Невероятные путешествия

«Я спустил парус, выбросил плавучий якорь и, нырнув, пустился в погоню за своей потерей. Плаваю я хорошо, поэтому догнал ее в несколько минут. Каково же было мое изумление, когда, желая возвратиться к лодке, я заметил, что она удаляется от меня и мне никак не удается сократить разделяющее нас расстояние. Плавучий якорь, как парашют после приземления, сложился плоским флажком. Ничто уже не тормозило дрейфа. Я был уверен, что усталость одолеет меня раньше, чем позволит догнать беглеца… Еще немного — и „Еретик“ поплыл бы дальше без меня.
В 1951 году я переплыл Ла-Манш; находясь в лучшей форме, я плыл тогда 21 час. Как долго выдержу теперь, ослабленный неполноценным питанием и отсутствием физической подготовки? Я бросил подушку на произвол судьбы и, стараясь изо всех сил, поплыл кролем. Думаю, что никогда еще мне не доводилось плыть с такой скоростью, даже тогда, когда в Лае-Пальмасе я состязался с господином Буато— моим отцом. Сначала мне удалось сократить расстояние, отделяющее меня от плота, но потом на некоторое время наши скорости сравнялись. В какой-то момент я заметил, что скорость «Еретика» вдруг уменьшилась; я догнал его и с трудом взобрался на борт; оказалось, что тросики плавучего якоря каким-то чудом распутались. Я был истощен до предела, морально и физически, и поклялся себе, что это было последнее купание в моем путешествии».
3 ноября мореплаватель замечает проплывающее вдали судно, с которого, однако, плот не замечают, и корабль быстро отдаляется. Радиоприемник работает все слабее, а постоянный умеренный ветер по-прежнему наполняет парус «Еретика», давая основание надеяться на своевременное окончание рейса. Тем временем визиты акул становятся все более частыми. Когда они слишком назойливы, Бомбар отгоняет их ударом весла по воде. Кроме периодически появляющихся акул, плот постоянно сопровождает множество рыб. Мореплаватель, не имея особых хлопот с их ловлей, посмеивается мысленно над теми, кто утверждал, что в открытом море поймать рыбу невозможно.
9 ноября ветер начинает усиливаться, и «Еретик» набирает скорость, как считает Бомбар, до трех узлов. Заштопанный парус пока что прекрасно выдерживает напор ветра.
Ночью волна залила плот, чуть не перевернув его. Бомбар терпеливо выбирает воду до полного осушения плота. Однако страх перед возможностью опрокинуться, который мореплаватель испытывал с самого начала, опять возвращается. «Все больше боюсь этого», — записывает он на следующий день.
11 ноября идет проливной дождь, радостно приветствуемый мореплавателем. Сок из рыб, хоть и избавлял Бом-бара от необходимости пить морскую воду, но не мог заменить вкуса воды. Мореплаватель смыл с тела осадок солей, напился досыта и собрал 15 литров в резервуар. Это была первая за 20 дней порция пресной воды. Однако состояние здоровья мореплавателя было удовлетворительным. С того времени и до конца путешествия он уже не ощущал нехватки воды, ее запасы пополнялись дождем.
Океан не дает передохнуть одинокому человеку. Вскоре за бортом появляется рыба-меч и беспрерывно сопровождает плот в течение 12 часов; такое соседство несомненно представляет собой опасность для тонких резиновых оболочек «Еретика». Не прекращающийся дождь, который начинает буквально затоплять плот, позволяет собрать запас воды на целый месяц,
Океан становится очень бурным; качка, вызывающая опасения за устойчивость «Еретика», не дает Бомбару возможности заснуть. Усталость порождает депрессию. Продолжающиеся визиты рыбы-меч, которых мореплаватель особенно побаивается, усиливают напряжение. Над плотом все время летают птицы, которые, как будто предвещая близость суши, тем не менее раздражают, вызывая напрасные иллюзии.
С половины ноября депрессия начинает углубляться. Промокший от дождя и брызг, измотанный жестокой трепкой волн, с опухшим языком и телом, покрытым экземой, не видя солнца и не зная даже приблизительно своего положения, Бомбар с возрастающим нетерпением ожидает приближения суши, веря, что конец путешествия уже близок.
