Дикая магия
— Продолжай.
— О нем я рассказала вам правду, — завершила она. — Я чувствовала… Бураш, то, что он сделал, было ужасно. Он ел человеческую плоть, а потом украл чужое тело.
— Но тебя это не остановило. И ты по-прежнему следовала указаниям своего господина? — Каландриллу с огромным трудом удалось говорить ровным голосом, не выдав овладевшего им отвращения. — Аномиус приказал тебе присоединиться к нам и отобрать «Заветную книгу».
Ценнайра посмотрела на него, как на свой рок, и кивнула.
— Да. — Она с трудом сглотнула и, теряя всякую надежду, продолжала: — Я присоединилась к вам для того, чтобы отобрать у вас «Заветную книгу» для Аномиуса.
— Значит, Брахт прав? — спросил Каландрилл холодным, как северный ветер, голосом. — И для того, чтобы добиться цели, ты решилась меня соблазнить? За этим ты спасла меня от увагов? Чтобы исполнить волю хозяина?
— Нет! — горячо возразила Ценнайра. — Бураш! Я не могу требовать от тебя доверия, но все, что я сказала, правда. Я толком не знаю, что произошло, но говорю тебе: я тебя люблю. Мне непереносима мысль, что ты можешь умереть. Что ещё могу я добавить? Я ехала с вами, с тобой, с Брахтом, с Катей, и что-то во мне изменилось. Я хочу получить назад своё сердце, стать хозяйкой своей судьбы. Я не желаю, чтобы Рхыфамун или Аномиус наложили лапу на «Заветную книгу», и не желаю, чтобы Фарн пробудился. Каландрилл, у меня нет права даже надеяться на твоё доверие. Но клянусь: я сделаю все чтобы вы преуспели. Бураш, даже если это будет стоить мне сердца, я сделаю все возможное; веришь ты мне или нет, но я тебе не лгу.
Ночь молчала. Ветер стих. Волки, и филины, и все ночные хищники спали. Луна изогнутым клинком висела на небе. Звезды, как бесстрастные наблюдатели, холодно мерцали в вышине; Каландрилл внимательно смотрел в лицо Ценнайры, чувствуя на своих плечах огромный груз ответственности. В том, что она рассказала правду о себе, о своём прошлом и о службе у Аномиуса, он не сомневался. Но имеет ли он право верить в то, что она стала другой? В то, что существо, сотворённое магией, у которого вместо живого сердца в груди бьётся некий продукт колдовства, может так резко изменить цель в жизни?
А если она лжёт? Если скрывает свои настоящие намерения?
Каландрилл провёл рукой по пересохшим губам и вздохнул; под веками у него начала накапливаться боль; мысли бешено скакали одна за другой. Он хотел ей верить, но не оттого ли, что она ему небезразлична? Каландрилл кашлянул и вспомнил отца: что бы сказал Билаф, если бы был сейчас здесь? Отец наверняка обдал бы его презрением, а брат посмеялся, и все же… И все же чувства его к этой женщине не имели ничего общего с тем, что он испытывал по отношению к Надаме ден Эквин.
И это был единственный факт, непоколебимый как скала. И, как стальной клинок, он глубоко его ранил.
В голове Каландрилла воцарился хаос.
Если она лжёт, то ему придётся убить её, и он это сделает без тени сомнения. Мысль о том, что «Заветная книга» попадёт в засаленные руки Аномиуса, была ему не менее отвратительна, чем та, что Рхыфамун может добиться успеха.
«Дера, — мысленно молил Каландрилл, — укажи мне путь, подскажи, где истина, умоляю».
«Не тревожь Деру. В этой земле заправляет не она, а я».
У Каландрилла перехватило дыхание. На мгновение и ночь и весь мир закружили вокруг него в бешеной пляске. Ценнайра вздрогнула, глаза её округлились. Каландрилл оглядывался по сторонам, хотя и понимал, что слова донеслись до него не от деревьев и что произнесены они были не человеческой глоткой. Голос этот эхом отозвался в их головах. Ценнайра в страхе смотрела на Каландрилла. Он прикоснулся к её руке и сказал:
— Подожди.
Ценнайра прижалась к нему — тень меж елей начала сгущаться, постепенно материализуясь.
Когда же она выступила из-за деревьев, Ценнайра испуганно вскрикнула, и Каландрилл не задумываясь обнял её за плечи и прижал к себе, а сам, улыбнувшись, покорно опустил голову.
«Сестра моя заправляет в Лиссе, на твоей родине».
Из-за деревьев вышел конь, огромный, много больше жеребца Брахта. Звезды то ли отражались, то ли просвечивали сквозь его шерсть. Он был словно весь соткан из тени и света, форма его мерцала и переливалась, словно внутри него танцевала сама сила жизни. Трава светилась под копытами, а из глаз струился лунный свет.
Каландрилл проговорил:
— Хоруль.
«Истинно. — подтвердил бог. — Это моя земля. И зов твой дошёл до моих ушей».
Тень, дрогнув на мгновение, превратилась из лошади в человека, обнажённого, мускулистого, с головой коня. Грива гордо спадала на огромные плечи, в глазах светился ум.
Ценнайра плотнее прижалась к Каландриллу, дрожа всем телом. Он сказал:
— Тебе нечего бояться, если ты не солгала.
Ценнайра покачала головой, но ответил за неё бог:
«Она не солгала, все, что она сказала, — правда».
Тяжёлый груз сомнений спадал с плеч Каландрилла.
— Значит, она с нами? — спросил он. — И ей тоже предстоит сыграть свою роль?
«Истинно, — подтвердил бог. — Но это может стоить очень дорого ей или тебе».
— Ты не объяснишь?
«Не могу. — С лошадиных губ сорвался лёгкий, грустный, как падающая звезда, смех. — Я связан. Сестра и братья мои уже говорили тебе об этом. Мы помогаем вам чем можем. Но мы тоже связаны замыслом, стоящим выше нас. Его задумала сила, превосходящая нас по величию».
Каландрилл поднял глаза — человек-лошадь был по меньшей мере на голову выше его — и сказал:
— Должен ли я ей доверять?
«Разве ты не любишь её?»
— Люблю.
«А чего стоит любовь без доверия?»
— Но…
«Она была куртизанкой? Колдун выкрал её сердце и превратил её в зомби? Она убивала людей, коих считал ты друзьями?»
— Да, это я и хотел спросить.
«И все же ты любишь её?»
— Да, но…
«Ты думаешь, она не могла так измениться? Она не заслуживает прощения? Загляни в свою душу и доверься тому, что ты там увидишь».
— Ты хочешь сказать, что смерть Менелиана и других ничего не стоит?
«Я говорю — ищи ответ. Я же могу предложить тебе только те, что находятся в моей власти. Согласиться с ними или нет — решать тебе. Но знай, что плотский орган, каковой называете вы сердцем, не является вместилищем души, он просто механизм. Душа укрывается в другом месте, она в каждой клеточке вашего существа, она в крови и в мышечной ткани, в костях и коже, она — это все ваше смертное существо, она — это целиком вы, а не какой-то отдельный орган. Тот выскочка-колдун держит в своих руках лишь её сердце и её физическое существование, но он не может изменить её суть. Все изменения в вас происходят под влиянием времени и общения с другими людьми с такими, как ты и твои товарищи».
Опять тот же призрачный смех, словно танец далёких звёзд в ночном небе, словно первые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дымку рассвета.
«Доверять ей или нет — это твой выбор, Каландрилл денКаринф. Но если ты её любишь, я бы на твоём месте поверил. Я бы забыл, кем она была, и поверил бы в неё такую какая она сейчас. Смерти, о которых ты говорил, не мелочь, ибо каждая не дожитая до конца жизнь — это долг каковой когда-то каким-то образом должен быть оплачен. Но она может искупить свои грехи. Разве не рисковала она собой ради тебя? Ради вашей цели?»
— Истинно, рисковала. — Каландрилл крепче прижал к себе Ценнайру, вдруг почувствовав её руку вокруг талии. И прикосновение её было ему приятно. — Но в чем заключается её будущая роль?
«Этого я сказать не могу. Разные силы заправляют в царстве, кои величаете вы эфиром… — Хоруль помолчал, и огромная с чёрной гривой голова чуть покачивалась из стороны в сторону; ноздри раздулись, словно он втягивал в себя ароматы ночи… — Силы сии стоят выше меня и всех Молодых богов. Фарн шевелится во сне, он желает уничтожить нас, и сила его растёт не по дням, а по часам. А подпитывают его люди, люди его и должны победить».