Пламя грядущего

Я употребил все свои силы, чтобы успокоиться в недрах сундука, подслушать, если скажут еще что-нибудь, а затем дождаться, пока они уснут, с тем чтобы незаметно выскользнуть вон. Но, похоже, эта новость сулила перемены в моей судьбе, славные перемены, если только граф Ричард соизволит вспомнить слово, данное мне однажды вместе с известным кольцом…
* * *
Случайная встреча Дени с Ричардом Плантагенетом произошла ровно за год до описанных событий.
Вот как вышло, что английский принц, граф Пуату, герцог Аквитанский и один из самых доблестных воинов в мире, оказался обязанным никому не известному странствующему поэту…
Если вопрос о наследстве причинял беспокойство даже невозмутимым сыновьям Аймара из Куртбарба, то иные отпрыски феодалов не могли ни вытерпеть срока, ни перенести дележа. Вся Европа была охвачена пламенем войны между наследниками. Одни воевали, чтобы защитить то, что принадлежало им по праву. Другие стремились ускорить получение наследства путем кровопролития. Третьи, не имевшие вообще ничего, пытались урвать крохи с чужого стола. Ричард Плантагенет, чья жизнь отличалась множеством крайностей разного рода, в этом случае превзошел сам себя. Хотя он получил Аквитанию и Пуату в наследство от матери, королевы Алиенор, потребовалось немало усилий, чтобы защитить и удержать эти богатые, цветущие провинции, и заботы эти поглощали его настолько, что он даже не имел возможности насладиться своей собственностью. Он уподобился домовладельцу, который усердно трудится с восхода до заката, чтобы заплатить закладные и страховку, ведет нескончаемую войну против кротов, гусениц, насекомых-паразитов и мышей, подстригает газон, поправляет изгородь, пропалывает свой сад, и потому у него нет ни минуты, чтобы просто посидеть на солнышке.
В возрасте пятнадцати лет Ричард вступил во владение герцогством Аквитанским, получив кольцо св. Валерии, копье и штандарт, которые были изображены на гербе этого владения. Он принес вассальную клятву, присягнув на верность королю Франции Людовику, но положение несколько осложнялось тем обстоятельством, что его отец, король Англии Генрих II, ранее сделал подобные заверения от имени своего сына и не мог заставить себя отказаться от прав опеки [40] над имением Ричарда.
По мнению Генриха, добытые с великим трудом земли Плантагенетов на континенте – Анжу, Нормандия, Мэн, Бретань и прочие – должны были быть разделены между сыновьями при его жизни так, чтобы все узнали о его намерениях прежде, чем он умрет. Он хотел, чтобы все ясно осознавали, чья рука правит в настоящем и будет – пусть исподволь – распоряжаться будущим потомков. Никто, похоже, не мог смириться с волей короля – ни его сыновья, ни его жена Алиенор, которая ненавидела его с той же страстью, с какой любила своих мальчиков, ни его главный противник и сеньор – французский король.
В 1170 году Генрих заставил короновать как короля Англии своего старшего сына, тоже Генриха. Сам он не собирался отрекаться от короны; эта церемония была чисто символической. С любовью он обращался к своему сыну, преклонив колено. Генрих-младший привык к лести: им много восхищались, а более всех он любил себя сам. Он считал справедливым то, что к нему обращаются коленопреклоненно. «Поскольку, – заявлял он, – я сын короля, тогда как мой отец всего лишь сын графа Анжуйского». Было очевидно, что он не удовлетворится ролью номинального правителя, и его мать разделяла такой взгляд сына. Таким образом, через год после инвеституры [41] Ричарда как герцога Аквитанского он и молодой Генрих вместе со своим младшим братом Джоффри, который владел Бретанью, образовали лигу, чтобы заставить отца полностью отказаться от своих прав в их пользу. Алиенор поддержала сыновей, как и король Франции, для которого чересчур решительный Генрих всегда был источником неприятностей. Так начались энергичные военные действия: наступления сменялись контрнаступлениями, горели замки, отовсюду слышалось бряцание оружия, победы и капитуляции, что называется, шли рука об руку. Этот вихрь событий кружил по Европе более полутора десятков лет.
Сначала король Генрих быстро подавил бунт молодых принцев. Но в то же время некоторые из воинственных баронов подняли восстание, одни – против него, другие – против Ричарда в Пуату, а третьи – за неимением ничего лучшего – перессорились между собой. Положение осложняли банды наемников, которые в то время не состояли ни у кого на службе и занимались грабежом и разбоем в качестве маневров – для поддержания боевого духа и воинских навыков. Ричард был послан своим отцом разгромить всех возможных противников и весьма в том преуспел в течение блестяще проведенной кампании, которая длилась около двух лет. Затем, по настоянию отца, он продвинулся немного дальше, вторгся в Гасконь, где захватил несколько городов и замков.
Но тем временем за его спиной вновь восстали беспокойные бароны – благородный Вулгрен Ангулемский, Жоффрей из Ранкони и Аймар Лиможский. Следующие два года были потрачены на то, чтобы пустить им кровь и отвоевать одну за другой все их главные крепости. После короткой передышки возникла новая лига, на сей раз образованная трубадуром Бертраном де Борном [42], но по сути дела – в том же составе. На ее разгром понадобилась еще пара лет. Затем, когда все пресытились войной за пределами собственного королевства, настало время вернуться к междуусобным раздорам, и Генрих-младший вдвоем с братом Джоффри повернул оружие против Ричарда и своего отца. Однако, прежде чем эта распря успела зайти слишком далеко, молодой Генрих заболел и, взглянув на дело с разных точек зрения, рассудил, что у него мало шансов одолеть отца, а поэтому взял да умер. Три года спустя за ним последовал его брат Джоффри, и таким образом Ричард, против всех ожиданий, сделался наследником трона.
Тем временем старый Генрих все интриговал и устраивал заговоры против своих сыновей, против королей Франции – сначала Людовика, а затем его сына Филиппа – и против многих рыцарей и знатных сеньоров по всей французской земле. Распри не прекращались, непрерывно велись военные действия, и ни один из конфликтов не был улажен ко дню смерти Генриха. Что касается Ричарда, он то отправлялся сражаться по приказу отца против баронов, то неожиданно сталкивался с королем Филиппом-Августом, то пытался заключить мир между Филиппом и Генрихом, постоянно встречая непонимание со всех сторон. У него не было даже недели отдыха, когда бы он мог сбросить доспехи и вздохнуть спокойно.
Поскольку это был мужчина, наделенный силой и храбростью, и он всегда оказывался во главе своих рыцарей, его жизнь часто подвергалась риску. Однако в разгар одной из самых трудных его кампаний в 1188 году настал день, когда смерть подступила к нему лицом к лицу.
Он только что подавил бунт мятежных баронов, возглавленный, как обычно, Лузиньяном, Ранконем и Ангулемом и длившийся целый год, и закончил войну, взяв, казалось бы, совершенно неприступную крепость Тайебур второй раз за последние девять лет. Едва с этим бунтом было покончено, как пришло известие, будто Раймон Тулузский, которому Ричард нанес поражение несколько лет назад, вновь взялся за оружие, захватил нескольких торговцев из Пуату и обошелся с ними в высшей степени жестоко, ослепив и кастрировав одних и казнив других. Есть основания считать, что это внезапное выступление Раймона произошло при подстрекательстве короля Генриха, все еще занятого плетением интриг.
В ту пору Ричард, увлеченный красноречием архиепископа Трирского, который приехал в Европу с призывом оказать помощь в Святой Земле против крепнущей силы неверных, принял крест вместе со своим отцом, а также королем Франции Филиппом. Подозревали, будто Генрих, вовсе не собиравшийся когда-либо отправляться на Восток, искал способ разубедить сына в необходимости претворять в жизнь то, что следовало понимать всего лишь как политическое заявление о благих намерениях.