Нет жизни никакой

— Никуда вы отсюда не вылетите! — раздался вдруг громовой голос, несущийся, казалось, из стенок кустистой пещеры.
Никита вздрогнул. Полуцутик подскочил на метр, а Степан Михайлович от неожиданности заорал.
Минута прошла в тишине. Потом Никита осторожно спросил:
— Кто это?
Ответа не последовало.
Тогда полуцутик огляделся по сторонам и предположил:
— Наверное, пещера наша заговорила. Говорящая пещера— это бывает в общем-то… В Загробных Мирах и не такое бывает.
— Это не пещера, — рявкнул тот же громовой голос, да так громко, что Никита снова вздрогнул, а Степан Михайлович опять подпрыгнул. — Это Мария.
— Мария? — удивился полуцутик. — А ты где?
— А я везде, — ответил громовой голос.
— То есть? — переспросил Никита, на всякий случай вытащил из кабинки и взял в обе руки какое-то странное металлическое приспособление, похожее на большой гаечный ключ. А полуцутик — тоже на всякий случай —, польстил:
— У вас очень красивый голос, Мария.
— В каком смысле везде? — снова спросил Никита.
— В прямом смысле, — ответила невидимая Мария. —Дело в том, что Тридцать Третий Загробный Мир процентов на шестьдесят состоит из меня. Из моего тела.
— Как это? — ошарашенно выговорил Никита.
— А остальные сорок процентов? — зачем-то спросил Г-гы-ы.
— Так… наросты…
— Не понимаю… — искренне проговорил Никита.
— Кр-рак? — вопросительно вставил Степан Михайлович.
— А так, — ответила Мария. — Понимаете, как это ни печально, но умирают не только люди и другие существа, но и планеты. Я — такая вот планета, для которой давно закончилось время жизни. Умерев, я законным образом переместилась в Цепочку Загробных Миров. Но так как какой-либо мир для меня был слишком мал, администрация Цепочки предложила мне самой стать каким-нибудь миром. И я стала. А что — работать планетой для меня дело привычное. Дальше пошло обыкновенно. У меня появились первые квартиранты, первые поселения и так далее…
— А-а! — закричал вдруг полуцутик и взмахнул крыльями. — Помню! Помню этот случай. Давно было. Я тогда был законопослушным полуцутиком и служил в администрации Первого Загробного, откуда меня вскоре за пьянку уволили. Помню — в Цепочке еще много споров было, куда тебя девать… Наконец кто-то умный предложил… ну, то, что ты сейчас сама рассказала. Только вот… какой-то момент смущал цутиков из администрации Цепочки, а какой я не помню.
— Зато я очень хорошо помню, — проговорила Мария и кажется, вздохнула, отчего струи теплого ветра взлетели вверх и заклубились в кустистой пещере. — Понимаете… мне очень неловко говорить об этом с посторонними…
— Не понял, — даже как бы обиделся полуцутик, — кто здесь посторонний?
— К примеру, ты.
— Я?
— И другая птичка.
Степан Михайлович каркнул, а полуцутик Г-гы-ы, кажется, обиделся по-настоящему.
— Я не птичка! — воскликнул он. — Это вот… Степа хороший птичка, а я нет. Я полуцутик.
— Все равно, — рокочущим басом ответила Мария. — Я, собственно, обращалась только к Никите.
— А ты… А вы откуда меня знаете? — удивился Никита.
— Слышала, — сказала Мария. — Как же мне тебя не знать, если я знаю все, что в Тридцать Третьем Загробном происходит, поскольку я, по сути, и являюсь Тридцать Третьим Загробным.
— А… нуда.
— Пускай птичка и этот… полуцутик летят восвояси, — сказала Мария, — а тебя, Никита, я не выпущу, покуда ты Мне не окажешь одну услугу.
— Какую? — поинтересовался Никита. Мария долго молчала.
— При посторонних я говорить не могу, — произнесла °на наконец, и снова потоки теплого воздуха заструились в пещере, всколыхнув растрепанные волосы Никиты.
— А мы никуда без Никиты не полетим, — заявил полудик. — и нечего, между прочим, угрожать. Я — представитель господствующей расы. Я могу тебя превратить во что-нибудь. В таракана, например. Р-раз и все.
— Очень пр-росто, — подтвердил и Степан Михайлович который испытал на себе магические способности Г-гы-ы
— Попробуй. — Мария усмехнулась, отчего вся пещера содрогнулась.
— Сейчас попробую, — угрожающе проговорил полуцутик. — Итак, делаю — р-ра…
— Тихо ты, — одернул его Никита. — Если ты Тридцать Третий Загробный Мир в таракана превратишь, где мы тогда окажемся? В безвоздушном пространстве? В этом, как его… в вакууме?
