Другой

— Где, Нильс? Ради всего святого, скажи, — настаивает она, — где был Холланд, когда он дал тебе перстень?
— Здесь.
— В доме?
— Да. Внизу. — Он надевает перстень. Золото холодное как лед. Палец жарко пульсирует. Затем он спрашивает, где сверток, сверток из голубой папиросной бумаги. Она смотрит без всякого выражения. Он ждет ответа, затаив дыхание. Проходит минута. Она шевелит губами, тихо хнычет, но не произносит ни слова. Лестница уходит вниз, в пустоту.
Хватит.
— Где он, мама? — повторяет он мягко.
Ее рука вцепляется в горло, будто только так она может заставить себя говорить.
— Это тоже он тебе дал?
— Да, — тупо произносит он. Как он может объяснить ей, объяснить так, чтобы ее удовлетворило, откуда взялся этот зловещий кусочек плоти. — Где он, мама?
Она откидывает крышку табачной жестянки и кладет Вещь на ладонь, папиросная бумага светится в лунном свете, голубая лунная роза. Потом горестный вздох, сверток падает, падает жестянка, руки ее движутся в стороны, бледные крылья машут, как у птицы. Он делает шаг вперед, чтобы поймать, удержать эти крылья. Они сталкиваются, ее тело выпрямляется, отталкивая его, подвешенное, как марионетка в кладовой, раскачивающееся на нитях. Подол халата описывает красивую кривую вокруг ее ног, в то время как она поворачивается, бледно-сиреневый водоворот, она будто разом съеживается, будто нити, управляющие ее движениями, неожиданно ослабевают, дозволяя ей делать лишь маленькие смешные шажки взад-вперед по площадке, точно танцуя, вперед, назад к белому столбу, затем в сторону, прочь от него. «О!» — шепчет она отрывисто, удивленно, словно даже приветствуя собственное падение. И, стоя там, окаменевший, руки вытянуты, сопровождая ее падение, покуда темнота не поглотила ее бледное лицо и она не улеглась в виде спутанного клубка под лестницей, он чувствует, что каким-то образом именно так, в падении, она получила наконец ответы на все свои вопросы.
8
Стряхивая пепел сигареты «Мелакрино» с расшитого цветами халатика, мисс Джослин-Мария обратилась к юному покупателю, подошедшему, чтобы расплатиться.
— Ну-у, — пропела она со сладкой улыбочкой, — мы нашли что-нибудь сегодня?
— Да. — Нильс осторожно выложил фигурку: широкий воротник, ботинки с загнутыми носами, шапка с помпоном. Ярлык сообщал, что клоун сделан из венецианского стекла.
— Ох, он очарователен, синьор Палаччи. — Паглиаччио, имела она в виду, так звали клоуна. — Разве он не очарователен? Ух ты, мой сладенький. А ты видел там миссис Палаччи? Из них получится очаровательная пара.
— Нет, сегодня я возьму только одного, — отверг он приманку. Ее лицо вытянулось. — И еще возьму вот это, — сказал он, выкладывая на прилавок маленькую жестяную музыкальную шкатулку с цветами и херувимами. — Вы можете завернуть мне клоуна красиво, как подарок?
— Как сувенир? — Она сделала гримаску. — Я обычно не заворачиваю сувениры, если сделаю для тебя, придется делать для всех, понимаешь?
Винни, разглядывающая товары у соседнего прилавка, подошла к ним.
— Не беспокойся, Нильс, я заверну, когда придем домой. — Она повернулась к мисс Джослин-Марии и пояснила: — Это должно выглядеть как настоящий подарок.
Гримаска расцвела в улыбку.
— Оставьте, Винни. Неужто я не найду во что завернуть маленького клоуна? Для Нильса Перри, конечно, найду. Настоящий подарок, говоришь? А можно мне, любопытной сороке, поинтересоваться, для кого? Для маленькой подружки, наверное? — Она нагнулась под прилавок за листком целлофана.
— Нет, вовсе для другого человека. — Раздраженный вопросом, Нильс отвернулся к полке с газетами, чтобы прочитать передовицу, посвященную Бруно Гауптману, похитителю ребенка Линдберга.
— А как вы думаете, синьор Палаччи, для кого же этот особенный подарок? — поинтересовалась мисс Джослин-Мария, заворачивая стеклянную фигурку в папиросную бумагу, укладывая ее в коробочку и отрезая от рулона с целлофаном самый маленький кусочек, в какой только можно было завернуть коробочку. — Его матери?  — прощебетала она, понизив голос. — Но что она с ним будет делать, ради всего святого? Упасть с восемнадцати ступенек, Господи, это целая миля! И сидит в кресле на колесах, даже не может говорить. Просто «овощ», как таких называют в больницах. Но ведь она долго не протянет, правда? — Она сделала красивый бантик на коробочке. — Эта ужасная смерть Вининга, а затем...
— Она может немного шевелить руками, — перебила ее Винни. — Она сама пользуется косметикой и даже может немного крутить колеса кресла.
— О, тогда она пишет вам записки, правда, если чего-нибудь хочет?
— Нет. Мы задаем ей вопросы, а она мигает глазом...
— Господи, какой ужас! Но бедняжка, как же она проводит время в своем кресле?
— Нильс читает ей вслух...
— Ну разве он не единственное ее утешение! — всплеснула мисс Джослин-Мария своими маленькими ручками. — И еще Виктория с ее бэби. Чудо, что она не потеряла ребенка совсем. Это следствие несчастного случая, конечно. Шок, я уверена. Но, говорят, недоношенные дети вырастают здоровыми, разве не так? — Ее улыбка выражала глубокое удовлетворение, будто ее саму продержали две недели в инкубаторе для новорожденных. — Они живут дома — Торри и Райдер?
— Да. Торри привезет ребенка домой сегодня. — Винни посмотрела через дорогу, где Ада занималась покупками. — Старая хозяйка хочет закупить все, что может нам понадобиться. Миссис Валерия тоже вернулась в прошлую субботу.
Мисс Джослин-Мария спросила, выпустив струю дыма в лицо Винни:
— Не думаю, что это разумно, а? Этот дом, кажется, приносит одни несчастья. Надеюсь, миссис Перри оценит мои старания, — сказала она, протягивая серебряную коробочку Винни. В это время вернулся Нильс с журналом. — Что это у тебя, дорогуша? Док Сэвидж, да? Господи, вот это обложка — положительно сенсационная. А теперь посмотри сюда, разве подарок выглядит не замечательно?
Нильс поблагодарил ее и взял у Винни завернутую коробочку, журнал и музыкальную шкатулку, заплатив за покупки.
— Я забегу в соседнюю лавочку на минутку, — сказала Винни Нильсу, — а потом встретимся на рынке, как велела Ада. — Она вышла.