Шерлок Холмс и Священный Меч

Фрэнк Томас

Пересказ мемуаров Джона Г. Ватсона, доктора медицины

ПРЕДИСЛОВИЕ

Никто не оспаривает того факта, что Шерлок Холмс не имел себе равных в замечательном методе дедукции. Общепризнанно также и то, что в безмятежную поздневикторианскую эпоху его славные подвиги воспринимались с удивлением и восхищением. Но что, скажите, сохранилось бы в памяти людской, не будь у него верного и преданного друга, доктора медицины Джона Г. Ватсона? Лишь благодаря его наблюдательности и легкому перу мы так хорошо осведомлены о жизни этого неординарнейшего из людей – Шерлока Холмса. Без Ватсона Холмс в лучшем случае оставался бы полузабытой легендой.

С уходом от нас доктора Ватсона окончательно порвалась связь с прошлым, когда его знаменитый друг не раздумывая действовал со всей присущей ему энергией и преступники дрожали при одном лишь упоминании о нем. Но хвала Небу, Ватсон сохранил для нас его неповторимость.

Предлагаю почтить память этого кроткого и терпеливого человека, доставившего столько радости и тогдашним и всем последующим поколениям читателей: поднимем бокалы за Ватсона, так великодушно облагодетельствовавшего не только мировую криминалистику, но и восторженных поклонников всего света.

В заключение следует заметить, что в ту ночь, когда разбомбили банковскую фирму «Кокс и К°» в районе Черинг-Кросс, Лондон, волей случая я подобрал чемоданчик, где находились бесценные неопубликованные рукописи.

А теперь возвратимся в те далекие дни, когда знаменитый сыщик являл свою отчаянную смелость и необычайное владение дедукцией.

Возвратимся в туманный и лунный свет никогда не кончающегося тысяча восемьсот девяносто пятого года.

Фрэнк Томас

Лос-Анджелес, 1980

При публикации рукописи доктора Ватсона автор пользовался помощью и поддержкой виднейшего ученого, специалиста по Шерлоку Холмсу, Джона Беннета Шоу из Санта-Фе, Нью-Мексико. Профессор Л. Л. Ааронсон из института романских языков сличил соответствие языка той эпохе, что изображена в романе.

Дополнительные исследования проведены Эльзи Пробаско, а Мона и Фрэнк читали корректуру и вносили бесценные предложения. Спасибо вам, мать и отец.

МЕРТВЕЦ

Дни, когда в доме 221б по Бейкер-стрит царит мирная, спокойная атмосфера, хотя и редко, но все же выпадают. Вечером одного из таких благословенных дней Шерлок Холмс с трубкой во рту восседал за своим бюро, занимаясь, за неимением более важных дел, раскладыванием вырезок по папкам. Заявивший о себе после обеда ливень хлестал все так же неудержимо. Мириады водяных струй изгибались под напором порывистого весеннего ветра; крупные капли дождя, точно рвущаяся с треском шрапнель, били о стекла.

Холмс, как всякий одаренный художник – а уж он-то истинный художник своего дела, – подвержен частым сменам настроения, окружающая обстановка оказывает на него сильное влияние. Я опасался, что непогода ознаменует собой начало очередного мрачного периода в его жизни, но во время обеда он вел себя оживленно и весело. Правда, позволил себе отпустить какое-то едкое замечание по поводу падения изобретательности в преступном мире, но это был обычный его выпад, сделанный скорее по привычке, чем по необходимости. Послушать его, так количество совершаемых преступлений едва ли не сокращается, что никак не может соответствовать действительности хотя бы потому, что за истекшие двенадцать месяцев две большие папки заполнились отчетами о проведенных им расследованиях.

Я описывал кое-какие из наиболее замечательных дел Холмса, прежде чем, как он однажды выразился, память о них унесет течение времени. Я как раз собирался сходить за своими заметками, лежавшими в прикроватной тумбочке в моей спальне наверху, когда случилось то, чего я уже давно подсознательно ждал: Холмс отодвинул в сторону баночку с клеем, захлопнул папку и подскочил на месте. Ясно, что его гложет беспокойство. Он пересек комнату, подошел к каминной доске и стал выбивать трубку.

