За Хартию!
А вот неизвестный выходит из темной конюшни. Вот он вывел лошадь…
Том поднял пистолет:
– Стой! Или буду стрелять!
А в следующую секунду он чуть не выронил пистолет от удивления, от горького удивления: в свете луны он узнал Беньовского.
Поляк тоже был ошеломлен, но первым пришел в себя.
– Не шуми, только не шуми, – проговорил он добродушно, будто уговаривая, и улыбаясь при этом своей знакомой беззаботной улыбкой. – Ты можешь разбудить весь народ.
– А именно этого ты боишься, – отпарировал Том. – Но я и один с тобой управлюсь. Ты сам научил меня стрелять. Спасибо тебе, но, если ты пошевелишься…
Беньовский пожал плечами и облокотился спиной о дверь конюшни.
– Почему вдруг такие игры, друг мой Том?
– Потому что ты шпион и предатель. У нас есть доказательства.
Пленник беззвучно рассмеялся: вся эта история, по-видимому, его забавляла, не больше.
– Очень ошибаешься, мой мальчик. Ведь я тоже подстерегаю шпиона.
Теперь смешно стало Тому:
– Похоже на правду. Только зачем седлать для этого лошадь?
Беньовский с любовью потрепал по шее своего скакуна.
– Нам с Соболем уже не раз приходилось трудиться по ночам, – ответил он галантно. – Я кавалерист, без моего друга я беспомощен. А кроме того, шпион может попытаться удрать.
– Он попытался, – поправил Том с иронией, – но…
– Брось пистолет, дурачина! – послышался сзади голос,
Том резко повернулся, забыв на секунду о своем пленнике. К счастью, это был Оуэн.
Глаза Оуэна возбужденно блестели, он задыхался от быстрого бега и волнения.
– Это не Беньовский. Это Саймон Гонт. Он отослал сегодня с мальчишкой записку хозяину гостиницы в Лланвихангеле, а всем известно, какой это человек: всегда был против чартистов и заодно с полицией. Легко догадаться, что написано в записке.
– Правильно! – воскликнул Беньовский, хлопнув себя по бедру. – Ловко сработано, Оуэн, мой мальчик! Это последнее звено в цепочке доказательств. Последнее, его-то как раз и недоставало. Я так и думал, что это Гонт, только не был уверен. А уж сейчас мы с ним потолкуем.
– Сейчас?
– Сию минуту. Пека он не натворил новых подлостей. Идите следом за мной.
Бесшумно, как тени, они прокрались в дом, потом – по лестнице, потом – по коридору, заставленному вещами, – не задеть бы чего-нибудь. У дверей торчали вешалки – не зацепиться бы! Но вот и дверь его комнаты. Беньовский стал тихо приотворять ее, сантиметр за сантиметром, затем прыгнул внутрь, как пантера.
Кровать пуста. Комната – тоже. Луна освещала застланную постель. Не видно было ни шляпы Гонта, ни его куртки.
Беньовский подошел к окну и распахнул его. Мальчишки тоже высунули головы наружу, но на дороге, светившейся под луной, как шелковая лента, – ни души.
– Посмотрите!
Оуэн схватил Беньовского за руку и указал вправо; на серой стене дома едва различимо светилось окно.
– Чья это комната? – прошептал поляк.
– Доктора.
– Идемте.
Так же бесшумно они опять прошли по черному коридору. Быстрым движением Беньовский распахнул дверь, и все трое ворвались в комнату.
На сундуке стоял фонарь, и при его свете они увидели в постели маленького аптекаря, связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту; только отчаянные его глаза говорили, что он жив и в сознании. Возле доктора, отделенный от них кроватью, стоял человек и поспешно засовывал в сумку какие-то бумаги.
– Попался! – прорычал Беньовский, бросаясь вперед и огибая кровать.
Мужчина выпрямился, и они увидали лицо Гонта, желтое в лучах фонаря, желтое от страха. Мгновенным движением Гонт сунул бумаги в карман, подбежал к открытому окну и выскочил наружу. Они слышали, как загремела черепица на крыше амбара под окном, потом раздался мягкий удар о землю.
Остановите его! – проговорил Таппер, когда они вынули кляп из его рта. – У него полный список руководителей мятежа! Он все доложит правительству,
Глава шестнадцатая
Мщение мчится по горам
Перезвон копыт, черная тень в лунном свете.
Пистолет Тома прогремел в ночной тиши, и они слышали, как пуля ударилась в стену.
– Лошадей! – закричал Беньовский. – Будь он проклят, он взял моего Соболя! Но мы его…
Конца фразы никто уже не слышал. Поляк ринулся в коридор, шаги его загромыхали вниз по лестнице. Оба мальчика последовали за ним мимо заспанных мужчин, отворявших двери, чтобы узнать, в чем дело.
Лошади не спали; они переминались с ноги на ногу в своих стойлах. Беньовский проворно оседлал одну из них. Оуэн отстал от него на минуту, не более, но Том, непривычный к сельской работе, провозился долго. Когда он наконец выехал на дорогу, беглец и преследователи уже скрылись.
Гонт гнал коня на юг. Он рассчитывал, что время, которое он выиграл на старте, и превосходный конь дадут ему возможность оторваться от погони и достичь Абергавенни, а там он в безопасности.
Беньовский понимал это и проклинал свою беззаботность: как он мог оставить в конюшне лучшую лошадь, да еще оседланную, словно специально, чтобы негодяю не составило никакого труда украсть ее! Оставалась только одна надежда: как и все моряки, Гонт был плохим наездником.
Даже на Соболе он ехал не быстрее, чем Беньовский, который погонял своего коня то лаской, то шпорой, то словом и не давал предателю увеличить разрыв.
Они мчались галопом вдоль спящей долины. Далеко впереди – Гонт, пригнувшись к шее скакуна, а следом, один за другим, – трое преследователей. Высокие скалы обступали с обеих сторон дорогу, сверкающую реку и узкую полоску берега.
Оуэн сидел в седле, подобравшись, как жокей. Крупный гнедой жеребец, на котором обычно ездил Гонт, казалось, не чувствовал маленького всадника и мчался во весь опор. Вскоре Оуэн нагнал поляка, и теперь они мчались рядом, молча, не спуская глаз с мелькающего впереди пятнышка.
Беньовский вынул пистолет, прицелился с таким спокойствием и тщательностью, как будто бил по мишени, и спустил курок.
Промах! Они слышали злорадный вопль беглеца. Видно было, как он повернулся в седле, сверкнуло пламя выстрела, и пуля просвистела где-то рядом.
– Если б только заставить его свернуть! – пробормотал сквозь зубы поляк. – Так он доведет нас до самого города.
– Пожалуй, я знаю, что надо делать. Видите тропинку, вон ту? Она идет через гору, и если б я мог по ней пробраться, то пришел бы в Крукорни раньше его.
Беньовский поглядел с недоверием:
– На этой тропинке сломаешь шею. И, прежде чем на нее попадешь» надо еще переплыть реку…
– Мы должны его остановить! – Лицо Оуэна было бледным и решительным. – А вы пока скачите за Гонтом по дороге, но не очень на него наседайте – может быть, он сбавит скорость, и я поспею. Во всяком случае, постараюсь.
– Желаю удачи!
Оуэн свернул с дороги. Горный поток кипел и пенился у ног. Лошадь упиралась и не хотела идти, но он заставил ее сползти вниз, и вот они с плеском, вздымая брызги, окунулись в темный водоворот.
Пенная волна накрыла и лошадь и всадника – это было последнее, что видел Беньовский. Он проехал мимо, он должен был проехать мимо, даже если бы мальчишка тонул у него на глазах.
Но Оуэн выплыл. Только на мгновение – когда вода сомкнулась над ним – он испытал страх и потерял стремена, но уже в следующую секунду пришел в себя. И лошадь, чувствуя, что колени всадника крепко держат ее, круп, что его рука правит и ведет ее, доверилась ему, рванулась вперед и вынесла на берег. Еще минута, и они уже вскарабкались на противоположный склон.
А вот и горная тропинка!
Ни один наездник в здравом уме и рассудке не рискнул бы взбираться по этой дорожке, да еще ночью. Впрочем, Оуэн едва ли был в ту минуту в здравом рассудке. Но он знал горы, а горы знали его…
Если б только он смог обогнуть эти скалы, срезать путь и выбраться на дорогу раньше Гонта… Предателю пришлось бы свернуть на горные тропки. И вот тогда они прижали бы его к стене.