Хакон. Наследство

Хакон Бешеный быстро смекнул, что сводный его брат, король Инги, полон страха И что его можно принудить ко многому – дай только хоть на время избавиться от страха за свою жизнь и от бессонницы. И Хакон Бешеный решил нажать на Инги и, навестив его как-то раз, изложил вот что:
– Я правил страной как регент после смерти короля Хакона, я был опекуном короля Гутторма и значительно раньше любого из вас сделался ярлом; наконец, я старший по возрасту. Когда королем избрали не меня, многие очень удивились и очень огорчились. Но в одном согласны все без исключения: так или иначе я вправе претендовать на половину державы. На область, где я буду единовластным правителем. И по справедливости ко мне должна отойти Западная Норвегия. Так все говорят.
– Западная Норвегия? – Инги умолк и прищурясь посмотрел на Хакона.
– И половина тамошних доходов державы; это не слишком много.
Отдать Хакону Бешеному Западную Норвегию и половину тамошних доходов казны? Инги Бардарсон плохо представлял себе, как отвечать на подобные притязания, он был одинок, совета спросить не у кого, ну а брат его всегда получал то, что хотел.
– В войсках неспокойно, – продолжал Хакон Бешеный, теперь уже более угрожающим тоном, – воины остро чувствуют несправедливость, и трудно предугадать, что может произойти, если мы их не успокоим таким разделом. Кровопролитий никто из нас не желает. И еще: необходимо установить, кто наследует престол после тебя. Безусловно, мы надеемся, что ты нас всех переживешь, но ведь на свете каких только случайностей не бывает! Тут все должно быть ясно, во имя блага державы и рода, если не во имя чего другого.
– Престолонаследником будет мой сын Гутторм, верно?
– Не так-то все просто, как ты думаешь! Признают ли Гутторма престолонаследником? Он ведь рожден не в браке. У тебя есть законная жена, но этот ребенок не ее. Мать Гутторма родом из Квие, что в Валдресе, и зовут ее Рагнфрид дочь Эрлинга, это всем известно. А ни архиепископ, ни Святейший престол в Риме ни под каким видом не признают престолонаследника, рожденного вне брака.
– А если у меня родится законный сын?
– Если родится, то станет законным престолонаследником. А если не родится? Что тогда? Разве не справедливо будет, чтобы в таком случае на троне сидел старший из законных сыновей твоих братьев?
– Может быть.
– Об этом нужно в присутствии свидетелей составить договор, и чем раньше, тем лучше, а потом – огласить его на Эйратинге, чтобы впредь ни у кого не возникало сомнений. Ибо из сомнения рождаются беспорядки.
Инги медлил с ответом, но Хакон Бешеный не сдавался. День за днем он так и этак убеждал брата в своей правоте. И в конце концов король Инги уступил по всем пунктам. Хакон Бешеный получил Западную Норвегию и половину тамошних королевских доходов. Инги Бардарсон согласился даже на то, что, если у него самого не будет законного сына, трон перейдет к старшему сыну Хакона Бешеного или к старшему сыну Скули, брата короля Инги. Спустя некоторое время у ярла Хакона и Кристин родился сын Кнут, будущий наследник норвежского престола – конечно, если у короля Инги не появится собственный законный сын. Но Инги рассчитывал, что с этим он управится, и был бодр и весел.
Договор был оглашен на Эйратинге в присутствии архиепископов Торира и Эйрика, епископов Николаса и Мартейна и других и скреплен восковыми печатями короля, ярла и этих высокородных господ. Хакон Бешеный настоял также на включении пункта о том, что, если король Инги умрет раньше него и не имея законных наследников, ярл Хакон будет королем до совершеннолетия Кнута.
Король Инги надеялся, что теперь его сумасбродный сводный брат доволен и уедет из Нидароса, до поры до времени оставив его в покое. А тогда мягкотелый король Инги сможет облегченно вздохнуть и заняться тем, к чему у него был особый талант, – женщинами.
Всего несколько месяцев прожили Инга и маленький Хакон в королевских палатах, когда грянула страшная беда.
Король Инги находился в Браттёра, нежился в объятиях наложницы, а тем временем брат Гаута Йонссона, грозный баглерский военачальник Арнбьёрн Ионссон, с восемью сотнями воинов напал на Нидарос. Ничего хуже этого с королем Инги в жизни не случалось. Мало того что он испытал поистине панический ужас, так еще, как на грех, с вечера был настолько пьян, что в первый и единственный раз отослал дружинников домой и остался без всякой защиты.
Крупные отряды баглеров метались по городу, обшаривая улицы, переулки, дома, – искали его. Пока наложница уверяла разъяренных баглеров, что король находится в церкви Девы Мари, Инги в одной рубахе вылез на крышу и долго лежал там в холодном мраке апрельской ночи, а когда шум и крики переместились в другую часть города и вокруг стало тихо, он, как был, без штанов, побежал на пристань и прыгнул в море; течением его отнесло к какому-то кораблю, но человек, стоявший в потемках на палубе, ударил его багром и отпихнул от борта.
Король Инги устремился дальше и немного погодя сумел кое-как прибиться к берегу, где, на счастье, был замечен одним из своих дружинников и выловлен из воды. Злые языки говорили, что дружинник углядел белеющий в темноте королевский зад и что именно этой части тела король и обязан своим спасением.
Семнадцатилетний брат короля, Скули, проснулся от шума и выглянул в окно. Топтавшаяся в вонючем переулке пьяная баба тотчас показала на него пальцем.
– Гляньте, братец королевский! Эва, в окошке наверху!
– Где? В котором окошке?
– Да вон… нет, не там… еще подале. Скули, братишка короля, завсегда стоит у окошка и таращит глаза. Ох и ловок же парень пялиться на людей!
Подскакавшие баглеры приметили испуганного юнца, однако вид у него был не особенно царственный и с братом короля, Скули, никакого сходства. Воины хотели изловить парня и на всякий случай прикончить его, но тут пьяная баба поскользнулась и села прямо в грязную жижу. Баглеры во все горло загоготали, а секунду спустя, благодарение Богу, вообще забыли и о парне, и о бабе: кто-то из них приволок биркебейнерского трубача Торфинна Свидебранда, человека уже весьма немолодого. Баглеры встретили его хохотом и улюлюканьем, хлопали себя по ляжкам и норовили заставить его подуть в Андваку, старый боевой рог короля Сверрира.
Потом ратники согнали всех захваченных биркебейнеров на ближнюю площадь, большинство пленников были из королевских палат, люди высокородные, из числа известных в стране. Ни много ни мало девять десятков, безутешных знатных мужей были раздеты догола – платье-то у важных господ дорогое, жалко его марать, когда свершится то, о чем баглеры втайне уговорились. И вот, по условленному сигналу, они с пиками, мечами и секирами бросились на объятых ужасом пленников, и пошла резня, кровавая баня. Лютая жестокость, исступленные вопли, кровь, хмельной угар необузданной ярости: бей! круши! мсти! Обезумевшие воины будто напрочь забыли о собственной совести, как только закричали «мсти!» и ринулись убивать беззащитных. Потом воцарилась странная тишина, и предводитель обошел побоище, а двое его подручных кололи пиками недвижные тела, дабы удостовериться, что никто из нагих не остался жив.
По одной из улиц спешил последний биркебейнер, безоружный, хотя и в доспехах, а следом за ним – баглер с мечом. Беглец сумел добраться до церкви святого Климента, что в самой старой части королевской усадьбы, и даже успел положить руку на церковную дверь. Этот жест давал ему право на перемирие. Но преследователь взмахнул мечом и нанес ему удар по затылку – беглец рухнул как подкошенный. В народе после долго еще говорили о том, как высшие силы покарали черное дело, ибо, снявши с убитого шлем, лиходей увидел, что погубил своего младшего брата.
А затем город был разграблен; добычу баглеры снесли в королевские палаты и там поделили. Ценностей им досталось много, в том числе триста шестьдесят боевых кольчуг, и каждый из баглеров получил в качестве трофея три-четыре марки.
Волею случая и брат короля Скули, и сам король Инги выбрались из города целыми-невредимыми. Инга и двухгодовалый малыш Хакон тоже сумели уйти, вместе с другими женщинами и детьми. По северным дорогам тянулись толпы пеших путников – сущее переселение народов.