Отклонение от нормы
– Я ничего не смог сделать… Софи… Я ничего… ничего не смог!
Глава 6
Вечером, когда мне стало лучше, я услышал, что Розалинда пытается поговорить со мной. Чувствовал я тревогу и остальных наших. Я рассказал им про Софи, теперь это уже не было тайной. Мой рассказ напугал их, и я постарался растолковать им, что отклонение, во всяком случае, такое маленькое и несущественное, не может считаться кощунством. И все же для них это явилось своего рода шоком. Ведь то, что я говорил, шло вразрез со всеми общепринятыми понятиями о НОРМЕ. Они верили в мою искренность, да и как могло быть иначе? Разговаривая мыслями, невозможно лгать. Но их поразила сама идея, что кощунство может не быть омерзительным… Переступить через это они еще не могли. Во всяком случае сейчас они не могли ничем мне помочь, и я не очень жалел, когда один за другим они замолкли.
Я был очень измучен, но долго не мог заснуть. Я лежал и представлял себе, что Софи с родителями успели добраться до Джунглей, их преследователи, несолоно хлебавши, повернули обратно, и мое предательство ничем не повредило Софи.
Когда я, наконец, заснул, мой сон был полон кошмаров. В беспорядке мелькали передо мной страшные видения. Вновь мы все собрались во дворе, и мой отец держал за руку Софи, готовясь свершить Очищение… Проснулся я от своего крика, умоляющего отца остановиться… Я боялся заснуть вновь, чтобы не увидеть опять этот кошмарный сон, но все-таки вскоре заснул… Теперь я увидел другое: вновь, как в детстве, передо мной простирался Город, его дома, улицы и странные блестящие предметы, летевшие по воздуху. Уже много лет я не видел этого во сне, но Город был в точности такой, как раньше, и почему-то этот давно забытый сон успокоил меня…
Мать зашла ко мне на следующий день, но в глазах ее я не увидел ни сочувствия, ни даже сожаления, разве только легкую брезгливость. Ухаживала за мной Мэри. Она запрещала мне вставать с постели весь день, и я молча лежал на животе, чтобы не тревожить израненную спину, соображая, что бы предпринять для побега. Я решил, что лучше всего попробовать достать лошадь, и все утро придумывал, как украсть одну из наших рабочих лошадей, чтобы ускакать на ней в Джунгли.
Днем ко мне заглянул инспектор. Он принес с собой кучу сладостей. Поначалу я хотел было потихоньку расспросить его о Джунглях, разумеется, так, чтобы он не догадался о моих намерениях; будучи специалистом по отклонениям, он наверняка должен был знать о Джунглях больше, чем кто бы то ни было. Но я сразу выкинул эту мысль из головы: он моментально раскусил бы меня.
Говорил он со мной участливо и даже с жалостью, но пришел он не просто меня проведать. Я понял это с первого же его вопроса.
– Скажи, Дэвид, – спросил он, жуя конфеты, – ты давно знаешь дочку этих Уэндеров?
Теперь уже не было смысла скрывать что-либо, и я сказал ему правду.
– А ты давно заметил отклонение у этой самой… Софи? – был следующий его вопрос.
– Давно, – прошептал я.
– Ну, примерно, сколько времени ты знал об этом?
– Месяцев шесть.
Брови его приподнялись, и выражение лица стало серьезным и озабоченным.
– Это плохо, Дэвид, – сказал он. – Это очень плохо. Это называется сокрытием преступления, и ты не мог не знать об этом, так ведь?
Я отвел глаза и невольно заерзал под его пристальным взглядом. Ерзанье это причинило мне боль. Превозмогая ее, я постарался объяснить:
– Это… Это было совсем не так, как нас учат в церкви. Эти… пальцы… Они были такие маленькие…
– «И каждая нога должна иметь по пять пальцев…» – продекламировал инспектор, пододвигая ко мне кулек с конфетами. – Ты хорошо помнишь это место из Определений?
– Д-да, – выдавил я с трудом.
