Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)

Она закрыла за собой зеркальную дверь и принялась нетерпеливо перебирать одежду. Ни одно платье не подходит… от Бальмана годится только для коктейлей, от Сен-Лорана — слишком небрежный вид… ни от Холстона, ни от Карла Лагерфельда. Нет, здесь нужно нечто особое. Она с неудовольствием подумала о примерках. На примерки у нее сейчас времени, разумеется, нет… Но ведь у них есть ее мерки, и горе им, если они сошьют небрежно… Она не опасалась соперничества.
Касс, как обычно, вырядится во что-нибудь бесформенное, Ньевес еще девчонка, Матти всегда слишком накрашена и слишком толста. А Хелен… Хелен терпеть не может черное.
— Милый, — повелительно обратилась она к Андреа. — Когда закажешь самолет, позвони, пожалуйста, к Диору… попроси самого Марка, я не хочу иметь дело ни с кем другим… скажи ему, что это звоню я и что мне необходимо платье на очень, очень важные похороны…
Андреа разговаривал с «Алиталией».
— Да… Темпест-Кей, это на Багамах… разумеется, там есть посадочная полоса длиной в шесть тысяч метров… да, Кей. Это значит «остров»… Остров Ричарда Темпеста… да, да, того самого… «короля» Темпеста… да, хорошо… графиня — его падчерица… нет, сначала в Париж… подождите… Когда ты хочешь лететь? — крикнул он Марджери.
— Сегодня вечером! — откликнулась она.
— Сегодня… около восьми вечера?.. Прекрасно.
Да, счет на имя графини в Темпест-Кей.
Он также отослал телеграмму, текст которой заставил Марджери рассмеяться.
«ПОРАЖЕНА И СТРАШНО ОГОРЧЕНА. ВЫЛЕТАЮ ДОМОЙ НЕМЕДЛЕННО. МАРДЖЕРИ»..
— Тебе следовало добавить:
«ОСТАВЬТЕ ГРОБ ОТКРЫТЫМ. ХОЧУ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ОН МЕРТВ».
И она расхохоталась.
Огни зрительного зала померкли, потом загорелись вновь, и блестящая публика, собравшаяся в здании сиднейской оперы, словно большая птица нависшим над гаванью, переговаривалась, пытаясь догадаться о причинах задержки. Зал был полон: все горели желанием услышать Божественную диву в ее лучшей роли — Магschallin в «Кавалере Роз». Но занавес продолжал висеть неподвижно. Вдруг тяжелые складки раздвинулись, и на авансцену шагнул директор театра, протягивая к публике руки.
— Дамы и господа, — он взял микрофон, и шум в зале утих. — Очень жаль, но я должен объявить, что Матти Арден нездорова и, увы, не сможет петь сегодня вечером.
Раздались протестующие возгласы, крики «позор», зрители начали вставать со своих мест и выходить из зала.
Вместо нее будет петь дублер, мисс Марта Ренсон.
Но тем, кто — по понятным причинам — захочет уйти, деньги вернут немедленно…
Он исчез, провожаемый криками и свистом.
Костюмерша Матти отперла дверь и выглянула.
— Я доктор, — внушительно произнес стоявший перед ней мужчина.
Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы впустить его, не дав любопытствующим заглянуть внутрь, и вновь задвинула защелку. Костюмерша была полькой неопределенного возраста и уже много лет всюду сопровождала Матти. Сплетники называли ее матерью певицы, но на самом деле она была лишь ее дальней родственницей. Матти родилась сорок лет назад в Кракове и носила тогда имя Матильды Круйлаковской. Костюмерша успела снять с головы Матти парик, развязать шнурки ее фантастического костюма, уложить ее в шезлонг, где та лежала, словно тряпичная кукла, с бледным лицом, без чувств, яркие рыжие волосы выбивались из под тонкой нейлоновой шапочки, которую она надевала под парик.
— Что случилось? — склонился над шезлонгом доктор, приподнял ей веко, взял в руки ее безвольную кисть.
— Она получила телеграмму.
— Дурные новости?
Костюмерша вынула смятую телеграмму из руки Матти и сунула ее в карман фартука.
— Очень плохие.
— Как это произошло?
— Она долго смотрела на телеграмму, не говоря ни слова… потом закричала, ужасно закричала. — Женщина, вспоминая, прикрыла руками уши. — Я никогда не слышала, чтобы так кричали… словно демоны в аду… потом она упала как мертвая.
