Хакон. Наследство

– Я понимаю, архиепископ Торир, ты меня уговариваешь. Ты человек мудрый, и коли другие поддержат твою точку зрения, я не стану перечить и ради блага страны приму на себя эту ответственную миссию, хотя бремя власти и очень тяжело. Но прежде нам надобно прийти в себя после горькой утраты – кончины короля Инги. Вопрос будет решаться не здесь и не сейчас, а на Эйратинге, в свое время. До тех же пор есть возможность хорошенько обдумать все, что здесь было сказано.
Встреча закончилась. Спору нет, нужно время. Как можно больше времени. Правда, ярл Скули не знал, что другие втайне употребили свое время, дабы подготовить нечто такое, чего Скули совершенно не принимал в расчет. Ярл Скули забыл принять в расчет Дагфинна Бонда.
 
ВЫБОРЫ КОРОЛЯ
Гаут Йонссон и юный Хакон Хаконарсон сидели в Ингином покое в королевских палатах. Комната была небольшая, но опрятная, как и сама Инга. Скули брат короля принимал у себя архиепископа, и вся поварня стряпала не покладая рук. По причине плохих зубов архиепископ Торир предпочитал кушанья, которые не нужно было подолгу жевать. Вдобавок он донельзя любил сладкое. Гаут с Хаконом унесли, спрятав под плащами, несколько душистых пирогов и теперь с наслаждением уписывали свою добычу.
– Хочешь поехать со мной в Бьёргвин, Хакон?
Гаут Йонссон много рассказывал тринадцатилетнему мальчику об этом большом городе, в котором тот бывал лишь проездом, а ведь там чего только не увидишь: каждый пятый житель – немец, и моряки приплывают туда из Англии, из Франкского королевства и других краев, даже из таких чужедальних, как Аравия, приходят на диковинных кораблях диковинные темнокожие купцы. Гаут заранее знал ответ и, конечно же, услышал:
– Хочу. А еще хочу в Ставанг. Говорят, у тамошнего старика епископа есть дурная привычка разуваться, сидя за столом. Все, кто у него бывал, про это рассказывают. Мы потихоньку заберем его башмаки и спрячем – то-то будет смеху, когда ему понадобится на двор: кругом снег, а он босой!
Гаут расхохотался. Хакон, как всякий тринадцатилетний мальчишка, постоянно затевал проказы. Ребенок – он и есть ребенок. Так ведь и Гаута все зовут ребенком. Большим ребенком… В комнату вошла Инга из Вартейга. Закрыла за собою дверь. Гаут поднялся.
– Сядь, Гаут Йонссон. Мне надо поговорить с тобой кое о чем.
Гаут сел, думая, что, скорей всего, услышит сейчас внушение за какую-нибудь озорную выходку, которую устроили они с Хаконом.
Жаловаться ходили только к Инге, к другим и обращаться было бессмысленно. Однако же Инга повела речь совсем не о том.
– Некоторое время тому назад к королю Инги явились люди из Внутреннего Трандхейма, просили его отдать Емтланд в лен нашему Хакону. В ответ им было сказано, что король не намерен более делить королевство. Хватит уж этих разделов, а что до Хакона, так о нем и без того хорошо заботятся. Намедни те же люди явились к Хакону, при мне. Биркебейнеры. Ныне, сказали они, больно много охотников урвать кусок от Хаконова наследства. И они хотят, чтобы Хакон был с ними и сделался королем, как его отец; они соберут большую рать и мечом отвоюют его права.
– Что же ты им ответила, Инга?
– Ответила не я, а Хакон.
– Я ответил, что пока еще недостаточно взрослый и столь большие дела мне не по плечу.
Гаут посмотрел на мальчика с уважением: такой юный, а рассуждает не по годам мудро. Инга меж тем не обинуясь спросила:
– Хакон рожден вне брака, хотя Дагфинн Бонд знает, что все могло быть иначе. Как по-твоему, может ли Хакон стать королем, унаследовать своему отцу, Хакону сыну Сверрира?
Мать и сын в напряженном ожидании смотрели на Гаута. Он сознавал, что для них его приговор очень-очень важен.
– С тем же правом, что и другие, – наконец ответил он.
Повисло молчание. Вообще-то и у матери, и у сына мелькала такая мысль, только они ее не принимали всерьез и уж тем более не обсуждали. Да и заявления ярла Скули звучали слишком безапелляционно. Теперь же они уяснили себе, что это серьезно.
