Другой

— Нильс, можешь ты прекратить этот грохот на минуточку?
— Пожалуйста.
— Нильс, я хочу спросить тебя кое о чем. Ты не знаешь о чем, а?
— Нет. — Вопросы, вопросы, вопросы. И этот взгляд...
— Отчего умерла миссис Роу, как ты думаешь?
Он уже думал об этом.
— У нее был сердечный приступ, ты сама сказала.
— Я сказала, сказала, ладно. Но что вызвало его, вот о чем я думаю.
— Я не знаю.
— Когда миссис Роу увезли, я осталась, чтобы навести в доме порядок. И ты знаешь...
— Что?
— Я уверена, что у миссис Роу кто-то был в гостях. И пил с ней чай. Она достала свои лучшие чашки и блюдца. И...
Ожидание.
— ... и еще я нашла вот это, это лежало на полке в горке миссис Роу. — Она разжала ладонь. На ней лежала гармоника.
— О, — сказал он, удивленный, и быстро спрятал гармонику в карман. — Это Холланд забыл ее. Я отдам ее ему.
Она посмотрела на него с беспокойством.
— Холланд был у миссис Роу в эти дни?
— Я не знаю. Возможно. Он везде бывает.
Она посмотрела на него, сощурясь, и сказала, что-то соображая про себя:
— Он был... или он не был...
Нильс повернулся на табурете.
— Я спрошу его.
— Спросишь?
— Да.
— И ты скажешь мне, что он ответит?
— Да, — повторил он безразлично. Он сыграл несколько тактов мелодии, потом замер с пересохшим горлом. Она смотрела прямо на опавшие лепестки. Видела ли она палец? Он не мог говорить, она тоже молчала, застыв на месте, глядя, думая, соображая...
Что? Что это говорит Ада?
— ... конечно, эти цветы отжили свое, один мусор от них. — Пальцы Нильса замерли на клавишах, он боялся моргнуть. Со своего места он видел четкое отражение яркого голубого пакета в темной поверхности пианино. Она подставила ладонь к краю крышки пианино и собралась смести мусор в нее вместе с пакетом и всем остальным, когда снаружи зашелестели шины по гравию, зазвучали на веранде шаги, послышались голоса.
— Это Торри, — сказала Ада и, оставив мусор лежать там, где он лежал, выбежала из комнаты.
* * *
— Посмотри, что на завтрак! — говорил Нильс как можно веселее, внося поднос в комнату матери, рукой прижимая под мышкой книгу. Захлопнул за собой дверь и поставил поднос на туалетный столик. Придвинул поближе электровентилятор, направив струю воздуха в потолок, лопасти жужжали, как крылья гигантского насекомого, шум мотора достигал крещендо, когда вентилятор поворачивался на 180°. Где-то рядом небольшие часы тикали со скрытым осуждением. Когда он выводил кресло из угла, колеса протестовали против принуждения. Он смотрел сверху вниз на развалину, которая была его матерью. Глаза ее, темные и пустые, как окна заброшенного дома, встретили его взгляд безучастно, почти бессмысленно. Кожа приобрела характерный для инвалидов голубоватый оттенок. Подкрашенный рот зиял, как рана, пятна румян алели на щеках, напоминая раскраску лица оловянного солдатика. Слюна стекала с губ по подбородку на платье, где темнело сырое пятно.
— Мама, — сказал он мягко и салфеткой вытер ей рот, прежде чем поцеловать. Взбил подушку и подложил ей под спину. Сходил в ванную, сполоснул салфетку под краном, повязал ей на шею. Пригладив ей волосы и еще раз поправив подушку, он подставил стул и взял поднос в руки.
— Мама, разве ты не хочешь попробовать? Винни приготовила тебе холодный суп и... — он глянул на поднос, — салат из цыпленка. Выглядит аппетитно. И тапиока на десерт. Холланд ее любит, — добавил он, стараясь, чтобы это прозвучало заманчиво. Он поставил перед ней тарелку с супом и взялся за ложку. — Может, попробуешь немного?
Лицо ее походило на маску, она дважды мигнула, что означало «нет».
