Хакон. Наследство

– Что ж, может быть, нас ждут лучшие времена, может быть, король Хакон не глух к добрым советам.
Тут Хакон Бешеный рассвирепел. Он стучал кулаком по столу и орал во все горло, выплескивая накопившуюся досаду:
– Глух не глух! Стыд-то какой! Нас трое сводных и родных братьев, и каждый из трех, уж во всяком случае, куда благороднее происхождением, чем сын короля Сверрира. Всему миру известно, что нашего деда по матери звали Сигурд Рот, а дядю по матери – Хакон Широкоплечий. А где доказательства, что кто-то в роду Сверрира или его сына может похвастать такой породой, как мы?
– Ну-ну, придержи-ка язык, Хакон Бешеный. Ты-то сам можешь доказать свои слова?
– Так или иначе Хакон сын Сверрира бесспорно рожден вне брака. Королева Маргрет – а она по праву носит этот титул – ему не мать. И столь же бесспорно, что пащенок на троне – глумление над указами Святейшего престола.
Под окнами, на площади, что-то происходило. Йон, пытаясь утихомирить ярла, поднял руку.
– Тихо. Это он. Ты выйдешь черным ходом, каноник проводит тебя. Наберись терпения, сын мой. Призови на помощь время. И не делай время своим владыкой, пусть оно служит тебе.
Архиепископ Йон протянул ярлу пухлую руку, тот с поклоном приложился к рубиновому перстню и поспешно вышел вон.
Между тем архиепископ наблюдал в окно за королем и его свитой. Лишь очень немногие на площади знали, что этот всадник – новый король. Хакону сыну Сверрира было двадцать пять лет, то бишь он был примерно вдвое моложе архиепископа. Король осадил коня, огляделся и взмахнул рукой, указывая на собор. Строительство еще не закончилось, высоко вверху, на лесах и в веревочных люльках, трудились каменщики и прочие строители, и огромный храм мало-помалу обретал целостный вид. Был он ста двенадцати локтей в длину и вдвое превосходил размером даже Церковь Христа на Хольме. Уже теперь говорили, что Нидаросский собор будет самым большим во всей Скандинавии. А иные говорили, что сравниться с этим храмом может разве только Шартрский собор во Франции.
А не послать ли, размышлял Йон, кого из челяди с сообщением, что он примет короля в большом зале? В минувшие годы он неоднократно был свидетель тому, как архиепископ Эйрик благосклонно принимал здесь, в Нидаросе, молодого королевича, сидя в высоком архиепископском кресле и нарочито подчеркивая свой сан и положение. Ныне Хакон сын Сверрира стал королем, и не мешало бы лишний раз выделить столь знаменательные тонкости, чтобы напомнить молодому человеку, чья тут власть. Йон улыбнулся. Оно конечно, в последних походах король Сверрир дал своему сыну возможность накопить военный опыт, а вот обучить его иным хитросплетениям игр вокруг власти не успел. Для наторевшего в интригах священнослужителя все будет легче легкого. Важно сразу заявить о своем превосходстве, установить обычай, начиная новую эпоху и устанавливая новую власть. Архиепископ Йон отдал необходимые распоряжения, прошел в зал и взгромоздился в кресло.
Что-то молодой человек не идет! Йон нехотя слез с парадного кресла и выглянул в окно. Хакон сын Сверрира спешиваться не торопился. Неужто заметил в окне Йона? Один из конюхов выскочил вперед, но король, спокойно сидя в седле, очень громко, так, чтобы Йон мог услышать, произнес:
– Ступай, скажи, что я здесь.
Архиепископ Йон мигом засуетился. Король Хакон знал свою новую роль и свои новые привилегии и не попался на его удочку. Старый церковный лис тотчас же изменил план и с удивительным для такой туши проворством устремился к двери. Спускаясь по каменным ступенькам, он изобразил на лице самую что ни на есть сияющую улыбку.
– Ах, какая огромная радость! Если б мы знали, что ты, государь, надумаешь приехать сюда, мы бы встретили тебя как подобает – процессией и благовонными курениями.