— Она не умерла, но находится в шоке… Когда все это случилось?
Костюмерша задумалась.
— Минут пятнадцать назад. Как раз перед ее выходом на сцену.
— Она никуда не может идти… Где здесь телефон?
Когда Харри вернулся домой, его поджидала мать.
И телеграмма.
— Что там? — спросила мать резко. Взгляд ее был не мягче голоса.
Харри распечатал, прочел и передал матери телеграмму. Ее знаний английского хватило, чтобы понять важность телеграммы.
«РИЧАРД УМЕР СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ВОСПРЯНЬ И РАДУЙСЯ. КАСС».
— Что значит «воспрянь»? — нахмурилась мать.
Под ее взглядом улыбка Харри превратилась в гримасу.
— Значит… в каком-то смысле… отпраздновать… эту смерть.
Мать перекрестилась.
— Варвары! Чего и ждать от таких, как эта… лицемерка до мозга костей! Но тебе надо ехать на похороны.
Семья должна быть в сборе.
— Вряд ли это можно назвать семьей, мама. Это просто сделка.
— Мне ли не знать, что это была за сделка! Но ты поедешь. Это твой долг — и твое право, — закончила она угрожающим тоном.
— Мама, он не оставил мне ничего.
— Разве я об этом говорю? — Ее черные глаза горели обидой. — Ты муж его падчерицы.
— Очередной муж. К тому же это теперь недолго продлится.
— Даже если и так. Ты еще женат на ней. Тебе надо быть там. Твое отсутствие может быть не правильно понято.
Харри пожал плечами.
— Моего отсутствия никто и не заметит.
— Я буду знать, что ты там. Мои друзья тоже. Ты должен присутствовать на похоронах. — Это звучало как приказ. — Вас должны видеть вместе.
— В последний раз.
— Но, возможно, этот раз окажется самым важным, — практично заметила мать.
— Теперь, когда он умер, ничто не помешает Марджери потребовать развода — и получить его.
— На каком основании? Разве не она тебя бросила?
Разве не она спала с кем попало по всем спальням во всей Европе?
— Ей не нужны основания, мама, — терпеливо объяснял Харри. — Ее деньги смогут купить все. Теперь она сделается невероятно богатой.
— Тогда заставь ее платить! — злобно прошипела мать. — Как тебе приходилось платить… Если ей нужен развод, пусть покупает его! — Она вздрогнула и снова перекрестилась. — Уж я-то знаю, в чем дело…
Эта женщина! Не я ли сгорала со стыда, когда мои знакомые пересказывали мне всякие сплетни… о том, что она вытворяет в своем венецианском доме… и этот безродный выскочка, которого она содержит, — вдвое моложе ее! — горячилась возмущенная мать. — Хотя чего и ждать от венецианцев! — В этой фразе сказалась вся неприязнь тосканцев к жителям Венеции. — А сама она, это ничтожество, чьей матери удалось выйти замуж за миллиардера. Упокой, Господи, его душу, — торопливо добавила она.
— Даже Господу Богу это не под силу — у Ричарда Темпеста не было души, — пробормотал Харри тихонько, чтобы не расслышала мать.
— Я пошлю цветы. Помнится, когда он приезжал, то всегда любовался вон теми желтыми розами… Я позабочусь об этом. А ты позаботься, чтобы вылететь как можно скорее. — Она поднялась со стула — маленькая, коренастая, туго затянутая в корсет. — Твоя жена в Венеции, было бы хорошо и правильно, если бы вы прилетели туда вместе — да и экономнее. Я позвоню Лауре ди Веккио; она тоже сейчас в Венеции и она всегда обо всем осведомлена.
— Мама!
Но она уже выходила из комнаты, спеша пустить машину в ход. Женщины! Даже когда он освободится от жены, при нем все равно останется — по всей видимости, навсегда — его матушка, не говоря уже о двух старших овдовевших сестрах. Все равно, подумал он. Кто может угадать, как Ричард Темпест распорядился своими деньгами? От него можно ждать чего угодно. Только вот от смерти ему не удалось откупиться. Харри улыбнулся. Затем, вопреки приказу матери, вернулся на свои виноградники. От них, по крайней мере, можно ожидать плодов.
В комнате Хелен было прохладно и полутемно. Тяжелые кремовые шторы ирландского льняного полотна с кружевной отделкой, с кистями насквозь пронизывали солнечные лучи, чуть слышно шумел кондиционер.