказал большую порцию виски. Кейт работал далеко от меня, на противоположном конце стойки.
Посетители стояли у бара в три ряда. За каждым столиком сидело не меньше шести человек. Многие хлопали и свистели. Певец наконец допел и, превратившись в конферансье, объявил:
– А теперь, леди и джентльмены – в особенности джентльмены, – я хочу представить вам сегодняшнюю звезду, певицу, которая не раз бывала в наших краях, которая после чрезвычайно успешного турне ухитрилась втиснуть (я действительно имею в виду втиснуть) в свой график наш город на один вечер и спеть для нас. Думаю, она не нуждается в представлении. Леди и джентльмены, встречайте мисс… Джеки… Дю… Валь!
Раздались громкие крики, свист. Мужчины ринулись поближе к сцене. Заиграла музыка. «Транжира». Мисс Джеки Дю Валь вышла на сцену с высоко поднятыми руками. На ней было вечернее платье апельсинового цвета и перчатки. Темные волосы были собраны в причудливый узел. Если ей еще не было сорока, то осталась самая малость. По короткому помосту она спустилась в зал, оркестр снова заиграл вступление, и она запела, подражая Бэсси [8], только громче. Двигаясь между столиками, она стала снимать сначала одну перчатку, потом другую, время от времени демонстрируя в разрезе платья коленку в сетчатом чулке. «Боже мой!» – подумал я и, повернувшись к стойке, стал разглядывать бутылки и читать этикетки.
Начитавшись, я подумал о нас с Одри. И, как всегда, когда я думал о нас с Одри, в моей душе поднялись смешанные чувства. Как всегда, я подумал, что только полный идиот мог связаться с женой босса, когда он на таком отличном счету. Потом, как всегда, я вспомнил, что Одри умеет творить чудеса, которые и превращают меня в этого самого идиота.
Господи, как же она хороша!
У меня никогда не было такой, как она. Женщины у меня были всегда. Я регулярно спал со шлюхами, работавшими на нас. Мне нужно было всего лишь снять трубку и позвонить, и любая из них через полчаса прибегала ко мне. И чаще всего убегала через полчаса.