Добродетельная леди

Брайони оставила у себя смятый платок Рейвенсворта и прижала его к своему хлюпающему носу. К тому времени, когда она полностью восстановила дыхание, коляска Эйвери с Харриет исчезла из вида. Зловонная сигара все еще была крепко прижата к ее груди. Она украдкой взглянула на Рейвенсворта и с облегчением увидела, что он улыбается.
– Ну а теперь, мисс Лэнгленд, будьте любезны, сделайте мне одолжение и избавьтесь от этого отвратительного предмета.
Брайони робко улыбнулась в ответ и удивленно заметила потрясенное выражение, вдруг появившееся на лице его светлости. Она поспешила подчиниться и беспечно выбросила оскорбительный предмет из коляски. Сигара описала в воздухе высокую дугу, и Брайони с ужасом наблюдала, как она падает на круп одной из горячих нервных лошадей, впряженных в двуколку.
В первое мгновение ничего не произошло. А потом словно разверзся ад. Испуганная лошадь взвилась на дыбы и потянула за собой вторую. С устрашающим ржанием они рванулись с места и в бешеной скачке понесли подскакивающую на неровностях двуколку куда глаза глядят. Рейвенсворт отчаянно вцепился в поводья одной рукой, а другой схватил Брайони, чтобы она не вывалилась из коляски.
Двуколка опасно раскачивалась из стороны в сторону, подпрыгивая на каждом камне, выбоине и рытвине, и Брайони казалось, что они вот-вот разобьются. Она без оглядки вцепилась в надежную руку Рейвенсворта и в ужасе закрыла глаза. Брайони приготовилась встретиться с Создателем.
Через много миль, когда она почувствовала, что неистовое движение коляски замедлилось, она осторожно открыла глаза. Лошади устали от сумасшедшей скачки, и Рейвенсворту, мрачному и суровому, удалось наконец остановить их. Она в испуге ждала, что его гнев обрушится на нее. Дрожащими пальцами она поправила шляпку и привела в порядок свой плащ. Ей пришлось сжать руки, чтобы унять их непроизвольную дрожь.
Когда он заговорил, его голос был мягким:
– Вы в порядке, мисс Лэнгленд?
– Немного потрясена, ничего больше, благодарю вас, – задыхаясь, ответила она и постаралась успокоить дыхание.
Он сбросил плащ и накинул его ей на плечи.
– Вот так вам будет теплее. Вы пережили серьезное потрясение. А вы храбрая девочка.
Брайони попыталась говорить, стуча зубами:
– Я не в первый раз оказалась в неуправляемой карете. Пожалуйста, займитесь сначала лошадьми. Я чувствую ответственность за это и не хотела бы, чтобы они страдали из-за меня дольше необходимого.
Рейвенсворт оставил ее просьбу без внимания и достал из внутреннего кармана сюртука маленькую фляжку. Он отвинтил крышку и поднес фляжку к ее губам.
– Выпейте это, – приказал он. Брайони помедлила. – Пейте, – произнес он не терпящим возражений тоном. Брайони повиновалась. Она почувствовала обжигающее тепло в горле и поперхнулась. Через секунду ее зубы перестали стучать.
Увидев, что она вполне оправилась, он отдал ей поводья и, легко выпрыгнув из коляски, отправился осматривать взмыленных лошадей. Вскоре он вернулся.
– На них ни царапины. Нам всем повезло. Лучше дать им немного отдохнуть.
Брайони начала с достоинством приносить ему извинения и благодарить, но он резко оборвал ее, и она замолчала.
– Правильно ли я понимаю, мисс Лэнгленд, что вы квакерша?
– Моя мама была квакершей, – поправила Брайони. – И я стараюсь следовать ее принципам.
– Меня удивляет, что вы курите. Разве квакерские дамы курят?
– На этот счет нет никаких правил и предписаний. В вопросах поведения каждый из нас должен следовать собственной совести, – серьезно объяснила она.
– Как удобно!
Она робко улыбнулась.
– Нет, не для квакеров. О, для тех, кто не берет на себя труд прислушиваться к своей совести, возможно, это и удобно. Но не для меня.
– Понимаю. Вы намекаете, что у меня нет совести? – насмешливо поинтересовался он.
– А она у вас есть? – дерзко парировала она, вспомнив сцену соблазнения в библиотеке.
– Немного. Вас это беспокоит? Она помолчала.
– Да, это беспокоит меня, – серьезно ответила Брайони.
