Дикая магия

— Ты выглядишь прекрасно.
В дверях стояла Катя. Брахт обернулся и так и замер с разинутым ртом. На вануйке было переливающееся чёрное вышитое порхающими серебряными птичками платье с высоким воротником; из-под подола выглядывали серебристые туфельки. Распущенные льняные волосы мягкими волнами спадали на плечи, контрастируя с чёрным шёлком и гармонируя с вышитыми птицами. Реакция кернийца её развеселила.
— А ты… — пробормотал он. — Ахрд, я никогда…
Катя смеялась. Брахт беспомощно замотал головой. Каландрилл сказал:
— Ты выглядишь потрясающе, — и тут же поперхнулся, увидев в коридоре Ценнайру.
Платье её было зеркальной противоположностью одеяния Кати: серебристое с вышитыми чёрным и зелёным птицами. Иссиня-чёрные кудри опускались на плавный выступ груди, губы алели, обведённые сурьмой ресницы огромных глаз подрагивали. Она смотрела на Каландрилла.
Юноша поклонился, ощущая себя при дворе своего почившего отца, и сказал:
— Ты ослепительна. — Во рту у него пересохло, и голос зазвучал хрипло. Ему вдруг стало не по себе, и он обрадовался появившемуся из тени латнику.
Джессерит вежливо пригласил их в трапезную. Каландрилл не мог оторвать от Ценнайры глаз и с дрожью в теле предложил ей руку. Почувствовав прикосновение её шелковистой кожи, он лихорадочно стал вспоминать, что делают и что говорят в таких случаях. Брахт полузадушенно хихикнул за спиной, и Каландрилл так и не нашёлся, что сказать, внутренне проклиная себя за неуклюжесть.
Ценнайра сразу учуяла его запах и, распознав желание, решила разыграть скромность.
— Благодарю, ты тоже выглядишь прекрасно, — застенчиво проговорила она и едва сдержала улыбку. Каландрилл откашлялся, открыл было рот, чтобы ответить, передумал, но затем все-таки пробормотал:
— Спасибо.
К облегчению Каландрилла, они вошли в трапезную. Здесь их уже дожидались, и на время он забыл о своей спутнице.
Зала, как и все остальные помещения форта, пребывала в полумраке, несмотря на расставленные вдоль облицованных тёмным деревом стен факелы. Их сладкий аромат смешивался с запахами жареного мяса и вина, окна были уже закрыты на ночь ставнями, и красочно одетые джессериты с едва различимыми в полутьме лицами, расположившиеся за пятью длинными столами, скорее походили на призраков. Возникало такое впечатление, будто туники жили сами по себе. Едва гостей ввели в эту залу с низким потолком, как разговор превратился в лёгкое бормотание.
Гостей отвели в дальний конец комнаты, где, перпендикулярно к другим, стоял небольшой стол. Оттуда вся зала была видна как на ладони. Чазали восседал во главе стола, Очен и Тэмчен — по обеим сторонам от него. Воины были одеты в роскошные одеяния необыкновенных расцветок. Каландрилл , и сам не знал, радоваться или досадовать по поводу того, что его посадили между вазирем и киривашеном, а Ценнайру — справа от Очена. Катя села слева от Тэмчена. Видимо, по обычаям джессеритов женщины должны сидеть в дальнем конце стола.
— Надеюсь, платье тебе впору? — спросил Чазали. — Я боялся, мы не найдём твоего размера.
— Все прекрасно, — ответил Каландрилл. Сейчас, далеко от Ценнайры, он вновь обрёл дар речи. — Мы благодарим тебя за гостеприимство.
— Может, мы и дикари, — с улыбкой взглянул Чазали на Брахта, — но все-таки не совсем.
— Верно, — согласился Каландрилл и принял от киривашена кубок с золотистым вином. — Загадки дают пищу воображению. Люди боятся того, чего не знают.
Чазали серьёзно кивнул, и лицо его вновь стало непроницаемым.
— Я впервые вижу лиссеанца, — заметил он.
— Ты не бываешь в Ниване? — Каландрилл почувствовал, что киривашен не хочет говорить о войне и о том, что их ждёт впереди, что ему просто хочется поболтать, и решил доставить ему это удовольствие. — Туда часто наведываются наши купцы.
— Нет, не бываю. — Чазали покачал головой. — Ниван расположен в земле кемби.
Несмотря на колдовство Очена, смысл этого слова остался непонятен Каландриллу, но от него не ускользнула презрительная нотка в голосе киривашена. Каландрилл вопросительно посмотрел на собеседника.
— Я — коту, — пояснил Чазали. — Я из рода воинов. Коту не опускаются до торгашества, это — дело кемби.
Каландрилл кивнул, чувствуя, как им овладевает любопытство исследователя. Ему ещё многое предстоит узнать об этих странных людях, изолировавших себя от мира. Он спросил:
— Все, кто здесь, — коту?
— За исключением Очена, — сказал Чазали. — Он вазирь.
— А шендии?
— Тоже коту. Шендии — самые мудрые из коту и обычно самые пожилые, — пояснил Чазали и вновь рассмеялся. — Чтобы познать мудрость и завоевать уважение рода, воину надо выжить.
— Есть ли у вас ещё какие касты? — с любопытством спросил Каландрилл. — Или весь народ делится только на воинов, колдунов и торговцев?
— Есть ещё гетту — крестьяне, — пояснил Чазали, — и ремесленники; они составляют касту мачай. Есть ещё и другие, но они слишком малочисленны, чтобы о них говорить. А в Лиссе не так?
— Нет, — сказал Каландрилл и принялся рассказывать о своей родине, в то время как слуги в простых белых туниках и жёлтых шароварах подавали им пищу.
Трапеза была простой, солдатской, но очень вкусной и обильной. Джессериты обладали отменным аппетитом, успевая, однако, говорить и слушать. Каландрилл узнал, что тенги на Джессеринской равнине — это, скорее, города, чем замки. В них жило по несколько тысяч человек, связанных друг с другом либо от рождения, либо супружескими узами, либо принадлежностью к одному и тому же роду. Вокруг городов располагались сельскохозяйственные угодья, где под прикрытием воинов работали гетту. Далее за пахотными землями начиналась дикая страна, где обитали только бандиты. Общественная организация джессеритов была много более крепкой, чем в Лиссе. Во главе её стояли коту, которыми, в свою очередь, управляли киривашены и вазири. Хан представлял собой фигуру незначительную, подчинявшуюся махзлену.
Только теперь Каландрилл сообразил, что Чазали был очень могущественным человеком, одним из правителей Памур-тенга. И то, что он присутствует сейчас здесь, доказывало, насколько серьёзно джессериты относятся к словам Очена и насколько обеспокоены возможностью пробуждения Безумного бога. Это же являлось и гарантией их будущего союза.
— А Анвар-тенг, — спросил Каландрилл, надеясь, что не переступает дозволенного, — принадлежит только Сото-Имдженам?
— Анвар-тенг — это другое, — сказал Чазали. — Анвар-тенг — обитель Сото-Имдженов, но он также и то место, где заседает махзлен и живут и работают вазирь-нарумасу.
— Но если восставшие отреклись от махзлена… — Каландрилл помолчал, тщательно подыскивая слова, — что будет с коту Анвар-тенга?
Чазали, хмыкнув, уставился на бокал с вином. Каландрилл подумал было, что оскорбил его, но киривашен вдруг небрежно взмахнул рукой и сказал:
— Те, кто отвернулся от махзлена, — просто тенсаи. Не более того. Они не знают, что такое преданность. Те, кто последовал за ними, тоже тенсаи. И даже хуже.
Его гортанный от природы голос звучал хрипло, как рык взбешённой собаки. Каландриллу хотелось побольше узнать о войне, о продвижении войск, о том, смогут ли они разрушить стены Анвар-тенга, но по тону Чазали, по его напряжённым плечам, по яростному выражению лица он понял, что лучше этого не делать. Чазали резким движением налил себе вина и сделал несколько больших глотков, словно во рту у него стоял неприятный привкус, а затем сердито набросился на пищу.
Каландрилл решил не настаивать и повернулся к Очену.
Вазирь заинтересованно беседовал с Ценнайрой, и на какое-то время Каландрилл оказался предоставлен самому себе. Он смотрел на Ценнайру. Дера, как же она красива! Каландрилл подумал о том, что мог бы много ей рассказать, если бы только губы его не дрожали, а комплименты не превращались в неуклюжее бормотанье. Он вновь отругал себя за детскую застенчивость; и тут Ценнайра посмотрела прямо на него. Каландриллу показалось, что улыбка её осветила комнату; щеки его порозовели, и он, сам не зная почему, отвернулся, неловко потянулся за вином и перехватил на себе задумчивый взгляд Чазали. Киривашен приподнял брови и отрывисто спросил: