Владычица снов. Книга первая
И только когда Скаттл осознавал, что теперь это будет безопасно, он возвращался к себе в комнату и прикреплял голову на место, тщательно завязав при этом все узлы. Таким образом он оказывался полностью укомплектованным и мог безмятежно коротать вторую половину дня, заранее предвкушая, а вслед за тем и вкушая блаженное волшебство, заключенное в алкоголе. Его не слишком тревожило, что по утрам он оставляет свою голову без присмотра, потому что далеко не у каждого хватило бы глупости заглянуть к нему в комнату, а что касается тех, у кого глупости на это хватало, то они по каким-то таинственным причинам никогда не замечали мирно покоившуюся на подушке голову. Любого, кто решался заглянуть в комнату Скаттла, встречала резкая брань, если хозяин случайно оказывался на месте, а в его отсутствие неприкосновенность жилища гарантировал густой дух пьяной блевотины, табачного дыма и прочей мерзости.
Но нынешним утром все пошло наперекосяк.
Прошлой ночью попойка выдалась особенно шумной. Барон получил тайное, но окончательное подтверждение всему, что касалось предстоящей помолвки Ребекки, и, пребывая в превосходном расположении духа, распорядился подать, не скупясь, и вино, и напитки покрепче, чтобы как следует отпраздновать это событие. Будучи на протяжении многих лет дворецким и личной слугой Бальдемара, Скаттл понимал, то о причинах пира лишних вопросов задавать не следует, и с тем большим наслаждением угощался не часто подаваемыми здесь к столу изысканными напитками из замковых погребов, не забывая при этом то и дело оттаскивать откупоренные, но не допитые бутылки и бутыли к себе в комнату. Барон со своим дворецким напились, как в старые добрые времена, возродив дух былого товарищества, правда, так и не сумевшего за долгие годы навести мосты через пропасть, обусловленную разницей в их положении. Скаттл проснулся рано (хотя и лег весьма поздно) и сразу же понял, что нынче ему никак нельзя будет обойтись без этой особой техники собственного изобретения. Оставив голову на подушке, он как манекен проследовал на кухню, чтобы проверить, нормально ли там идут дела. Там ему рассказали, что, хотя барон тоже уже встал, он не потребовал ни завтрака, ни чего бы то ни было другого, а занялся доверительной беседой с Рэддом, после чего ему предстояло принять у себя в кабинете собственную дочь. Удовлетворившись услышанным, Скаттл вернулся к себе, опустился в свое единственное кресло и уже через несколько мгновений задремал.
Какое-то время спустя его грубо разбудили — а снились ему гигантские бочки эля, — причем так грубо, что ему почудилось, будто к нему в комнату ворвался ураган. И пока он нехотя протирал глаза, этот ураган внезапно обрел дар речи.
— Господи, какая же здесь вонь! А как ты сам-то ее выносишь?
Скаттл сфокусировал взор на говорящем или на говорящей, в конце концов узнал Эмер и тихо застонал. Его голова по-прежнему оставалась на подушке, а в ее отсутствие ему было ни за что не справиться с девицей, столь бесцеремонно нарушившей неприкосновенность его жилища. Он мрачно понаблюдал за тем, как она описала инспекционный круг по всей комнате, и отчаянно заморгал, когда девушка села на кровать, едва не повалив при этом набок его воображаемую голову.
— У благовоспитанных людей принято, знаешь ли, стучаться, — сердито заметил он.
— А я и постучалась, — фыркнула его мучительница. — Но ты не откликнулся.
— Уходи, я занят.
— Чем еще занят? Просто дрыхнешь!
Нахмурившись, он подумал, не приставить ли на прежнее место голову, но тут же отказался от этой затеи: было еще слишком рано и похмелье наверняка не выветрилось.
— В хорошеньком же ты состоянии, — ехидно отметила Эмер. Голос ее в затхлой комнатушке звучал чуть ли не до неприличия звонко и весело. — Ладно, я уйду, но не раньше, чем ты ответишь мне на один простой вопрос.
В ответ Скаттл уныло промолчал.
— Кто такой этот Крэнн и как он выглядит?
— Их два, — загадочно отозвался дворецкий.
— Что?
— Два вопроса.
— Кто он такой?
Эмер уже не столько говорила, сколько кричала.
