Белый отель

С закатом даже
косточка сливы может
мир сделать алым.
Слива, готовясь
к браку с буком, предвидит
и боль, и радость.
Словно кусаешь
сливу до косточки – страсть
этого часа.
Слива созрела –
лебедь летит. Ты рядом –
И сержце поет.
Тропа, начинавшаяся позади отеля и шедшая в гору, крутая и каменистая, извивалась среди лиственниц и сосен. Сначала они шли, обняв друг друга за талию, но когда тропа сузилась и стала круче, он пропустил ее вперед. Для горного восхождения она была совершенно неподходяще одета, но это было ее единственное платье. Было убийственно жарко, она вспотела, и платье прилипало к ягодицам и бедрам. Время от времени он не мог удержаться от соблазна скользнуть ладонью в щель между ее ног. Они добрались до прохладной, покрытой травой террасы, где между тисов уютно устроился церковный шпиль. Когда они остановились, чтобы отдышаться, он обвил руками ее талию и повернул ее лицо так, чтобы иметь возможность целовать ее в шею и в губы. Затем потянул ее вниз, на ощипанную траву.
– Кто-нибудь может прийти, – прошептала она, когда он рывком задрал ей платье до талии.
– Неважно, – сказал он.– Я хочу тебя. Пожалуйста. Ну пожалуйста.
Ослик на привязи щипал короткую траву, накручивая веревку на столб ограды и тем самым делая свои владения все меньше и меньше. Он принадлежал ордену монахинь, которые жили и служили Господу в монастыре, пристроенном к церкви. Любовники не знали о том, что старая, сгорбленная монахиня, прихрамывая, вышла из монастыря с корзиной белья для стирки – рядом с тем местом, где они лежали, протекал ручей. Им показалось, что они слышат шум скал, падающих сверху, а оказалось, что это старуха-монахиня колотит грязную одежду крепкой палкой.
Смущенная молодая женщина выскользнула из-под любовника и стала суетливо опускать платье. Старуха на миг перестала колотить белье и обратилась к ним с беззубой улыбкой:
– Не волнуйтесь. Знаете, здесь у нас ни в чем не бывает греха – благодаря этому ручью. Выпейте из него перед уходом. Но только не торопитесь. Жаль, что я вам помешала. Я скоро уйду.
Она пояснила, что монахиням потребовалось свежее белье для заупокойной службы по отцу Мареку и другим католикам, погибшим при сходе лавины. Она набожно перекрестилась.
Любовники вернулись к своим прерванным утехам, снова приостановив их, чтобы улыбкой поблагодарить монахиню, когда та пожелала им удачного дня и уковыляла прочь с тяжелой корзиной влажного белья. Потом они, складывая ладони лодочкой, напились из ручья. Вода была холодна как лед и очень освежала. Очищая одежду от травы, они взглянули на озеро и поразились его цвету – оно было красным, как наисочнейшая из слив.
Тропинка, ведущая вверх, терялась среди валунов и обманчивых снежных участков, так что им приходилось идти очень осторожно. Иногда они были вынуждены карабкаться на четвереньках, а быстро наступавшая темнота делала дорогу еще более трудной.
– Я порвала платье, – сказала она, а он пообещал, что назавтра справится на станции – может быть, ее чемодан уже прибыл. Если нет, то, пожалуй, они спросят у горничной, есть ли здесь магазин, где можно купить платье.
– И зубную щетку, – сказала она.– Мне нужна еще только зубная щетка.
Целью их восхождения была маленькая обсерватория, когда-то выстроенная на этой горе, но впоследствии заброшенная. Они увидели ее как раз в тот момент, когда солнце зашло за вершину, после чего мгновенно наступила ночь. Было страшно холодно, и молодая женщина пожалела, что не захватила с собой пальто. Они вошли под темный купол. Внутри не было ничего, кроме прорези в крыше, предназначенной для телескопа, который так и не был установлен.