— И правда, — проговорил Г-гы-ы, опуская руку, — об этом я, кажется, не подумал. А чего ты вакуума испугался? Ты же все равно мертвый.
Никита не успел ответить. Громовой голос зазвучал прежде, чем он успел раскрыть рот.
— Все равно у твоего приятеля ничего не получилось бы, — сказала Мария. — Его магический уровень не дотягивает до уровня Совета Цепочки. Ничего он со мной сделать не может. А вот я могу.
— Ладно, — чувствуя закипавшее внутри раздражение, проговорил Никита. — Чего ты от меня хочешь?
— Я же говорила… При посторонних…
— Никакие они не посторонние, — отрезал Никита. — Это мои друзья. Так что говори — или не говори.
— Пускай они тогда уши заткнут.
— Г-гы-ы, — обратился Никита к полуцутику. — Слышал? Делай — раз. Затыкай уши.
— Я-то заткну, — ответил полуцутик и кивнул на Степана Михайловича, который давно потерял нить разговора И теперь вертел головой во все стороны, стараясь понять, откуда несется этот устрашающий голос и что все происходящее значит. — Я-то заткну, а как с попугаем нашим быть? У него пальцев нет, чтобы уши затыкать. Да и не поймешь где у него эти уши находятся. Перья одни везде.
Никита молча переложил Степана Михайловича себе на «олени и ладонями обхватил ему хохлатую голову, так что наружу — между пальцев Никиты — торчал только массивный клюв попугая.
— Вот, — сказал Никита. — Теперь не только ничего не слышит, но и не видит.
И посмотрел на полуцутика. Тот пожал плечами и заткнул крохотные ушки крохотными пальчиками, впрочем, как можно было понять с первого взгляда — вовсе не добросовестно, а только для проформы.
— Ну? — заговорил снова Никита, когда все приготовления были выполнены. — Теперь говори, что у тебя за дело ко мне.
Струи теплого воздуха колыхнули светлые его волосы — Мария вздохнула.
— Ты знаешь, Никита, — начала разговор Мария, — закон Загробных Миров. Большинство умерших созданий оказываются в Загробных Мирах в таком виде, в котором они себя представляют. Возрождаются, так сказать, в виде собственной духовной сущности.
— Знаю, — сказал Никита.
Полуцутик Г-гы-ы, видимо, забыв о том, что он заткнул Уши и ничего слышать не должен, вставил:
— У нас с Никитой есть один общий знакомый — То-лик, который всю свою жизнь считал, что он здоровый, как слон. Вот он и появился в Первом Загробном с большим слоновьим хоботом вместо носа.
— Г-гы-ы! — взревел Никита, и полуцутик, спохватившись, засунул пальцы в ушные раковины едва ли не до основания, сказав при этом:
— Молчу, молчу. И ничего не слышу.
— Большую силу этот закон имеет над созданиями с земли, — помедлив, продолжала Мария. — Потому что у них воображение развито сильнее, чем у покойников с других планет и измерений.
— Точно… — Никита усмехнулся, — вот, например, мой отец, Всеволод Михайлович Вознесенский, довольно известный на территории Волжского района города Саратова детский писатель, опубликовал в местном университетском издательстве к моменту моего рождения три сборника рассказов и одну повесть-сказку о семье одушевленных корнеплодов.
— О чем? — изумленно переспросила Мария.
— О семье одушевленных корнеплодов, — повторил Никита. — Книга называлась «Хроники Ласкового Хрена», Толстая была такая книга и очень тяжелая. Я ею один раз в кошку запустил и кошку наповал убил. Вот… Но талант папы полностью истощился после создания монументальных «Хроник…» — с тех самых пор он так и не написал ничего более или менее значительного, кроме двух совсем крохотных рассказиков из жизни одушевленных овощей «Огурец-молодец» и «Кто прячется в помидорах?». Оба рассказа местное издательство пообещало издать, но так и не издало. Папа, поддаваясь веяниям времени, перешел на тему одушевленных йогуртов, даже задумал трилогию под общим названием «Это он — Данон», но начальство издательства писать трилогию отсоветовало. Такие вот, извините, пидоры. Тогда папа в полном отчаянии стал подумывать о возвращении к теме одушевленных корнеплодов и любимому лирическому герою Ласковому Хрену — и пришел к директору университетского издательства просить аванс под будущий роман в духе нового литературного течения «экшн» «Разборки Кровавого Хрена», но директор отказался с папой даже разговаривать. Папа спился и угодил в тюрьму. Там и умер. А как только я сам дуба дал, оказалось, что папа в Первом Загробном мире появился в виде корнеплода и носил имя Ласковый Хрен… Я тогда…