Дикий город

Как и большинство боев в гостиничном мире, Тэд и Эд Гусики, соответственно ночной портье и лифтер, являлись «мальчиками» только по должности — Тэду было под сорок, а Эду на год-два больше. У обоих была ранняя седина в волосах и розоватые помятые лица. Братья были хорошо сложены, но особой массивностью не отличались: с узкими талиями, плоскими животами, жилистые и крепкие. Рожденные одной матерью, они, возможно, имели также одного и того же отца, хотя уверенности в этом ни у кого не было. Даже сама мать не могла сказать этого наверняка. Аморальные, злобные, коварные и бесчестные, они прошли суровую школу жизни мужчин, которым то и дело приходилось выкручиваться из всяких затруднительных ситуаций.
В данный момент они дрались, стоя почти вплотную друг к другу и размахивая кулаками. Ветеран бесчисленного количества подобных стычек в раздевалке, Вестбрук с некоторой ностальгией наблюдал за их действиями. Каждый удар был нацелен на то, чтобы нанести противнику какое-нибудь увечье. Допускалось все, кроме ударов по лицу. «Сейчас парни так уже не дерутся», — подумал Вестбрук. Подобных драк между ними не было уже давно: обычно в каждой спорной ситуации они бежали к управленческому персоналу и, скуля, просили, чтобы для них что-нибудь сделали. Неумелые, безразличные, начисто лишенные гордости за свою работу, они, похоже, считали себя «слишком» хорошими, чтобы заниматься тем, за что получали деньги.
Итак...
Вестбрук вздохнул, покачал головой и заставил себя вернуться из счастливых воспоминаний о прошлом. Затем, изобразив на лице звериный оскал, он ворвался в раздевалку, ухитрившись дать каждому из братьев по увесистому пенделю прежде, чем они успели увернуться.
— Наверх! — рявкнул он, выразительным жестом указывая на потолок. — Наверх, черт бы вас побрал! Да что с вами такое? Вы знаете, сколько сейчас времени? Вы зачем часы носите?
— Извините, сэр, — сказал Эд.
— Извините, мистер Вестбрук, — сказал Тэд.
Оба брата опасливо направились к двери. Сжав за спиной маленький жесткий кулак, Вестбрук надвигался на них.
— Из-за чего хоть драка-то была? Ну, отвечайте, а то...
Тэд сказал, что ни из-за чего. Эд добавил, что никакого объяснения у них нет. «В общем-то отвечают как надо», — подумал Вестбрук. В старые времена мальчишки частенько дрались друг с другом — просто так, чтобы выпустить пар, — и, если их ловили, обычно не пытались оправдываться. Тем не менее сейчас, в интересах поддержания дисциплины и потому еще, что они сами явно ждали этого, он врезал каждому по крепкому свингу, после чего братья кинулись к двери и побежали вверх по лестнице, сопровождаемые яростными проклятиями шефа.
«Ну вот, хоть эти парни настоящие нашлись, — подумал он, покидая раздевалку. — Такие никогда не станут скулить или жаловаться». Они знали, как надо встретить гостя, как потом с ним обращаться, причем делали это настолько изящно, что тот был искренне рад дать им на чай. За последние двадцать лет они поработали вместе с Вестбруком минимум в дюжине разных отелей. Смекалистые и учтивые, знающие отель от подвала до сада на крыше, они, пожалуй, могли бы управлять им не хуже его самого. Но они вполне сознательно предпочитали оставаться боями. Дело они свое знали отменно, зато были лишены многих обременительных обязанностей. Да и денег зашибали — если только Вестбрук не ошибался в своих догадках — побольше его самого.
В обычных условиях ни один из них не пошел бы работать лифтером. Один, правда, согласился, но лишь потому, что вакантной оставалась только должность ночного портье, а они настаивали на том, чтобы работать вместе. Нанимая их на работу, Вестбрук пообещал им работу дневных боев, как только таковая появится, однако чуть позже они попросили его не беспокоиться, заявив, что их вполне устраивает нынешнее положение вещей.
