Ангел в моей постели

Его взгляд сказал ей, что он тоже думает о том поцелуе.
И Виктория поняла, что к этой борьбе она не готова. Больше этого не будет. Но она не могла дышать одним воздухом с Дэвидом, не вспоминая, что чувствовала, когда его разгоряченное тело прикасалось к ее обнаженному телу, она, казалось, забыла, что он первоклассный обманщик.
Забыла, что он такой же, как и она.
– Надо поставить в конюшню мою лошадь. Прежде чем закрыть дом на ночь, я обойду все вокруг. Задерни занавески и запри дверь.
Конечно, он не мог пренебречь своим долгом охранять дом. У него остался в кармане ее пистолет. Она обернулась к окну, покрывшемуся ледяной коркой, и вздрогнула, когда он пальцем приподнял ее подбородок и повернул ее лицом к свету. Он стоял так близко, что она чувствовала исходящее от него тепло. И вдруг она отчетливо поняла, как, должно быть, и он, что они снова будут спать вместе.
– Терпение, любимая. – Он провел большим пальцем по ее нижней губе, и блеск его глаз исчез, как будто скрывшись за каменной стеной. – Когда я снова поцелую тебя, ты уже не будешь изображать из себя Флоренс Найтингейл в доме старика.
Виктория не ответила. Ее волновало не то, что он мог с ней сделать, а то, что она ему позволит. Когда он вышел из кухни, она положила ладони на гладкую деревянную поверхность стола и слушала, затаив дыхание, как шуршала его одежда, когда он просовывал руки в рукава пальто. Когда он закрыл за собой дверь, она с облегчением вздохнула.
 
Глава 8
– Его не было в доме почти весь вечер, миледи, – тихо произнес за спиной Виктории Дойл.
Не догадываясь, что он проснулся, она отвернулась от окна. Дойл до подбородка натянул на себя одеяла. Комнату освещал только огонь печки в углу.
– Его милость сварил такой прекрасный суп, – добавил он, его здоровый глаз блестел в угасающем оранжевом свете огня. – Он не такой, как другие никудышные лорды, мэм.
– Да, не такой, – согласилась Виктория. Потому что он не был настоящим лордом.
Но он был отличным поваром. Дэвид сумел приготовить вкуснейшее блюдо из картофеля, моркови и остатков ветчины, которые он нашел в коптильне позади дома. Но когда он помог Дойлу встать с постели и умыться, что-то у нее в груди перевернулось. Он делал это все, ничем не унижая достоинства старика, его сострадание противоречило всему, что она знала о нем.
– Я уверен, это он вернет Роуз-Брайер, мэм. – Мистер Дойл закрыл глаза, и Виктория натянула ему одеяло до подбородка. – Я нутром чую это.
– Почему? – спросила она, пытаясь разобраться в собственных противоречивых чувствах, касавшихся характера Дэвида.
– Он сейчас там рубит дрова, чтобы мы не замерзли ночью. – Мистер Дойл усмехнулся. – И я заметил, как он смотрит на вас, когда вы этого не видите. Этот молодой человек к вам неравнодушен.
– Лорд Чедвик? – Она рассмеялась.
Дэвид смотрел на нее так, как смотрел бы на любого преступника, оказавшегося под его охраной.
Дойл взглянул на нее из-под косматых бровей:
– Я не так слеп, как это кажется, миледи. Виктория подошла к нему.
– Вам не холодно?
– Нет, миледи. Давно мне не было так тепло. Виктория вышла из комнаты, но, прежде чем вернуться на кухню, положила в печку еще одно полено.
Дэвид велел ей не раздвигать занавески, но она подняла уголок и посмотрела в сторону конюшни. Ветер немного утих, лишь редкие порывы взметали снег, который сменил ледяные капли дождя. Падали огромные снежинки и ложились на землю белым покровом. Из конюшни через щели просачивался свет и золотил белую землю. Виктория слышала приглушенные, но размеренные удары топора по дереву. Дэвид пробыл на холоде почти два часа.
Прихватив тряпкой котелок, она сняла его с огня. Налила кофе в щербатую кружку. Накинула на плечи тяжелый плащ Дэвида и направилась в конюшню. Снег скрипел под ее сапожками. Она ухватилась за деревянную ручку и приоткрыла дверь. Дэвид поднял голову, и вопреки ее воле и всей той лжи, в которой она убеждала себя, у нее замерло сердце. Тени играли на его лице; высокий и мужественный, с длинным топорищем в руках, он выглядел необычайно сильным. Она наконец вспомнила о кружке кофе, которую держала в руке, и повернулась, чтобы закрыть дверь.