Он сильно ошибся в оценке того, сколько времени потребуется для восхождения. Спуститься вниз ночью не было никакой возможности.
– Я буду тебя согревать, – сказал он и, когда они улеглись на ледяной пол, крепко сжал ее в объятиях. На них падали хлопья снега, залетавшие через прорезь в куполе.
– Прошу тебя, не сделай меня беременной, – прошептала она. Он видел белки ее глаз – они были белее снега. Она размышляла. Вот где это очень легко может произойти. По иронии судьбы – не в теплой постели, когда по небу пролетают розы и апельсиновые деревья, а морозной ночью, когда звезды, точно снег, падают через узкую щель. Холодная снежинка коснулась ее щеки, и она подумала: это семена Господа. Неистовство его ласк согревало ее. Она различала слабый шум водопадов – не только на этой горе, но и на всех горах, окружавших озеро и белый отель. И водопады пели, потому что ночь и снег позволяют горам встречаться друг с другом; они пели, как киты на рассвете, которых никто не слышал и которых лишь секретарша и сестра Фогеля успели заметить.
Ее согревала также и глубина выпавшего снега, наполовину погребавшего под собой их эскимосское пристанище. Все небо упало за ночь, все звезды и все созвездия. Она слышала самую основу Вселенной, очень нежный, бесконечно длящийся вздох.
К утру они покрылись инеем от мороза и совсем изголодались, но могли только набрать снега – целую россыпь белых звезд – и выпить его, когда он растаял. Пробившись через звездную стену, замуровавшую дверной проем, они аж задохнулись от изумления, увидев, что все внизу стало белым. Даже озеро было покрыто льдом. Только темная зелень нескольких сосен и елей виднелась сквозь снег и лед. И белый отель потерялся в белизне. Там, где он должен был находиться, не было ничего, кроме глубокого снега.
– Надо попытаться найти дорогу назад, – сказал он безо всякой надежды.
– Ты же знаешь, что это невозможно, – сказала женщина.– Мы не можем вернуться по своим следам; а потом – зачем нам обратно? Вспомни, что говорила монахиня: здесь нет греха.
Молодой человек не ответил; он лишь коснулся своих аккуратных усиков, как бы убеждаясь, что все еще существует, и, с трудом пробираясь сквозь снег, двинулся в путь. Когда взошло солнце и облака быстро рассеялись, они повеселели. Усилия, затраченные на ходьбу по колено в снегу, восстановили кровообращение; от избытка сил и тепла их едва не распирало. Они видели, как лед в озере раскалывается, образуя плавучие льдины, а те исчезают, превращаясь в голубую воду. Посвистывали птицы.
Снег с шелестом осел с церковного шпиля, и они обнаружили, что, ориентируясь на него, не так уж трудно держаться тропы. На полпути между обсерваторией и церковью они наткнулись на площадку для отдыха, там была деревянная скамейка и телескоп, через который обычно наблюдали за тем, как скалолазы взбираются на отвесную стену одной из гор по ту сторону озера.
Они сели на скамейку и радостно чмокнулись. День обещал быть чудесным: тающий снег сотнями ручейков устремлялся в озеро, а на небе к этому времени не осталось ни облачка. Но они по-прежнему не видели белого отеля.
Молодой человек встал и подошел к телескопу. Он направил его вниз, в сторону отеля, и, когда пласт снега оторвался и упал на веранду, увидел окно их спальни. Он узнал ето, потому что на нем были слова, которые она, предварительно надышав на стекло, вывела пальцем как раз перед их уходом, – это была фраза из Гейне. Он позвал ее подойти и взглянуть. Она с облегчением улыбнулась, когда различила смутно видневшийся интерьер: свои щетки для волос, неубранный чайный поднос и незаправленную постель. Однако ее встревожило то, что она не позаботилась объяснить горничной происхождение пятен крови на простыне. Хотя, должно быть, маленькая японка уже привыкла к хаотическим постелям – этим дневникам человеческой любви.