Вестбрук в общем-то не ошибался, полагая, что их выбор работы в ночную смену во многом определялся банальным обстоятельством: по ночам меньше всяких проверяющих. Разумеется, они, как хотели, вертели этим глуповатым клерком, Лесли Итоном, однако ни за каким противоправным деянием их пока не заставали, а до тех пор, пока они не попадутся или хотя бы на них не поступит жалоба...
«Ну что ж, — Вестбрук пожал плечами. — Так тому и быть. Хорошие они парни».
На него снова стало накатывать дурманящее оцепенение трезвости. На душе становилось все хуже и хуже, а еще надо было разбираться с этой чертовщиной, касающейся Дадли.
Вестбрук поспешил к задней двери, пытаясь согнать с лица самодовольную ухмылку. Вернувшись двадцать минут спустя, он снова был подвижен и активен. В карманах его покоились две полупинтовые бутылки виски, а в животе булькала третья. Войдя в необслуживаемый лифтером служебный лифт, он зажег свет и поехал наверх. Через несколько секунд кабина остановилась на двенадцатом этаже — точно вровень с полом. Успешный приезд Вестбрук отметил несколькими «маленькими» глотками, в итоге осушив еще полпинты.
Пустую бутылку он выбросил в мусоропровод. Едва отвернувшись от него, Вестбрук почувствовал, как его сильно качнуло, и он стал машинально загребать руками воздух. Приступ миновал столь же стремительно, как и начался: несколько мгновений он шел словно в бреду, но потом все закончилось. Однако сам Вестбрук понимал значение этого сигнала: он переступил невидимую черту. С этого момента выпивка будет играть против него и в конце ввергнет его в темную и бездонную пропасть забытья, в которую он столь часто падал в последнее время.
Его пробивала легкая дрожь, когда он вспоминал про эти случаи. Вспоминал и следовавшую затем агонию, жуткую слабость во всем теле и не менее ужасное чувство стыда и смущения. Он не мог позволить себе еще раз пройти через все это. Боже, он был не в силах сделать это! Он не мог, не должен больше пить сегодня вечером!
Ну разве что самую малость. Ровно столько, чтобы быть способным заняться этим проклятым делом Дадли.
Вестбрук сделал глоток, завинтил крышку на бутылке, снова медленно отвинтил и опять отпил. Вроде бы все прошло без болезненных последствий.
В нем постепенно закипал гнев, однако это было в порядке вещей. Боже правый, да сколько же может человек крутиться как белка в колесе? Ведь он же фактически никогда не отдыхал. У него не было ни минуты свободного времени, которое он мог бы посвятить исключительно себе. Работа и одна работа — вот и все, что он имел. А с кем ему приходилось работать? С кучкой неуклюжих, мерзких идиотов! Оценил кто-нибудь его труд? Хоть кто-то сказал спасибо?
Черта с два — нет!
Вестбрук резко вынырнул из пучины жалости к самому себе, мысленно задаваясь вопросом: не сказал ли он всего этого вслух? И решил, что: (1) вслух он этого не говорил; (2) если бы и говорил, то ему на это начхать, и (3) он был не из тех парней, кто ходит и разговаривает сам с собой. Первое утверждение было в принципе правильным, последнее — почти правильным. Превышая свою обычную дозу, он превращался в неимоверно злобного и смертельно разгневанного человека. Но чтобы выглядеть по-настоящему пьяным в привычном смысле этого слова, ему надо было бы в буквальном смысле накачать себя под самую завязку. Данное обстоятельство было и благом его, и проклятием.
Он допил остатки виски. Затем, по-боксерски сжав плечи, прищурившись так, что от глаз остались одни щелки, а лицо налилось краской благородного негодования, он двинулся по коридору. В настоящий момент он находился в одном из двух крыльев здания отеля. Комната Багза Маккены пребывала в нескольких шагах от него, выходя окнами во двор, как и у всех сотрудников, которые жили здесь же.
Вестбрук подошел к номеру, отвел руку, чуть поколебался, задержав ее в приподнятом положении, и наконец загрохотал кулаком по двери.