Появляется обессиливающая слабость, истощение. Все чаще возникают боли и сыпь на коже. Одинокий человек не знает (быть может, это уберегло его от гибели), что находится сразу же за островами Зеленого Мыса, а впереди еще почти 2000 миль океана.
Ныряя с подстраховкой, мореплаватель тщательно исследовал дно плота; оно было не в наилучшем состоянии: на нем осело множество моллюсков, которые, как опасался Бомбар, могли повредить резиновую оболочку.
16 ноября минуло четыре недели плавания. Все еще прилетает много птиц, возвещающих, как он считает, близость Антильских островов; поэтому мореплаватель уверен, что ему осталось всего лишь восемь дней одиночества.
Так проходят следующие дни — тяжелые, мучительные, полные надежд. Все признаки, особенно характерные птицы, которые согласно инструкции для потерпевших кораблекрушение должны свидетельствовать о близости суши, говорят о том, что «Еретик» пересек океан. В действительности же Бомбар прошел только полпути.
Подводит вся книжная информация — как зоологическая, метеорологическая, так и мореходная. Преисполненный чувства горечи, больной человек начинает сожалеть, что решился на опасный эксперимент. Наступает декабрь. Океан по-прежнему пустынен…
5 декабря. Находясь в подавленном состоянии из-за отсутствия ветра, измученный почти 50 днями исключительно трудных условий, к чему он не был готов, Бомбар пишет в отчаянии: «Если „Еретик“ доплывет, а я буду мертв, прошу лишь об одном: пусть кто-нибудь от моего имени даст пощечину автору книги для потерпевших кораблекрушение. Она вполне годится для того, чтобы убить веру и присутствие духа у несчастного, который стал бы черпать из нее сведения. Согласно книге, большое количество птиц фрегатов означает, что земля находится на расстоянии около ста миль. Так вот, я видел некоторое количество этих птиц еще неделю назад, и с тех пор прошел уже около 300 миль». Бомбар ошибался, он не знал, что от суши его отделяет почти 1000 миль!
Резиновый плот Бомбара
6 декабря Бомбар записывает: «Мой эксперимент имеет ценность в пределах 50 дней, потом он превышает человеческие силы. И все же моя смерть не должна лишать надежды потерпевших кораблекрушение…»
Каждый день одинокий мореплаватель видит птиц. По этим признакам он должен был достичь суши еще две недели назад. В отчаянии он рассуждает: «Чтобы дойти до Канарских островов, мне понадобилось 11 дней. Теперь, когда предстояло пройти расстояние в 5 раз длиннее, я должен был потратить на это 55 дней, значит, мне осталось еще 5 дней…»
10 декабря. 52 суток в океане один, без пропитания, в маленьком резиновом плоту. Около 10 часов утра Бомбар, поначалу не веря собственным глазам, различает невдалеке судно. С помощью зеркальца он обращает на себя внимание и через несколько минут видит людей!
Первые вопросы касаются его местонахождения. «49°50' восточной долготы», — отвечают с корабля. У мореплавателя подкашиваются ноги. Он находится на 600 миль восточнее, чем предполагал.
Его первая непроизвольная мысль — отказаться от продолжения эксперимента, тем более что капитан судна предлагает забрать его вместе со всем снаряжением. Однако на смену ей приходят сомнения. Тот факт, что он не переплыл Атлантический океан, снизит всю ценность эксперимента. Бомбар совершает над собой усилие, пожалуй, наибольшее за весь рейс. «Нет, — сообщает он, — я плыву дальше!»
Приняв ванну и скромно позавтракав (оппоненты будут упрекать его в этом до конца жизни, как будто один прием нормальной пищи за 65 дней рейса мог иметь какое-либо значение), мореплаватель покидает комфортабельное судно и переходит на свой плот.
Он подсчитывает, что его рейс продлится еще 20 дней. Местонахождение уже известно. После пояснений капитана он понял причины ошибки в определении своего положения.
Приободренный, с отрегулированными наконец часами и новыми батареями для радиоприемника, получив уверенность в бесспорности того факта, что фрегаты удаляются от берегов не на 100, а на 1500 миль, он смело плывет дальше. Пища, которую он принял на судне, на удивление, не вызвала никаких досадных гастрических последствий, но стала причиной возобновления мучительного чувства голода. С каждым куском сырой рыбы перед глазами вставало видение — покрытый белоснежной скатертью стол на судне, уставленный множеством кушаний.