– Да? Почему? – Он заметил ее полный сомнения взгляд и усмехнулся. – Не старайтесь искать слова помягче. Я знаю, что вы должны быть чрезмерно искренней леди.
Брайони вынуждена была ответить:
– Если то, что вы говорите, правда, а я вряд ли могу поверить в это, вы должны были бы быть негодяем. Вы негодяй, лорд Рейвенсворт?
– А вы как думаете? – рассмеялся он.
– Я? – спросила Брайони, удивленная его вопросом. – Я не знаю вас. Что я могу думать?
– Мисс Лэнгленд, – начал Рейвенсворт более серьезным тоном, – я прошу вас не составлять поспешное мнение о моем характере по нашей первой неудачной встрече. – Он кашлянул, чтобы скрыть свое смущение. Юная леди рядом с ним, казалось, ничуть не была смущена темой, которую все хорошо воспитанные дамы должны находить в высшей степени неделикатной.
– Да, продолжайте, – подбодрила она.
– Это было не то, что вы подумали. Та дама знает меня таким, какой я есть, и она была не против.
Брайони молчала, и Рейвенсворт продолжил:
– Может быть, у меня и не слишком много совести, мисс Лэнгленд, но я не мерзавец! Я человек чести.
– Понятно, – уклончиво заметила леди.
– Вы будете принимать меня таким?
– Человеком чести? Буду, если это доставит вам удовольствие.
– Это не доставляет удовольствия вам?
– Раз уж вы спросили, то нет!
– Почему?
Она пожала плечами.
– Честь! И по какому же это джентльменскому кодексу чести живете вы, сэр? Кому он служит? Кто определяет правила? Как может быть честь удовлетворена дуэлями, вендеттами и тому подобным? И тем не менее вы, джентльмены, верите в это. Нет, я не думаю, что человека чести можно сравнить с человеком совести.
Насмешка в голосе Брайони застала Рейвенсворта врасплох.
– Это означает, мадам, – отрывисто произнес он, – что, если я дам вам свое слово, вы можете рассчитывать на него.
Брайони начала теребить свои перчатки, и Рейвенсворт понял, что у дамы нет желания продолжать этот разговор, но какой-то бес внутри заставил его продолжить. Он не мог это так оставить.
– Вы верите в судьбу, мисс Лэнгленд?
– Почему вы спрашиваете? – удивилась она.
– Потому что я начинаю верить, что вы действительно моя Немезида. Вас послали боги?
– С чего бы это богам насылать на вас возмездие? – усмехнулась Брайони.
– За мои проступки!
– Разве вы единственный человек, сожалеющий о своих проступках?
– Разве я сказал, что сожалею о них?
Брайони откровенно заглянула в его глаза, как будто желая прочитать его мысли. Синие честные глаза, отметила она, обрамленные длинными, густыми, загнутыми ресницами; выразительные глаза, с теплом, весельем и чем-то еще, скрытым в их глубине.
– Ну же, мисс Лэнгленд, от человека без совести нельзя ожидать, что он будет сожалеть о своих проступках.
– А от человека чести? – тихо спросила она.
– У человека чести их нет.
Ее серые глаза не дрогнули под его испытующим взглядом. Он видел, как ее лоб наморщился в замешательстве.
– Ну, – наконец спросил он, – вам нечего сказать в ответ?
– Я не понимаю. – Тон Брайони был осторожен.
– Проще говоря, мисс Лэнгленд, – сказал Рейвенсворт, импульсивно беря ее руку в свою, – я хочу, чтобы вы знали, что, хотя я, может быть, и не настолько... добродетелен, как некоторые джентльмены, я все же не беспринципен. Вы можете полагаться на меня, как на человека чести.
Брайони была глубоко обеспокоена, но она все-таки произнесла вежливое «благодарю вас», прежде чем погрузилась в задумчивое молчание.
Рейвенсворт взял из ее рук поводья.
– Думаю, лошади достаточно оправились. Попытаемся найти остальных? – Он говорил как ни в чем не бывало.
По дороге обратно не было произнесено ничего о совести или чести, но Брайони размышляла над его словами. Логика подсказывала ей, что лорд Рейвенсворт опасен, но инстинкт говорил совершенно другое. Она решила, что не будет вреда в том, чтобы позволить ему продолжить знакомство, если он этого хочет, потому что, какова бы ни была совесть его светлости, ее собственная была так же энергична и чувствительна, как всегда.