– Второй решающий момент – выборы короля, – сказала Инга, – я в это мешаться не стану, не знаю я, что лучше для такого мальчика, как Хакон. Но если для него лучше стать королем, то сопоставимы ли его шансы с шансами других? На равных ли он с ними? Что они могут использовать против Хакона как вероятного претендента на престол?
– Скажут, что Хакон сын Сверрира ему не отец.
Инга вспыхнула. И Гаут поспешно добавил:
– Ни Дагфинн Бонд, ни кто-либо из нас, кому известны все обстоятельства, никогда подобных мыслей не допускал. Но ты спросила, что они выдвинут против Хакона, и я тебе ответил. Противники у нас хитрые, изворотливые. От них всего можно ожидать.
– Я не позволю марать мое имя наветом, что Хакон сын Сверрира мальчику не отец, – вскричала Инга. – Мой сын не какая-нибудь безотцовщина, не пащенок, и мы не бесстыжие мошенники, что норовят обманом заполучить привилегии, на которые не имеют никаких прав. Лучше уж я соглашусь на испытание каленым железом.
– Быть не может, чтобы возникла нужда в таком испытании, – перебил Хакон. – Король Инги и Петер Стёйпер приняли нас и при всех поручились, что я сын короля Хакона. Дагфинн Бонд подтвердил это своим свидетельством, а кто дерзнет обвинить во лжи такого человека, как господин Дагфинн? Хакон Бешеный и тот во всеуслышание говорил, что трое братьев сидят на наследстве моего отца.
– Единственное, что досталось Хакону от отца, – сказала Инга, – это фибула и золотой перстень. Все прочее наследство двух королей – Сверрира и Хакона – держит ярл Скули. В этом нет справедливости. Я знаю, что и об этом, и об иных правах мальчика говорят многие, что дружина и биркебейнеры не раз хотели встретиться с ярлом, однако ж Скули не откликнулся на их призывы.
– Ярл Скули знает, о чем поведет речь дружина, – заметил Гаут. – Потому и норовит похоронить все разговоры о Хаконе, чтобы выиграть время до Эйратинга. Он думает, время будет работать на него.
Хакон Хаконарсон встал и выпрямился.
– А я думаю, ярл Скули ошибается.
У архиепископа Торира разболелись зубы, и еще до того, как назначили срок Эйратинга, он скончался. Нового архиепископа звали Гутторм. Ярл Скули, который и постарался об избрании Гутторма, беспрерывно осыпал нового иерарха щедрыми подарками и знаками искреннего дружества. Однако ж архиепископ Гутторм вскоре отправился в поездку на север, в Халогаланд, и непохоже было, что он успеет воротиться обратно к началу тинга. Запамятовал, что ли? Или сомневался в исходе и решил остаться в стороне? Скули призадумался, но все-таки уповал на то, что остальное нидаросское духовенство и другие епископы поддержат его, ибо из всех претендентов он один рожден в законном браке. Вдобавок он позаботился, чтобы два его родича – Асольв из Аустратта и лендрман Грегориус Йонссон – повторили хвалебную речь, которую в свое время произнес архиепископ Торир. Там перечислены все доводы, а к столь важным и высокопоставленным людям всегда прислушиваются.
Да, Скули по-прежнему твердо верил, что выбор падет на него самого. Юнкер Кнут, который формально тоже считается претендентом, сидит у шведов; о племяннике его, одиннадцатилетнем Гутторме Ингисоне, никто уже вообще не вспоминает; а церковь Скули постарался привлечь на свою сторону. Духовенство имеет на выборах самое большое влияние, это бесспорно, и всем требованиям церкви удовлетворяет лишь один-единственный претендент – он, ярл Скули. Правда, есть еще юный Хакон, о котором начали кричать иные бузотеры. Как мог его брат, король Инги, столь опрометчиво признать этого пащенка сыном короля Хакона? Поневоле решишь, что король Инги перед смертью повредился рассудком. Скули прекрасно понимал: главный его козырь то, что Хакон – ребенок внебрачный. А уж если удастся поставить под сомнение, что этот мальчишка вообще сын короля Хакона, – считай, выигрыш за ним, ведь тогда никто не сможет выдвинуть юного Хакона претендентом на трон. Пожалуй, стоит подобрать молодцов пошустрее, чтоб они распустили этакий слушок.