Плата за страх
Глава 7
Я знаю, что такое жить в осаде. Однажды мне уже пришлось это испытать, когда меня выперли из полиции. Не отвечаешь на звонки в дверь. Не подходишь к телефону. Не выходишь из дому. Просишь приятеля или соседа сходить в магазин за продуктами, отсылаешь своего десятилетнего сына Билла на несколько дней к родственникам в Лонг-Айленд и ждешь, пока все утрясется. Рано или поздно так и происходит.
На этот раз осада была недолгая. Она продолжалась все воскресенье и первую половину понедельника, но к обеду закончилась. Для газет во вторник я уже не представлял никакого интереса.
Все равно из-за жары на улицу выходить было себе дороже, так что даже будь все нормально, я не стал бы достраивать стену. Я провел это время наверху, у себя в кабинете, который несколько лет назад начал переоборудовать из бывшей спальни и пока так и не закончил, занимаясь тем, что перечитывал “Жизнь на Миссисипи” Марка Твена. Я всегда любил читать, но в последнее время ограничил круг чтения авторами, писавшими до двадцатого века, так как утратил интерес к чтиву, напоминающему мне об окружающем мире. Газет и журналов я тоже больше не читаю.
Когда в понедельник вечером позвонили в дверь, я было подумал, что это, наверное, опять какой-нибудь репортер решил сделать последнюю попытку, но затем услышал, как Кейт открыла дверь и с кем-то разговаривает, — значит, это были не журналисты. Я не двинулся с места: у меня не было ни малейшего желания с кем-либо общаться.
Голоса раздавались уже в гостиной, и следующие пять минут вряд ли можно было сказать, что я действительно читал. Взгляд блуждал по странице, но я весь обратился в слух, ожидая, когда на лестнице раздастся звук шагов Кейт, при этом снова и снова перечитывая один и тот же абзац.
Через пять минут я услышал, как она поднимается. Я закрыл книгу, бросил ее на стол и начал гадать: если это не репортер, то здорово смахивает на полицию.
Но, когда вошла Кейт, я прочитал в ее глазах нечто другое. Она объявила:
— Это Рита Гибсон. Рита Кеннеди. Мать Робин.
— Она хочет, чтобы я рассказал ей о том, что произошло?
— Робин арестовали, — ответила она. — Сегодня днем, в больнице. Я кивнул:
— Этого следовало ожидать.
— Ты что, серьезно?
— Она виновата, Кейт. — Я развел руками. — Кроме нее, наверху никого не было, точнее, никого живого. После Робин никто вниз не спускался.
— Не могу поверить, что эта девушка совершила такое кровавое преступление, — возразила Кейт. — Убила двоих человек. Она не могла этого сделать, Митч! Ты видел девочку, и не мне тебе об этом говорить. Она на такое не способна. Просто не могла этого сделать.
— Кроме нее, больше некому, — возразил я. — А ты тоже не хуже меня знаешь, что любой из нас способен на все; пока был в полиции, не раз в этом убедился.
К этому осталось только добавить: и я сам — тому прекрасный пример.
Если Кейт и додумала эту мысль, то не подала виду и только повторила:
— Митч, я не верю, что Робин Кеннели кого-то убила, и ты тоже в это не веришь.
— Я ни во что не верю, — кивнул я. — Более того, я об этом даже не думаю.
— Совершенно верно. Если бы ты хорошенько подумал, то понял бы, что девушка невиновна.
— Даже не собираюсь, — сказал я. — Кому какое дело до того, что я знаю и что я думаю. Моя хата с краю.
— Но не ее, — гневно проговорила Кейт, махнув рукой в сторону двери. — Это же мать Робин. Мог бы хоть пару слов ей сказать, Митч, тебя не убудет.
— И какие именно слова? Что ее дочь убила двух человек? Что ее дочь их не убивала? Мне нечего ей сказать, Кейт, и останется только одно — сидеть перед ней с жалким видом. С таким же успехом я могу отсидеться и здесь, где меня никто не видит.
— Митч, ты не можешь отказать ей в праве хотя бы увидеться с тобой.
— Могу, — возразил я. — И должен. Я ни в чем не замешан. И не собираюсь ни в чем быть замешанным. Это мне слишком дорого обходится. Вчера я было сунулся к ним, чтобы помочь, и посмотри, что из этого вышло.
— Митч...
— Я Рите Гибсон ничего не должен, — прервал я. — Поэтому не собираюсь ни во что лезть. И не позволю, чтобы меня опять втянули в историю.
Она развела руками:
— При чем тут “лезть”? Речь идет просто о разговоре.
— “Сделайте что-нибудь”. Вот что она скажет, и ты тут же начнешь ей подпевать. Мол, Робин Кеннели никого не убивала, так что давай-ка поговори с людьми, сунь свой нос куда надо, сделай то, сделай это, словом, найди настоящего убийцу.
— Никто тебя ни о чем таком не просит, Митч.
— Пока нет, — возразил я. — Но скоро попросят. Сначала она, потом ты.
— Митч, а что, если эту девушку признают виновной?
— Кейт, а что, если она виновна?
— Но это же не правда. Ты не хочешь даже выслушать! Почитай, что пишут газеты, послушай ее мать.
— Дохлый номер! — заявил я. — Мое место здесь. И я ни с кем ни о чем не намерен говорить и ни над чем не собираюсь ломать голову. Шага не сделаю из дому, и пусть каждый день будет похож на все остальные.
Она окинула меня изучающим взглядом, пытаясь найти какой-нибудь способ ко мне подобраться, а затем спросила:
— Для тебя это действительно так важно — отсидеться?
— Представь себе! Она развела руками:
— Тогда мне больше крыть нечем. Она отвернулась, и я вздохнул:
— Извини, Кейт. Просто не могу, вот и все. Она кивнула, не глядя на меня. Я добавил:
— Если они совершили ошибку, то ее сами и обнаружат. Так обычно и бывает.
— Да, — проговорила она и вышла из комнаты.
Я прислушался к ее шагам на лестнице, а затем — к отдаленным голосам. Они звучали в гостиной, и разобрать слова было невозможно.
И в самом деле, чем я мог помочь? Любой предпринятый мною шаг был бы пустой тратой времени. Начни я разговор с этой женщиной, придется думать о вчерашнем, а это для меня не только не имеет смысла, но и мучительно. А кроме того, большинство допущенных полицией ошибок обнаруживают и исправляют, прежде чем дело доходит до суда. Исключения не остаются незамеченными, но получают широкую огласку именно из-за того, что они исключения.
Я взял в руки “Жизнь на Миссисипи” и раскрыл ее, но читать не мог. Просто сидел и ждал и после долгого молчания вновь услышал голоса, а затем — как за посетительницей закрылась входная дверь. Я ждал, что Кейт снова поднимется, но она не появилась, и через некоторое время я принялся за чтение, закончил наконец абзац, перевернул страницу и начал другую.