Его выбор

Друзья были очень близки – ближе, чем братья. Это не значит, что они никогда не ссорились, наоборот, порой сцеплялись, как кошка с собакой. Но по большому счету всегда действовали заодно. Они были безгранично преданы друг другу, и нередко от этой преданности страдали другие. И в первую очередь – она, Катрин.
Официант принес коктейли и меню. Женщина смотрела на отпечатанный листок невидящим взглядом. Ей впервые открылось, что скорбь Джефа так же глубока, как ее собственная. Ему даже тяжелей. Ведь он был там, возле обрыва, – беспомощный свидетель гибели сперва Рона, а потом Гордона, когда тот пытался спасти ребенка. Ужасно стать очевидцем подобной трагедии. Слава Богу, ее миновала чаша сия.
Катрин справилась с подступившими слезами. Да, ее ребенок погиб, и уже ничего не поправишь. Но пусть отчаяние останется в прошлом. Хватит с нее скорби, она и так уже едва не поставила крест на собственной жизни. Однако больше не позволит себе потерять уверенность в своих силах.
Женщина остановила выбор на салате и лососе, запеченном со специями, и отложила меню.
Джеф внимательно следил за ее лицом. Ничего, дорогой, ты на лице моем не прочтешь. Я научилась скрывать свои мысли. Испугался вести дела без Гордона– твои проблемы. И мнения моего не прочтешь по глазам. Хотя бы потому, что нет у меня мнения о том, как тебе поступать, как жить. Впрочем, не дадим иссякнуть беседе. Мы же нечто вроде «двоюродных» друзей. Пока есть силы на вежливость в общении, будем вежливыми.
Она подняла бровь, выказывая интерес к судьбе собеседника.
– И что же ты собираешься теперь делать?
Он вздохнул.
– Еще полгода поработаю в компании, чтобы помочь людям приспособиться к переменам. После этого по условиям договора я не должен заниматься подобной работой три года.
– Три года – большой срок. Чем ты их заполнишь?
– У меня есть на этот счет кое-какие идеи.
– Какие же?
Он посмотрел на нее выжидающе, будто они способны понимать друг друга без слов.
– А ты не догадываешься?
– Вот уж нет. – Ответ был произнесен намеренно беззаботным тоном.
– Ну что ж, тогда все несколько сложнее, чем предполагалось.
Мужчина немного помолчал, словно заново оценивая ситуацию. Женщина не стала побуждать собеседника к откровенности и сохраняла на лице выражение сдержанной заинтересованности. Тогда Томпсон решил зайти с другой стороны:
– А у тебя какие планы, Катрин? Ты ведь пришла на этот обед с какой-то определенной целью, верно?
И вдруг ее осенило: Джеф посчитал, что ее новый облик – это приманка для него. Думает, что она хочет его соблазнить! Было от чего смутиться. Да как ему могла прийти в голову подобная дикая мысль! Что же, теперь понятно, почему он посмел смотреть на нее с нескрываемым вожделением. Нужно немедленно все расставить по местам, снять с ситуации налет двусмысленности. Светло-карие глаза Катрин засверкали злыми золотистыми искрами.
– Да, я пришла с определенной целью.
– С какой?
– Мне нужно кое-что сказать тебе.
Он подбадривающе улыбнулся, уверенный в том, что наперед знает ее мысли и намерения, и приглашающе развел руками.
– Ну что же, говори, я слушаю тебя.
– Прежде всего, я не хочу, чтоб ты опекал меня, как маленького ребенка.
Улыбка Джефа вмиг увяла.
– Но я только хотел помочь тебе. Ты была такая… потерянная и беззащитная.
– Так вот, теперь я сама могу за себя постоять.
– Замечательно!
– И больше не желаю выслушивать твои советы и замечания. Это моя жизнь, и я буду жить так, как сама того хочу, а не по твоей подсказке.
Томпсон насторожился, взгляд не скрывал тревожных предчувствий. Женщина гордо вздернула подбородок.
– И не хочу больше ничего слышать про Гордона, – добавила она твердо, но запнулась, натолкнувшись на тяжелый, неотрывный взгляд собеседника.
– Это все? – коротко спросил он.
– Более или менее. Но если ты станешь на меня давить, список требований придется продолжить.
– Другими словами, ты хочешь, чтобы меня просто не было в твоей жизни?
