Банда Тэккера

Хотя Лео сидел неподвижно, он почувствовал, как его указательный палец скользнул по горлу и лицо скорчилось в гримасе.
У него были кое-какие акции и облигации, оставшиеся после попыток нажить состояние на бирже, — попыток, которые он предпринял, когда его выставили из гаража. Все это теперь и ломаного гроша не стоит. Страховые полисы он заложил, чтобы сохранить дома, так что и тут почти ничего не осталось. В банке у него лежало около 4000 долларов наличными; это, в сущности, было все — все, что отделяло теперешнего Лео от одинокого голодного старика на скамейке парка. Если он возьмет эти последние сбережения и вложит их в какое-нибудь дело и потеряет их, как все сейчас все теряют? Что с ним тогда будет? А если он этого не сделает — разве что-нибудь изменится? Просто конец будет немного отсрочен — только и всего. Либо это новое дело пожрет его, либо он пожрет себя сам, — вот и вся разница.
— И вам ничего не нужно вкладывать, — говорил Кэнди. — В этом же вся прелесть. Какую-нибудь мелочь для начала, а дальше вы будете работать на деньги игроков. — Он заискивающе улыбнулся, заглядывая Лео в глаза, и замолчал в ожидании ответа.
От наступившей тишины у Лео застучало в висках. Он почувствовал, что Кэнди ждет от него ответа — понимающего кивка, ободряющей улыбки — чего-нибудь, какого-нибудь знака. Он наклонился вперед, и губы у него уже сложились в улыбку. Но тут же его охватило желание сделать что-нибудь сейчас же, прежде чем он проест свои последние деньги.
— Зачем вы тратите столько слов понапрасну, почему не приступаете прямо к делу? — нетерпеливо спросил он.
Кэнди удивился — не столько самому вопросу, сколько нетерпеливому тону, каким он был задан.
— Я полагал, что нужно в общих чертах познакомить вас с делом, — ответил он.
— Нет, выкладывайте все сразу, самую суть — чего вы от меня хотите, сколько денег? Если вы пришли говорить о деле, нечего ходить вокруг да около.
— Да это же совсем не то. Вам не нужно выкладывать деньги — это дело совсем другого сорта. Вот позвольте, я вам сейчас все объясню.
От молчания у Лео начинало звенеть в ушах. Он вспомнил, что до ужина еще далеко, а потом еще долго, долго надо ждать, пока придет время ложиться в постель, да и в постели долго будешь еще ворочаться с боку на бок, пока уснешь. Впрочем, особенно спешить со сном тоже нечего, ведь утром незачем вставать, можно валяться хоть целый день, если бы не многолетняя привычка подыматься спозаранку, чтобы заработать лишний доллар.
— Ладно, объясняйте, — сказал Лео со скучающим видом, откидываясь на спинку стула. — Мне, кстати, сейчас некуда спешить. — Кэнди следил за ним с беспокойством. Он никак не мог решить, с кем имеет дело — с человеком, который слишком хитер для него, или с человеком растерянным и плохо соображающим. Но так или иначе, он уже чувствовал, что особого барыша ему тут не получить.
Лео знал кое-что о лотерейном бизнесе. Это была очень популярная в Гарлеме азартная игра — там ее именовали «тройкой». Каждый играющий выбирал три цифры и составлял из них трехзначное число. Если выигрыш падал на это число, то игрок получал 600 на 1. Ставил 5 центов — получал 30 долларов. Ставил 1 доллар — получал 600. Номера разыгрывались ежедневно, и в разные периоды выигравшее число определялось разными способами. В тот период, о котором идет речь, пользовались показателями тотализатора на скачках.
Лица, собиравшие ставки, назывались сборщиками. Кое-кто из них постоянно слонялся возле гаража, когда Лео был еще здесь хозяином. А трое из держателей лотерей, или, как их называли, «банкиров», ставили к Лео в гараж свои автомобили. Все служащие гаража до единого изо дня в день играли в «тройку». Да и сам Лео время от времени ставил 5—10 центов, чтобы «поддержать коммерцию», а если повезет, так и выиграть. Лео знал, что каждый сборщик работает на комиссионных под наблюдением контролера, которому и сдает все собранные деньги за вычетом комиссионных. На каждого контролера работало несколько сотен сборщиков. Контролер также брал себе комиссионные из денег, полученных от сборщиков, а остальное отдавал банкиру. Банкир выплачивал выигрыши, покрывал расходы по содержанию предприятия, а остаток клал себе в карман.