– Пойми, Дэвид, каждая часть Определений очень важна, и если кто-либо не соответствует хоть самой малой их части, значит, он не человек. Значит, у него нет души. Значит, он не образ и подобие Господа, а имитация, подделка. А во всякой подделке обязательно есть неточность. Только Богу дано создать истинное свое подобие, а подделки, пусть многие из них выглядят почти во всем похожими на нас, не от Бога. Став старше, – продолжал он, – ты многое будешь понимать лучше, чем теперь, я же хочу знать одно: ты знал про отклонение у Софи, знал давно и не сообщил об этом ни мне, ни отцу. Почему?
Поколебавшись, я рассказал ему о том кошмарном сне, который приснился мне давно и повторился нынешней ночью. Инспектор задумчиво посмотрел на меня и кивнул.
– Теперь я понимаю, – протянул он. – Но ведь с кощунствами обходятся совсем иначе, чем с преступлениями…
– А что делают с ними? – быстро спросил я.
Не ответив на мой вопрос, он продолжал:
– Так или иначе, я был обязан упомянуть тебя в рапорте. Но твой отец уже достаточно наказал тебя, так что оставим это… И все же, Дэвид, я хочу, чтобы ты хорошо понял: дьявол плодит отклонения и кощунства среди нас, дабы подорвать нашу веру и сбить с пути истинного. Иногда он так хитер и коварен, что умудряется создавать почти точные копии образов и подобий Господа, и мы всегда должны быть на страже. Долг и обязанность каждого – неустанно искать отклонения, как бы малы и ничтожны они не были, и тут же доносить об этом властям. Запомни это, мальчик, хорошо запомни! Ты понял меня?
Я отвел глаза. Инспектор – это инспектор, лицо, облаченное властью и доверием… И все же я не мог, не мог поверить в то, что Софи создал дьявол. Не могу я поверить и в то, что один малюсенький пальчик мог быть тому причиной.
Инспектор ждал моего ответа, и я сказал:
– Софи… Она – мой друг… Самый лучший…
Он вздохнул и покачал головой.
– Верность – хорошее качество. Верность, честь, – он задумчиво потрогал подбородок. – Но бывает ложная верность, гордыня. Когда-нибудь ты поймешь значение высшей верности – Верности Чистоте Расы, и тогда…
Он не успел договорить. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался мой отец.
– Они поймали их! Всех троих! – с торжеством объявил он инспектору. Меня он удостоил лишь мимолетным взглядом, исполненным отвращения.
Инспектор встал, и они оба вышли, а я тупо уставился на захлопнувшуюся дверь. Отчаяние и боль вновь охватили меня с такой силой, что я буквально захлебнулся в рыданиях. Все мое тело конвульсивно содрогалось, что причиняло нестерпимую боль спине, но не эта боль была страшна. Весть, принесенная отцом, была куда страшнее. Грудь сдавила такая тоска, что я перестал дышать, и в голове у меня помутилось. Не знаю, сколько прошло времени, пока дверь не отворилась и не послышались чьи-то шаги. Лежа лицом к стене, я слышал, как кто-то прошел через всю комнату, подошел к кровати и чья-то рука опустилась мне на плечо.
– В этом нет твоей вины, мальчик, можешь мне поверить, – услышал я голос инспектора. – Патруль наткнулся на них по чистой случайности.
Через несколько дней я решился поделиться мыслью о побеге с дядей Акселем. Улучив момент, когда он работал в саду, я подошел к нему и, не зная с чего начать, брякнул:
– Я хочу убежать отсюда… Насовсем!
Он бросил свою работу и перевел задумчивый взгляд со своей мотыги на меня.
– На твоем месте я бы не делал этого, – спокойно и веско произнес он.
– Вряд ли из этого выйдет что-нибудь путное. Да и потом, куда ты думаешь бежать?
– Об этом я как раз и хотел посоветоваться с тобой, – сказал я.
– Что ж тут можно посоветовать? – пожал он плечами. – Куда бы ты ни сбежал, тебе везде придется предъявлять свою метрику. А в ней кроме, удостоверения твоей НОРМЫ, сказано, кто ты, откуда родом. Где бы ты не оказался, тебе всюду придется показать ее…
– Только не в Джунглях, – оборвал его я.
Он уставился на меня в изумлении.
– В Джунглях?! Но послушай, мальчик… Там… Там ведь нет ни еды, ни питья… Они всегда голодают, потому и вламываются к нам так часто. В Джунглях ты будешь думать только о том, как спасти свою шкуру, и тебе здорово повезет, если у тебя это получится!