Все демоны: Пандемониум
— Солдаты всю неделю на местах, — ухмыльнулся Такангор. — Лучники торчат в бойницах, меняются каждые два часа. Любого подстрелят по моему сигналу. Ветераны «Великой Тякюсении» дежурят день и ночь.
— Браво, генерал, — сказал демон. — Я и не заметил.
— Объявлю им благодарность в приказе, — решил минотавр. — Не нравится мне этот лорд. Глаза у него нехорошие.
— Совершенно верно, — согласилась фея Гризольда, спархивая на подлокотник его трона. — Это вовсе не глаза души, которую я видела той страшной ночью. Кто-то другой выглядывает из них.
— Разве так бывает? — изумился герцог.
— Бывает все, — убежденно молвил Такангор. — Так маменька говорят. А маменька знают, что говорят.
— Ну, если маменька… — вздохнул некромант, давно ознакомленный с теорией о непогрешимости мадам Мунемеи Топотан.
— Итак, начнем с самого начала, — предложил минотавр. — Потому что лично мне ясно, что эти двое что-то путают. Нам известно, что душу лорда Таванеля представляет князь ди Гампакорта, здесь отсутствующий. Нам известно также, что лорд Таванель, здесь присутствующий, существовать в принципе не может. Я хотел бы сперва получить объяснения по этим двум вопросам, прежде чем двигаться дальше.
— Разумно, — согласился судья Бедерхем. — У вас, юноша, мертвая хватка и ясный разум. Из вас выйдет неплохой судья.
— Я воевать люблю.
— Одобряю.
— Хочу обратить внимание достопочтенных судей, — сказал внезапно лорд, — что это моя душа. И кто, как не я, может судить, счастлива она или нет, хочет она покинуть меня или в ужасе от этой перспективы. И неужели следует считать весомым доказательством слова этого безумного существа, полагающего себя глазами некоего, возможно, выдуманного князя?
— Я пока не знаю, что думает ваша душа, — наклонился к нему Бедерхем, отчего лорд попятился, — но я наверняка знаю, что князь ди Гампакорта существует во плоти и крови.
Таванель криво и заискивающе улыбнулся грозному судье.
— Кто он? — спросил Зелг.
Вместо демона ответил Мадарьяга:
— Мой давний друг. Один из тех редких смельчаков, что побывали в Преисподней и вернулись оттуда. Слепой каноррский оборотень. Меня удивляет только, что он прислал вместо себя этого беднягу. Все равно что отправить нашего Карлюзу воевать с драконом.
— Знаете, господа, — заявил Кехертус, — пора брать этих двоих под вежливую стражу и объявлять перерыв. Мне кажется, нам предстоит долгий разговор. Я приглашу дядю. Ему тоже найдется что сказать по существу вопроса.
— И не забудьте прихватить нас с маркизом, — присоединился к беседе граф да Унара, помахивая толстым конвертом. — Весьма любопытная личность — этот ваш лорд Таванель.
* * *Итак, шумная разношерстная толпа отправилась в дом обедать и обсуждать сложившееся положение.
— Надеюсь, не обижу вас, мой старый друг, — судья Бедерхем наклонился к самому уху взволнованной мумии, — но никогда еще этот славный замок не казался мне столь радушным и симпатичным.
— Я не ослышался? — усмехнулся Узандаф. — Вы произнесли слово «симпатичный»?
— Да. И сам удивлен. Но, кажется, мое черное сердце слегка оттаяло в компании вашего — простите великодушно — несуразного внука и его подданных.
— Скорее уж, друзей.
— Тем более странно.
— У меня не было таких друзей, — признался старый герцог. — Правда, и сам я таким не был.
— Здесь стало тепло и весело, — сказал демон, и никто в Преисподней не поверил бы, что этот голос и интонации принадлежат ему, так грустно и проникновенно они звучали. — Здесь стало как в те далекие времена, когда наши семейства ненадолго прервали давнюю вражду и праздновали свадьбу вашего славного пращура Барбеллы и Моубрай Яростной.
— Как она? — спросила мумия.
— Неплохо. Насколько это возможно в ее возрасте и при ее потерях.
— Ужели она до сих пор что-то чувствует?
— Утверждает, что нет, — признался Бедерхем, — но кого она обманывает? Меня? Себя? Или Князя Тьмы? Вот уж бессмыслица. Любовь сделала ее ледяное сердце уязвимым, и оно уже никогда не перестанет испытывать боль и радость.
— Не знаю, соболезновать или поздравлять.
— И то и другое.
— Если это утешит мою прекрасную бабку, скажите ей, что у меня те же проблемы.
— Вы полюбили мальчика, — предположил судья.
— Кто его не полюбит? Даже Кассария, скажу вам под большим секретом, даже она пришла к нему лично. В образе, о котором мы, гораздо более умелые чародеи и славные воители, и помыслить не могли. И знаете, что он учудил?
— Что?
— Влюбился.
— В кого?
— В Кассарию. Вернее, в образ, который она ему явила. И теперь он затеял пересечь Тудасюдамный мостик.
— Те, кто пересекал Черту, вели себя разумнее, право слово, — поцокал Бедерхем раздвоенным языком. — Я испытываю к нему теплые чувства — то, чего не знал многие тысячи лет. Но я не ощущаю в нем могущества. Я не вижу вашей силы.
— Это горе, — признался Узандаф. — Высокое вдохновение битвы ушло, а власть и сила не пришли. Он может творить мелкие чудеса. Такими впору забавлять народ на ярмарке. Но, случись что, мы должны полагаться только на удачу. Я же почти бессилен.
— Проклятие снято.
— Я всего только обрел свободу и возможность выбора между окончательным уходом и нынешним существованием. Я выбрал этот замок, внука и целую толпу его коллег и друзей. Знаете, барон, мое жилище временами напоминает мне тот самый Детский гвардейский приют. Маловменяемые странствующие жрецы, безумные троглодиты, летучие мыши, страдающие бессонницей, пыхающие дымом феи — всякой твари по паре. Но я не жалуюсь, нет! Мне это стало нравиться. Я чувствую себя не просто живым, но и помолодевшим лет эдак на пятьсот — восемьсот. Но что касается былого могущества: пара тараканов — вот и все, что я могу поднять из праха. Сила оставила меня. А к моему мальчику не пришла.
— Это плохо, — раздельно произнес демон после долгой паузы. — Это очень плохо, особенно в свете последних событий у нас, внизу. Но об этом потом. Сперва разберемся с лордом Таванелем.
— Этот лорд — это тоже очень плохо, — заскрежетала зубами мумия. — Поверьте моему чутью.
— Даже не обсуждается, — согласился судья. — А что теперь делать?
— Уповаю на Кассарию и на ту слабость, которую она питает к Зелгу, — сказал Узандаф. — Просто так подобные вещи не происходят.
— Не происходят, — подтвердил демон. — Воистину так.
Тем временем Карлюза подошел к растерянному троглодиту и сделал церемонный реверанс.
— Карлюза Гогарикс, прозванный Агигопсом, к вашему удовольствию. Кем вы есть?
Неведомый троглодит восхищенно уставился на него и залопотал:
— Ужели тот самый Гогарикс — краса и гордость племени, любезный ученик Зюзака Грозного? Примите мою восхищенность вашим гордым и могучим видом! Имел вас в представлении как ученого крота. Есмь Левалеса Второй, инкогнитой.
Увидев, что его приятель стоит с вытаращенными глазами, Такангор решил вмешаться. Он положил могучую руку на плечо Карлюзе, отчего тот присел на лапах, и только мощный хвост, задуманный природой как надежда и опора всего троглодитского народа, спас положение.
— Что тут у вас? — спросил минотавр.
— Тс-с, — прошептал Карлюза, озираясь по сторонам. — Наступила большая тайна.
К облегчению своему, он увидел, что ветераны «Великой Тякюсении» — отполированные скелеты в сверкающих доспехах, вызывающие у минотавра гордую отеческую улыбку, отконвоировали лорда Таванеля под навес. Там его окружили любезные слуги, стараясь скрасить время вынужденного ожидания.
— Не нравится он мне, — фыркнул Такангор. — Генсен нравился, а этот — нет. Не вышел бы я против него в честном бою.
В честной борьбе побеждает жулик.
— Мембраны мои трепещут от радости, — молвил Карлюза, с интересом разглядывая троглодита.
— Я глубоко изучил ваш трактат «О впукливании и выпукливании», — сообщил тот. — Милорд, — робко обратился он к огромному минотавру, которому едва доходил до колена, — вам изонравился трактат?