Лео никогда не смотрел на лотереи как на серьезный бизнес. Он считал это просто способом зарабатывать деньги, которым пользуются люди, не имеющие настоящего дела. Но Кэнди уверял, что это дело как дело, не хуже всякого другого. Он сказал, что может перечислить по именам целую кучу банкиров-лотерейщиков, зарабатывающих от 1000 до 1500 долларов в неделю чистоганом. Тут Кэнди для внушительности сделал паузу. — Кое-кто из них — я мог бы их всех назвать по именам, — продолжал он, — получает свои денежки изо дня в день, точно, как по часам, и имеет пятьдесят тысяч долларов в год чистого доходу. — И он снова замолчал для вящего эффекта. Но на этот раз молчание продлилось чуть дольше, чем следовало. Лео ощутил тишину, воцарившуюся в комнате, и стряхнул с себя задумчивость.
— Все это чушь, — проговорил он.
Кэнди почувствовал себя оскорбленным. Лео прочел это на его лице.
— Все это черт знает какая чушь, — повторил Лео, — заставлять людей в рваных штанах бегать, высунув язык, и выискивать какие-то жалкие гроши.
У Кэнди неизменно торчала во рту толстая двадцатицентовая сигара. Эта сигара — наряду с двумя бриллиантовыми перстнями, булавкой в форме подковы, усеянной розочками и рубинами, рубашкой из вискозного шелка и костюма из плотной шерстяной материи, который Кэнди носил зиму и лето, — должна была создавать ему «вывеску». Когда дела у него шли туго, он не зажигал сигары до самого вечера, пока не отправлялся домой на боковую. Сейчас он осторожно перекатывал в губах незажженную сигару, стараясь не раскрошить ее, потом вынул изо рта и, бережно держа двумя пальцами, чтобы не помять, принялся ее рассматривать, избегая насмешливого взгляда Лео. Лео не двигался; злобно усмехаясь, он смотрел на макушку склоненной головы Кэнди, но при этом так напряженно вслушивался в свои мысли, что не замечал его вовсе.
Мысли Лео суетились, как мошки вокруг стеклянного колпака лампы; они сновали, бились, прыгали; и, как мошки, которые всегда стараются забраться внутрь колпака, так и мысли Лео метались по поверхности сознания, напрасно стремясь проникнуть вглубь. А в глубине, в подсознании, он был испуган — не тем, что не сумеет добыть денег, а тем, как ему придется их добывать. Он был человеком, уважающим закон, а его нужда в деньгах не хотела признавать никаких законов.
В своих делах Лео всю жизнь держался в рамках закона. Он начал рассыльным в одной из фирм, торговавших шерстью, а затем открыл собственное довольно крупное дело. Но война и последовавший за ней бум, и новые фирмы, возникавшие, сливавшиеся, боровшиеся друг с другом, и методы, применявшиеся ими в этой борьбе, — все это привело к тому, что Лео уже не мог справиться со своим делом. Крупный капитал, внутри которого шла ожесточенная борьба, превращал шерстяную промышленность в лотерею, а ярды шерсти — в лотерейные билетики. Мелкие дельцы в шерстяной промышленности делали ставку на ставку крупных дельцов, а те делали ставку на ставку потребителей, делавших ставку на ставку дельцов. Цены бешено скакали вверх и вниз, вне всякой зависимости от стоимости товаров. Это создавало дутый рынок, мешавший операциям рынка настоящего. Лео был человек робкий. Он приходил в смятение в атмосфере общей неуверенности. При таком состоянии рынка дело его становилось весьма рискованным, но Лео вынужден был рисковать, если хотел остаться коммерсантом, и он рисковал, — рисковал неохотно, боязливо, со страху просчитываясь. Однажды резкое падение цен застало его врасплох, с полками, забитыми товаром, и, прежде чем цены успели подняться, кредиторы обрушились на него, требуя денег, и ему пришлось прикрыть лавочку.
Хотя у Лео хватило бы еще кредита, чтобы снова заняться торговлей шерстью, но он не мог себя к этому принудить. Пережитый страх вызвал в нем отвращение к этому бизнесу. И он нашел для себя другую лазейку — торговлю вразнос молочными продуктами на окраинах города. Лазейку эту оставила ему строительная промышленность, не поспевавшая за быстрым ростом города во время бума. На окраинах не хватало лавок.