Скаттл поневоле отпрянул от непрошеной гостьи, он почувствовал, что его столь изящно изготовленный и столь тщательно сбалансированный защитный панцирь пошел мелкими трещинами. Дворецкий тихо выругался, почувствовав, как неумолимо к нему возвращается головная боль.
— Сын какого-то барона откуда-то с севера, — пробормотал он. — А больше мне ничего не известно.
— Должно быть известно!
— А вот неизвестно.
— А кому же известно? — заупрямилась Эмер.
— Проваливай, — огрызнулся дворецкий.
— С тобой каши не сваришь, — рассерженно выкрикнула Эмер. — Но должен же быть кто-нибудь, кроме барона, кто хоть что-то про него знает!
Скаттл вновь ничего не ответил, он только мрачно смотрел на свою истязательницу, пока та, наконец, к вящему его облегчению, не отвернулась и не пошла к дверям. Здесь она остановилась и бросила на него еще один — полный последней надежды — взор.
— Извини, что потревожила тебя.
Скаттл кивнул. Он уже раскаивался в своей суровости.
— Поговори с Клюни, — шепнул он.
Эмер заулыбалась:
— Большое спасибо!
И даже дверь закрыла, как могла осторожно, чтобы не причинить ему дополнительных страданий.
— Клюни? — вырвалось у Ребекки. — Клюющий носом Клюни? — Под этим именем придворный алхимик был известен всем мальчишкам в замке и в городе, что само по себе было вполне объяснимо. — Но он-то чем мне поможет?
— Он сущий кладезь информации, — вскинулась Эмер. — А своего врага всегда нужно знать. Таков первый закон полководческого искусства.
— Что толку?.. — уныло пробормотала ее подруга. — Ведь войну-то мы уже проиграли.
На смену недавнему гневу пришло глубочайшее уныние; Ребекка теперь пребывала в убеждении, что ее судьба окончательно решена. Зато Эмер отнюдь не отчаялась.
— Ты меня самым серьезным образом разочаровываешь, — менторским тоном заметила она. — Нельзя сдаваться с такой безропотностью.
Эмер решила не сообщать подруге, что если та откажется от любого сопротивления, то за судьбу Ребекки придется побороться ей самой.
— Неужели ты не понимаешь? — вздохнула Ребекка. — Все обговорено и согласовано. Барон договорился с бароном. Мужчина — с мужчиной. — Ее прекрасное лицо исказила гримаса горечи. — Кто я такая, чтобы помериться с ними силой?
— Ладно, сдавайся, если хочешь, — все-таки обронила Эмер. — Только я капитулировать не собираюсь.
— Да что мне делать-то? — вяло протянула Ребекка, замыслы подруги едва ли могли воодушевить ее, какими бы они ни оказались.
— Покончить с собой! — рявкнула Эмер.
Подруги в испуге уставились друг на дружку, на какое-то время они обе словно онемели, затем Ребекка тихо заплакала. Эмер обняла ее и принялась нашептывать слова утешения:
— Да я же не серьезно, идиотка ты несчастная!
— Мы еще даже не начали сопротивляться! А ты уже готова сдаться!
Ребекка постепенно справилась со слезами.
— Но что же мне делать? — повторила она.
И, несмотря на то, что говорила она по-прежнему тихо, ноток безнадежности в голосе больше не было слышно.
— Вот так-то лучше! — Эмер разомкнула объятия и шутливо потрепала подругу по плечу. — Не затем я потратила столько сил и времени на твое воспитание, чтобы ты теперь безропотно бросилась под ноги первому встречному.
Ребекка поневоле улыбнулась сквозь еще не просохшие слезы.
— Пойди, поговори с моим отцом, — продолжила Эмер. — Он должен быть в курсе этой сделки и наверняка объяснит тебе, что именно тут у нас происходит.
— Он не пойдет против воли моего отца.
— Напрямую не пойдет, — согласилась Эмер. — Но мы можем кое-что придумать…
— А ты действительно хочешь повидаться с Клюни. — вытирая слезы, поинтересовалась Ребекка.
— Нет. Я пошлю к нему Галена, — ответила Эмер. — У этого парня имеются свои достоинства.
Эмер ухмыльнулась — и впервые за все это время перед мысленным взором Ребекки мелькнул слабый лучик надежды. Возможно, у нее больше союзников, чем ей кажется.