Башня Зеленого Ангела

— Смотри! — Голос ангела был очень слабым. — Ты должен смотреть!
Но Саймон не хотел смотреть. Вся его жизнь была разрушена этой чудовищной тварью, этим демоном абсолютного зла! Почему он должен смотреть на него?
Чтобы узнать способ уничтожить его, сказал он себе, делая над собой усилие. Чтобы моя ярость не погасла, чтобы найти причину вернуться назад к боли.
— Показывай. Я буду смотреть.
Изображение стало четче. Саймону потребовалось некоторое время, чтобы понять, что темнота, окружавшая врага, была Прудом Трех Глубин. Он сиял под покрывалом теней, каменная резьба еще не была разрушена. Пруд был освещен и колыхался, точно вода сама была живым существом. Омываемый потоками плавного сияния, враг сидел на пьедестале из камня в центре Пруда.
Саймон осмелился присмотреться. Чем бы оно ни было, сейчас перед ним сидело живое существо из плоти и крови. Его длиннопалые руки раздраженно двигались по рукояти серого меча. Его лицо скрывала тень, но шея и плечи были согнуты, словно под тяжкой ношей.
Так как Саймон смотрел очень внимательно, он вдруг с удивлением понял, что оленьи рога были и не рога вовсе, а тонкие ветви. Его корона была вырезана из цельного среза ствола какого-то серебристо-серого дерева.
Враг поднял голову. Лицо его было странным, как и все лица бессмертных, которые видел Саймон, — бледное, с широкими скулами и узким подбородком, обрамленное черными волосами, частью заплетенными в косы. Глаза его были широко раскрыты, и он смотрел поверх воды, будто отчаянно ища чего-то. Если там что-то и было, Саймон не мог этого видеть. Выражение лица врага более всего смущало его. В нем была ярость, которая не удивила юношу, и непримиримая решимость в линии подбородка, но в глазах было загнанное выражение. Саймон никогда не видел такой боли. Под суровой маской проглядывала опустошенность, внутри этого существа все было стерто до голого камня. Если бы оно когда-нибудь сумело зарыдать, это были бы слезы из огня и пыли.
Скорбь, Саймон вспомнил имя серого меча. Джингизу. Так много скорби. Саймона сотрясали конвульсии отчаяния и ярости. Он никогда не видел ничего более ужасного, чем страдающее лицо врага.
Видение заколебалось.
— ..Саймон… — голос ангела был тихим, как шорох скользящего по траве листа, — я должна послать тебя назад…
Он был один в пустой серой мгле.
— Почему ты показал мне это? Что это значит?
— Иди назад, Саймон. Я теряю тебя, а ты далеко от того места, где должен быть…
— Но я должен знать! У меня так много вопросов!
— ..Я так долго ждала тебя! Меня зовут, чтобы идти дальше, Саймон…
Теперь он действительно почувствовал, что ангел ускользает. Новый страх охватил его.
— Ангел, где ты?!
— Я свободна теперь… — Слабо, как касание перышка. — Я ждала так долго…
И внезапно, когда последнее прикосновение ускользнуло, он узнал ее.
— Лшит! — закричал он. — Не оставляй меня!
Ощущение улыбки Лилит, свободной и улетающей, коснулось его и исчезло. Ничто не пришло на смену этому ощущению.
Саймон висел в пустоте, растерянный и сбитый с толку. Он попытался двигаться, как двигался раньше вместе с Лилит, но ничего не получилось. Он был потерян, более потерян, чем когда бы то ни было. Он был клочком ткани, который несло сквозь темноту. Он был совершенно один.
— Помогите мне! — закричал он. Ничего не изменилось.
— Помогите мне, — пробормотал он, — кто-нибудь! Ничто не изменилось. Ничто никогда не изменится.
 
3 УНИЧТОЖЕННАЯ РОЗА
Корабль снова нырнул. Когда балки каюты заскрипели, пустая чашка выпала из руки Изгримнура и стукнулась об пол.
— Эйдон, сохрани нас! Это ужасно!
Джошуа слабо улыбнулся:
— Да уж. Только сумасшедший мог выйти в море в такой шторм.
— Не шути, — встревоженно зарычал Изгримнур. — Не надо шутить с кораблями и бурями.
— А я и не шутил. — Принц схватился за свое кресло, когда каюта снова накренилась. — Разве мы не сумасшедшие, раз так боимся звезды в небе, что очертя голову несемся в бой?
Герцог покрылся красными пятнами.
— Мы уже здесь. Видит Бог, я этого не хотел, но мы здесь.
— Здесь, — согласился Джошуа. — И будем благодарить Бога, что Воршева, дети и твоя Гутрун в безопасности в Наббане.
— В безопасности, пока туда не добрались ганты. — Изгримнур вздрогнул, вспомнив отвратительное гнездо. — В безопасности, если только килпы не решат вылезти на землю.
— Ну так кто из нас больше беспокоится? — мягко спросил Джошуа. — Вареллан, как мы знаем, способный молодой человек, большая часть легионов Зимородка осталась с ним, и наши леди в гораздо большей безопасности, чем мы.
Корабль содрогнулся и нырнул носом. Изгримнур почувствовал, что должен говорить, делать все, что угодно, только бы не слышать того, что казалось ему треском разваливающихся балок.
— Я кое-что подумал. Если ниски какие-то там родственники бессмертных, как сказала Мириамель, какого черта мы должны доверять им? Почему, собственно, мы так уверены, что они предпочтут наших эльфов этим дьяволам норнам?
Как бы в ответ на эти слова, песня ниски, чуждая и могущественная, снова возвысилась над воем ветра.
— Но это так, — громко сказал Джошуа. — Одна из морских наблюдательниц отдала свою жизнь, чтобы Мириамель могла бежать. Какие еще доказательства тебе нужны?
— Они не удерживают килп так далеко, как мне бы хотелось. — Он сотворил знак древа. — Джошуа, на нас нападали уже трижды!
— И не сомневаюсь, что напали бы еще множество раз, если бы не Нин Рейсу и ее брат и сестра. Ты был на палубе. Ты видел, что море кишит этими проклятыми тварями. Оно задыхается от них.Изгримнур мрачно кивнул. Он, конечно, видел килп, и даже слишком много, снующих вокруг флотилии, как угри в бочке. Они вползали на борт флагмана уже несколько раз, причем один раз средь бела дня.
Несмотря на боль в ребрах, герцог сам убил двух ухающих тварей и потом провел немало времени, смывая маслянистую, дурно пахнущую кровь с рук и лица.
— Знаю, — сказал он наконец. — Как будто их послали наши враги, чтобы удерживать нас.
— Может быть, так оно и есть. — Джошуа налил немного вина себе в чашку. — Мне кажется странным, что килпы поднялись на поверхность и ганты расползаются из болот одновременно. У нашего врага длинные руки, Изгримнур.
— Маленький Тиамак верит, что это происходило в гнезде гантов, когда мы нашли его. Что Пик Бурь каким-то образом использовал его и других враннов, чтобы говорить с этими жуками. — От воспоминания об односельчанах Тиамака, использованных гантами, как свечи, а потом выброшенных, и о сотнях наббанайских моряков, которых килпы утащили в глубины, у Изгримнура сжимались кулаки и хотелось кого-нибудь ударить. — Что же это за демон, который делает такие вещи, Джошуа? Что же это за враг, которого мы не видим и не можем ударить?
— Величайший враг. — Принц пригубил вино, качнувшись, когда корабль снова нырнул. — Враг, которого мы должны разбить любой ценой.
Дверь каюты распахнулась. С трудом удерживаясь на ногах, Камарис вошел, царапая дверь ножнами. С плаща старого рыцаря текла вода.
— Что сказала Нин Рейсу? — спросил Джошуа, наливая ему вина. — Продержится ли «Жемчужина Эметтина» еще одну ночь?
Старик осушил чашку и рассматривал осадок.
— Камарис! — Джошуа двинулся к нему. — Что сказала Нин Рейсу?!
Через мгновение рыцарь поднял глаза:
— Я не могу спать.
Принц обменялся расстроенными взглядами с Изгримнуром.
— Не понимаю.
— Я был наверху, на палубе.
Изгримнур подумал, что в этом не приходится сомневаться, глядя на лужи воды на полу каюты: старый рыцарь казался еще более рассеянным, чем обычно.
— Что случилось, Камарис?
— Я не могу спать. Меч в моих снах. — Он судорожно сжимал рукоять Торна. — Я слышу, как он… поет мне. — Камарис вытянул из ножен часть чистой темноты. — Я носил его многие годы. — Он с трудом находил слова. — Я… чувствовал это иногда, особенно в бою, но никогда так. Я думаю… я думаю, он живой.