— Пожалуйста, мама, — настаивал он, — попробуй немного. А то Винни подумает, что тебе не нравится ее стряпня. — Наполнив ложку, он поднес ее прямо к ее губам и стал ждать. Она посмотрела на него и проглотила с громким, хлюпающим звуком. — Вот. Теперь хорошо. Еще ложку. — Глаза ее, обведенные черным, наполнились влагой. Ему даже думать было больно о тех чудовищных усилиях, что она затрачивала каждое утро, чтобы накраситься. И при этом она походила на привидение. — Еще? — Ложка за ложкой он заставил ее доесть суп, промакивая ей губы салфеткой после каждого глотка. — А как насчет цыпленка? — Он поднял тарелку. Она медленно прикрыла веки, еще раз — будто делая огромное усилие. — Ладно, мама. — Он кивнул, поставил тарелку на поднос и накрыл тарелкой. — И так хорошо, ты все-таки немного поела. Надеюсь, суп был не слишком горячий. «Беда не в жаре, беда во влажности», как говаривал мистер Крофут. — Он посмеялся над банальной фразой и продолжал: — Мы с Холландом идем купаться, так что можем охладиться немного. Река обмелела. Купить тебе немного щербета, когда придет мороженщик? Я всегда жду его свистка... Мама?
Она смотрела мимо него, глаза устремлены в одну точку слева от него.
Он повернулся, стараясь перехватить ее взгляд, но она упорно смотрела мимо него, будто его не было в комнате. Вокруг них сгустилась неестественная тишина, пустота без единого движения, как будто вся жизнь ушла из комнаты, будто здесь была выставка, реконструкция какого-то определенного момента в пространстве и времени, почти настоящая, почти живая комната с почти живой фигурой, вылепленной из воска и навсегда застывшей в кресле.
— Я сдал «Антония Беспощадного». Очень жаль. Я знаю, как ты хотела дочитать эту книгу. Но мисс Шедд говорит, что не может больше продлить ее, очень много желающих. Может быть, потом. Но я взял кое-что другое, я хочу почитать тебе, если ты не против. — Еще одна капля вытекла из уголка ее рта. — О, гадство, что это со мной, я чуть не забыл. Я купил тебе кое-что. — Он быстро отвернулся, потом обернулся к ней, выставив перед собой сжатые кулаки. — Сюрприз. Попробуй угадай — в котором из двух? Который? Левый или правый? Ага, правый? Нет. Попробуй еще раз. Левый? — Она мигнула один раз, и он показал серебряную коробочку. — Это для тебя. Я сам выбрал ее. Хочешь открыть? — Он положил коробочку ей на ладонь, она сдернула резинку, пальцы ее дрожали, когда она пыталась открыть крышку. Он наклонился помочь, крышка открылась, он наблюдал за тем, как она разворачивает папиросную бумагу и смотрит на кусок стекла. — Это клоун, мама. Его зовут синьор Палаччи. И у него есть жена... — Она тупо смотрела, и когда он до конца развернул бумагу, то обнаружил, что фигурка треснула точно по талии и лежала в коробочке в виде двух отдельных фрагментов. — О, черт, разбилась! Наверное, я уронил ее. Ладно, — он взял осколки и выбросил в корзину, — я куплю миссис Палаччи — если она еще там. Тебе придется подождать, пока я поднакоплю денег. Жалко, я даже не попытался поискать китайские усы, которые нужны Холланду. — Он разговорился, стал рассказывать, как Холланд уцепился за эту идею, решив устроить шоу любой ценой. — Я сказал ему, что без тети Жози ничего хорошего не выйдет, но он настаивает. О, самая лучшая новость. У нас новый ребенок, — сказал он с улыбкой. — Дочку Торри привезли домой из больницы. Ее держали там в инкубаторе, и теперь она красивая, крепкая, здоровая. Это девочка, как я и говорил, — ты права, я в самом деле колдун. Наверное, они принесут девочку показать тебе. Ты знаешь, как они решили назвать ее? Еще одна императрица. Я сказал Торри, что тебя назвали в честь Императрицы Всея Руси, а тетю Жози в честь французской императрицы, а саму ее в честь британской императрицы, значит, девочку надо назвать Евгенией, в честь Eugenie Второй, императрицы Франции. И они с Райдером так и решили. Ловко, да? — Он хихикнул, довольный, но замолчал, увидев слезы, бежавшие по ее щекам, длинные страшные черные следы слез, плечи ее тряслись, рот искривился в тщетном усилии заговорить.