Поднимаясь по лестнице с черного хода, я готов был биться об заклад, что через две минуты он начнет нервно расхаживать по комнате, испытывая настоятельную потребность в пище для ума, а именно – каких-то фактов, требующих осмысления. Невозможность применить свои выдающиеся, может быть, лучшие в Европе умственные способности, а также специальные знания неизменно приводит его в раздражение. Но такое, подумал я, входя в спальню, уже бывало. Зубчатые колесики в голове гения редко останавливаются надолго. Последующие события подтвердили мою правоту.

Раздался звонок у входной двери и, спускаясь в гостиную, я увидел, что Холмс стоит на лестничной площадке, глядя вниз, через семнадцать ступеней, отделявших его от нижнего этажа.

– Конечно, поднимайся Билли, – крикнул он. И чуть тише добавил: – Только ни слова миссис Хадсон.

И не успел я осмыслить это предупреждение, как в нижнем дверном проеме показалась огромная человеческая фигура. В этом, собственно, не было ничего удивительного, ибо посетители дома на Бейкер-стрит бывают разного, как низкого, так и высокого роста, но вошедший нес на руках другого человека. Поднявшись в гостиную, он положил свою ношу на диван, и я, не раздумывая, поспешил к бамбуковой вешалке, где висела моя медицинская сумка. Билли, мальчик-слуга, стоя на площадке, понимающе взглянул на Холмса и торопливо закрыл дверь.

Великан отошел в сторону, чтобы я мог осмотреть потерпевшего, и Холмс еле слышно прошептал:

– Ватсон, это Берлингтон Берти, один из моих знакомых.

Я кивнул в знак приветствия: при виде грязной рубашки, почти полностью залитой кровью, у меня тотчас перехватило дыхание. Лежавший передо мной был обмотан белым шелковым шарфом, который я незамедлительно разрезал. В груди и в животе виднелись три глубокие ножевые раны. Даже с помощью стетоскопа я с трудом уловил сердцебиение. Переведя взгляд с мрачного Холмса на стоявшего рядом великана, я произнес роковые слова, которые, увы, время от времени приходится произносить всем врачам:

– Он умирает, и я ничем не могу ему помочь.

– Так я и думал, что ему крышка, – высказал свое мнение Берлингтон Берти.

Словно в опровержение диагноза человек на диване слегка шевельнулся и с бледнеющих губ легким вздохом сорвалось имя моего друга:

– Холмс…

Тот мгновенно подскочил к умирающему.

– Да? – проронил он, не сводя стальных глаз с распростертой на диване фигуры.

– Они… нашли его…

Слова едва можно было расслышать, в уголках рта выступила кровавая пена.

– Чу… Это Чу…

Бесцветные губы, резко выделявшиеся на эбеново-черном лице, попытались произнести что-то еще, но это усилие оказалось последним. Внезапно голова откинулась набок, черты лица заострились. Все это время глаза были плотно закрыты, видимо, это помогало превозмочь боль, но тут он вдруг открыл их, словно давая понять, что наступил конец.

Я машинально убрал лекарства и инструменты в сумку, затем бережно закрыл уставившиеся в пространство глаза, такие же безжизненные теперь, как два агата.

Из уважения к усопшему все замолчали. Тишина нарушалась лишь шумным дыханием Берти, стоявшего рядом с моим другом. Кусками длинного шелкового шарфа я отер кровь с тела усопшего и, тяжело вздохнув, поднялся на ноги.

– Помер как настоящий мужчина, – ни к кому не обращаясь, проговорил Берлингтон Берти.

– Лучше расскажи, что произошло.

Холмс посмотрел мне в глаза, и, бросив окровавленные лоскуты в мусорную корзину, я потянулся к буфету за бутылкой вина и сифоном.

– А как насчет него?

Грязный палец указал на мертвое тело.

– Ну уж он-то никуда не денется. – Подойдя к каминной доске, Холмс извлек щепотку грубого табака из стоявшей там персидской пантуфли. – И где же это случилось?

Перейти к странице:

Следующая страница