Голубая кровь

– И на том спасибо. Десяток Железных Мечей и пятеро эстиантов – уже царский подарок. А с остальными разберемся, научим, пусть только битва закончится.
– Что-то ты сегодня встревожен, – не то спросил, не то утвердил Килиан.
Вместо ответа Руф призвал своих спутников к молчанию. Повинуясь его резкому жесту, они затаились, стараясь не то что не шуметь, но даже не дышать.
Они только что вступили под сень древних деревьев с шелушащейся зеленовато-сиреневой корой. Дремучий лес простирался до самого горизонта, постепенно вскарабкиваясь на невысокие горы, за которыми и начиналась территория палчелоров. Всадники находились как раз над обрывом, среди деревьев, а прямо под ними змеилась желтая песчаная дорога, достаточно широкая, чтобы по ней могли ехать рядом трое всадников. Песчаный обрыв менял свои очертания после каждого проливного дождя или сильных ветров; песок, шурша, осыпался вниз, и из рыжего отвесного склона угрожающе торчали перекрученные корни деревьев, похожие на толстые жадные щупальца.
По этой-то дороге сейчас осторожно двигались несколько человеческих фигур. Крючковатые носы, нечесаные бороды, плохо выделанные плащи из шкур (с таким-то запахом они хотят оставаться незамеченными!), тяжелые палицы с бронзовыми шипами – явно трофейные.
Уна отчетливо представила, как выдирали шипастую кидеми из мертвой руки и как та не желала отдавать верное оружие, сжимая рукоять в ледяных пальцах. Вообще-то, подобными палицами вооружены шэннские пехотинцы, но кто знает, скольких хозяев успела поменять эта, оказавшаяся теперь у варвара. Судьба оружия во время войны так же непредсказуема и изменчива, как и судьба человека.
/Можно подумать, что в мирное время…/ 
Девушка не успела додумать до конца. Мысль была банальная и ускользнула от нее с той же легкостью, с какой и возникла из ниоткуда. До рассуждений ли о судьбе, когда в нескольких полетах копья от тебя крадутся вражеские лазутчики, разведывая дорогу для своего войска. И это значит, что мехолны гораздо ближе к Каину, чем можно было думать. Возможно, первое сражение состоится уже сегодня. И наверняка – не позднее завтрашнего утра.
Килиан погладил ее по руке: не бойся, я здесь, я не дам тебя в обиду.
Уна улыбнулась. Она умела улыбаться великолепно, весело, когда это было необходимо, пусть даже самой ей хотелось плакать. Пусть ей приходилось буквально высекать эту улыбку в неподвижном мраморе своего лица. И лицо всегда повиновалось, и ни один мускул не выдавал истинных чувств.
/Вот так, шире, еще приветливей и веселее. Мне не страшно. Мне не должно быть страшно, и я даже не думаю о том, что его могут убить, ведь в битвах обязательно убивают. И гибнут не только неопытные и перепуганные новички, но и искушенные воины./ 
Руф смотрел на осторожно продвигающихся по дороге мехолнов, и его взгляд больше всего был похож на беспощадный взгляд хищного тисго – царя птиц. Ему не нравилось, что варвары не пытаются скрываться в густых зарослях, а откровенно и целеустремленно двигаются к цитадели. Это глупо, конечно. Но такая глупость граничит с наглостью, и, значит, тому есть какие-то причины.
Он подал знак, и они бесшумно отъехали от края обрыва. Неспешным шагом добрались до широкой тропинки и только тогда погнали коней во весь опор.
6
Прорицатель Каббад взвесил в руке тяжелый нож с серповидным лезвием и потянул к себе упирающегося жертвенного ягненка. Ягненок не блеял, а будто тонко вскрикивал. И Каббаду чудилось, что неразумная тварь зовет: «Маа-аа, маа-аа!»
Хотя на самом деле этого быть не могло. Старик усмехнулся своим мыслям. Сколько ритофо топчет он грешную землю – уже весь поседел, сморщился, высох, – а все не научится не думать о том, кого приносит в жертву, и терзается муками совести. Вот первая часть обряда всегда давалась ему легко. Возможно, оттого, что это было еще и очень красиво.
На алтарях всех главных богов плясало пламя. Прорицатель и трое его помощников в длинных струящихся одеждах обходили их по очереди и у каждого совершали жертвоприношение и песнопения в честь верховных владык.
Повелителю огня и человеческих страстей Ажданиоке полагалась полная чаша лучшего красного вина. Сама чаша была украшена алыми и оранжевыми каменьями. Золото, из которого она была выкована, докрасна раскалялось в пламени жертвенного костра, а вино с шипением испарялось, и это значило, что Ажданиока принял дар.
Царю морей, хозяину воды Улькабалу преподносили хрустальную чашу с голубым вином и несколько драгоценных жемчужин. Они долго не желали гореть, а потом распадались тонким и легким пеплом.
Полная чаша черного вина, свежий хлеб и самые красивые цветы были жертвой, которую люди посвящали богу земли Тетареофу. Ведь он не только посылал им богатые урожаи, не только кормил и защищал, но мог также сотрясти твердь, устроить камнепад или страшное бедствие – миванирлон, когда недра гор изрыгали потоки жидкого огня, в небо взлетали раскаленные скалы, а земля окутывалась шлейфом черного и невесомого пепла.
Блестящими украшениями пытались откупиться люди от слепого Данна – вершителя судеб. Этот юный незрячий бог тянул жребий как смертным, так и бессмертным. И считалось, что нужно отдать ему что-то дорогое, дабы взамен обрести удачу и его благосклонность.
Такими же богатыми, прекрасными, но бескровными жертвами почти всегда довольствовались и другие боги: вечно влюбленные Гепетея и Жуманук, податель жизни Лафемос и светоносный Луранудак. Однако двое – воитель Суфадонекса, а также хозяин смерти и безумия Ягма – постоянно жаждали горячей крови и чужих жизней.
Видимо, Каббад был плохим прорицателем, потому что, несмотря на весь его трепет перед богами, стремление заслужить милость небесных владык и желание добыть победу своему народу, ему было жалко крохотных ягнят, вся беда которых заключалась в том, что их угораздило родиться: одного – безупречно рыжим и другого – безупречно черным.
Каббад заметно побледнел, когда столкнулся взглядом с широко открытыми испуганными глазами малыша. Из темного агатового глаза текла мутная слезка.