– Сегодня морозно. – Протягивая ему кружку, над которой поднимался пар, она смущенно улыбнулась. – Никакого оружия. Обещаю.
– Кипяток против топора? – Он тоже улыбнулся. – Предпочитаю топор.
– Какая мы прекрасная семейная пара, – сказала она. – Говорим об убийстве так, словно о погоде.
Под ногами шуршала солома. Курица мистера Дойла устроила гнездо возле стойла, в котором жеребец Дэвида жевал сено. Дэвид взял кружку. Его шерстяное пальто распахнулось, когда он наклонился, вдыхая ароматный пар.
– Хочешь убедить меня, что нет необходимости заставлять тебя пробовать его первой?
Виктория поднесла кружку ко рту, она видела, что он не спускает глаз с ее губ. Она сделала несколько глотков, но не потому, что он заставлял ее, а потому что кофе был теплым.
– Я готовлю великолепный кофе. – Она отступила назад, уверенная, что наконец ей удалось смутить его. – Утром отвезу мистера Дойла к вдове Гибсон. Они хорошие люди.
Дэвид пил кофе. Глядя на нее поверх края кружки, он видел на ней свой плащ, но не стал спрашивать, почему она носит вещь, принадлежащую ему.
– В это время года всегда бывают грозы? – спросил Дэвид.
Виктория внимательно разглядывала какую-то щепку.
– Грозы бывают у нас каждые три-четыре года. Однажды здесь пронесся ураган. Особенно пострадал Брайтон.
– Я помню. Дублинские газетенки сообщали об этом. Виктория подняла глаза и увидела, что Дэвид смотрит на нее. Видимо, он читал и о том, что произошло с ней. Не смотрел ли он на усеянное звездами небо тогда же, когда и она? Виктория отвела глаза и отошла от освещенного фонарем места поближе к лошади.
– Ты очень умело справлялся с мистером Дойлом, – заметила Виктория.
Он отложил в сторону топор и сказал курице что-то непонятное, что заставило Викторию улыбнуться.
– Ты мало говоришь о себе, не так ли? – спросила она, когда он, шурша соломой, приблизился к ней.
«Не паникуй!» – сказала она себе, протягивая руку к жеребцу. Дэвид задел полой пальто ее плащ. Он поставил кружку и повернулся к лошади, вытянувшей шею из стойла ему навстречу.
– Я работал во многих больницах. Не врачом, но иногда выполнял его работу.
– Дальняя дорога от той, по которой ты ездил в Калькутте?
– У дорог много развилок, – сказал он.
– Это прекрасно, – произнесла она.
– Чем больше развилок, тем лучше. – Легкая улыбка тронула его губы.
Он умел направлять разговор в нужном ему направлении и говорил обо всем, кроме того, о чем хотел говорить собеседник. Она представила себе, как они с Дэвидом занимаются любовью, и у нее перехватило дыхание. Ощущение было такое, будто она лежит на песке у моря. Это напоминало Индию. Знойную и волнующую. Жасмин и солнце.
Смерть.
– Я не хочу спать с тобой, – обратилась она к Дэвиду, не глядя на него.
Он потрепал лошадь по шее и ушам.
– Холодно здесь, не правда ли, старина?
Его близость волновала ее, она не могла оторвать взгляд от ласковых движений его рук, сознавая нелепость их положения и своих противоречивых желаний.
– Я говорю серьезно, Дэвид. Не проси меня. Тем более что мы оба хорошо знаем, зачем ты здесь.
– Зачем ты пришла сюда? – спросил он, гладя лошадь.
Она смотрела на его полускрытый тенью профиль, понимая, что не может ответить на этот вопрос, не признавшись, как легко ему соблазнить ее.
– Как его зовут? – Она кивнула на лошадь, и Дэвид ослепительно улыбнулся, такая улыбка могла бы осветить темную ночь. Он посмотрел ей в глаза.
– Люцифер.
Виктория не сдержала улыбки, но, спохватившись, нахмурилась и направилась к двери.
– Мне бы так хотелось ненавидеть тебя. – Она открыла дверь и обернулась. – Но я не могу.