– Да.
– Как советчика в делах и как друга тоже?
– Да.
А как еще ответить, если видишь желание мужчины перевести дружеские отношения в интимную близость. Другого ответа и быть не может. Конечно, чувство благодарности за все то, что товарищ мужа для нее сделал, может подвигнуть на многое, но не до такой же степени! И все же Катрин почувствовала внутри какую-то странную пустоту. Слишком долго пришлось держаться за него как за соломинку. Он оказался на время главной поддержкой и опорой в ее жизни. И теперь от избытка самостоятельности слегка закружилась голова. Как странно и непривычно – освободиться от него навсегда! Вот только вопрос: нужно ли ей это на самом деле?
– У тебя есть мужчина? – Вопрос прозвучал резко, почти грубо.
Глаза Катрин вспыхнули.
– Пока нет, но обязательно будет!
На ее вызов он ответил хладнокровным взглядом.
– Скажи мне правду – чего ты хочешь, Катрин?
Как ему удается читать чужие мысли? Возможно, угадал, почувствовал, что ей страшновато вот так враз оборвать былые связи и отринуть сомнения. Нет, нельзя ничем выдать свое смятение. Надо взять себя в руки. Если уж окончательно решено стать самостоятельной, придется без экивоков ответить на его вопрос. Неожиданно пришло осознание того, что именно сейчас необходимо сказать, о чем ее мысли.
– Самое лучшее, что было в моей жизни, – это Рон, мой мальчик, единственный и неповторимый. Но, Джеф, у меня может родиться еще один ребенок. По-своему чудесный и тоже необыкновенный. Вот чего я в данное время желаю больше всего на свете. А здесь не пригодятся ни твои советы, ни твоя помощь.
Потрясенный, Джеф откинулся на спинку стула и посмотрел на Катрин пустым, невидящим взглядом; глаза, обычно живые, полные мысли, потухли. Человек словно замкнулся в себе.
Женщина похолодела. Он покидает ее! И вдруг до боли в сердце захотелось вернуть его, и, не отдавая себе отчета в том. что говорит, она произнесла напористо:
– Разве ты не рад избавиться от меня? Разве не счастлив сбросить с себя груз ответственности?
Упреки достигли цели. Глаза Томпсона, уверенно встретив ее взгляд, снова ожили.
– Нет!
Ответ прозвучал коротко и резко, но это никак не способствовало пониманию его истинных чувств. Как разобраться, что происходит сейчас в душе Джефа? Будь проклят этот мужчина! Ну почему он такой непробиваемо сдержанный? Почему никогда не выдает своих мыслей?
– Скажи, ну зачем нам с тобой видеться? – настаивала она. – Приведи хотя бы одну причину!
– Мы дружили с твоим мужем, – проговорил он медленно, тщательно подбирая слова. – Но как бы он ни любил тебя, другом он тебе никогда не был.
Катрин знала: то, что говорится сейчас, очень важно. Она сидела и слушала, затаив дыхание. Джеф был бесконечно предан Гордону. Неужели сейчас он осмелится открыть правду о своем друге и признается наконец в тех изменах, которые один совершал, а другой покрывал? Догадывается ли Томпсон, что ей давно уже все известно? Или все еще пребывает в уверенности, что ему с его дружком удавалось искусно ее дурачить.
Ох уж эти законы мужской дружбы! Выручают друг друга в делах, далеко не чистых, и гордятся взаимной преданностью. Да приходит ли в ваши глупые мужские, замороченные гордыней головы, что вы лишь множите обман, удваиваете предательство, а значит, усиливаете чью-то боль. Предавал Гордон, покрывал предательство его лучший друг, тихо сочувствующий ей, набивающийся к ней в друзья, и, судя по выражению лица, не только в друзья.
Джеф подался вперед. Теперь, когда он наконец позволил ей заглянуть в свои мысли, его глаза снова загорелись нескрываемой страстью.
– Знаешь, почему я решил продать компанию, Катрин? Я хотел, чтобы у меня появилась возможность доказать тебе, доказать окончательно и бесповоротно, что ты вышла замуж не за того человека. – Его голос, низкий и страстный, вдруг зазвенел взволнованно и убежденно: – Тебе нельзя было становиться женой Гордона. Ты должна была выйти замуж за меня!