Король спешился и первым зашагал вверх по лестнице, на ходу снимая перчатки. Он хоть и не показывал виду, но отлично знал, что архиепископа давно успели известить о его приезде. Устроившись в кресле на порядочном расстоянии от епископского возвышения, он знаком пригласил Йона сесть поближе. В зале никого больше не было, они сидели вдвоем, лицом к лицу. Начал разговор король Хакон:
– Теперь, когда моего отца нет в живых, вполне естественно будет объявить недействительным все, что записано в булле об отлучении, уничтожить шестилетней давности папское бреве [27].
– Уничтожение самой буллы еще ничего не значит.
– Дурацкое послание, недаром писано на ослиной коже.
Архиепископ Йон лихорадочно соображал, стоит ли разыгрывать негодование, и предпочел с этим подождать.
– Я не могу решать за Его святейшество, но, коль скоро ты, как я понимаю, попросил изгнанное священство воротиться на родину, мне позволительно ходатайствовать о том, чтобы наша церковь восстановила все свои законные права. Однако ж снять анафему, которой был предан король Сверрир вкупе со всеми его потомками, Его святейшеству будет гораздо труднее.
От короля Хакона не укрылось злорадство, неуловимо сквозившее в кротком тоне Иона, и глаза его опасно сверкнули.
– Это отнюдь не означает, – поспешно добавил архиепископ, – что мы должны опустить руки. Нам необходимо лишь действовать заодно, поддерживать друг друга в наших общих усилиях вернуться к нормальным взаимоотношениям.
Король Хакон бросил взгляд на архиепископские дубовые сундуки с деньгами и перешел прямо к делу:
– Насколько «весомая» поддержка требуется тебе, Йон, чтобы анафема была снята и мы вернулись к той ситуации, которая желанна нам обоим?
Архиепископ и бровью не повел.
– Его святейшество был бы весьма рад узнать, что нам в Нидаросе даровано право чеканить собственную монету.
– Об этом не может быть и речи.
Решительный ответ короля несколько смутил архиепископа, и он, выдержав короткую паузу, со вздохом проговорил:
– Или хотя бы дозволено взыскивать церковную подать весовым серебром, а не числом серебряных монет. Нам необходимо доброе серебро для наших церквей и для многочисленных поездок духовенства за границу. А серебряные монеты ныне чеканят очень уж тоненькие, народ смеется: они-де насквозь просвечивают. Не гневайся, государь, но от королевской монеты что при взвешивании, что при переплавке толку чуть.
Король Хакон с минуту молча глядел на Иона. Насчет монеты архиепископ прав, но говорить об этом пока не время. Сейчас речь о другом, и он напрямик сказал:
– Помощь церкви мне нужна, чтобы положить конец вечным междоусобицам. Не успеют замириться, как сызнова начинают воевать. Баглеры на востоке опять вооружаются, а бонды из горного Упплёнда жалуются, что так называемый король Инги, что засел на острове Хельгё посреди Мьёрса [28], обложил их своими поборами. Инги, конечно, большой пройдоха, да еще бахвалится, будто он сын короля Эрлинга Магнуссона. Но мы-то знаем, что это ложь, что он датчанин и зовут его Торгильс Тувескит.
– Да, ужасно, когда на лжи строят будущее, – благочестиво посетовал архиепископ, но прозвучало это весьма двусмысленно. – Ведь всегда есть женщины, которые спят со всеми подряд, а потом бесстыдно лгут, требуя привилегий для своих пащенков!
Король Хакон словно и не заметил оскорбления.
– Мне не хочется, – сказал он, – чтобы нынешняя молодежь, мои сверстники, унаследовали войны наших предков. Поэтому я желаю, чтобы церковь перестала поддерживать баглеров. Я выступлю без промедления, пока мятежники не набрали силу. Когда в королевстве нет мира, у короля нет времени заниматься истинно королевскими делами.
В задумчивости архиепископ теребил на пальце рубиновый перстень. Вообще-то мир и ему тоже был выгоден. Собственные его военные силы иначе как весьма скромными не назовешь; по сути, дружина была ничтожная – всего-навсего сотня воинов, и каждый раз, когда биркебейнеры и баглеры шли друг на друга войной, Нидарос решался на поддержку скрепя сердце. К тому же король Сверрир куда как ясно показал, что королевская власть способна обойтись без папского престола и церкви. Другое дело, каких преимуществ добьется он сам, если объявит о нейтралитете. Йон заговорил медленно, с расстановкой, чтобы придать своим словам больший вес: