Дочь Петра Великого

Красавица в траурном платье из черного бархата сидела в маленьком салоне у пылающего огня камина и играла в домино с Иваном Шуваловым, когда в комнату без доклада вошел регент. Она не меньше удивилась его визиту, чем он, присутствию здесь графа.
Елизавета тонким женским чутьем поняла смысл взгляда, брошенного герцогом на Шувалова, и поспешила рассеять его сомнения.
– Граф является моим доверительным другом, – сказала она, – это человек, преданности которого у меня достаточно доказательств.
– Очень хорошо, – произнес Бирон, – нам такие люди вскоре, вероятно, потребуются. А сегодня, Шувалов, я прежде всего рассчитываю на то, что вы будете держать язык за зубами. Ни одна душа не должна узнать, что я был здесь.
Граф почтительно поклонился.
– Теперь же оставьте нас, пожалуйста, наедине, – продолжил Бирон. Шувалов не без тревоги представил себе любимую женщину за разговором тет-а-тет с мужчиной, который, при всей своей грубости и кровожадности, – или, возможно, именно благодаря им, – имел огромную власть над женскими характерами, однако ему не оставалось ничего другого, как дожидаться поблизости результатов переговоров могучего соперника с Елизаветой.
Заняв место на диване рядом с царевной, Бирон с исключительной нежностью взял ее руку и, пожирая Елизавету горящими глазами, произнес:
– О, как же вы красивы, великая княжна, как очаровательны! Вы знаете, насколько сильно и уже давно я почитаю вас, но с той поры, как императрица обрела вечный покой, желания, которые я тщетно пытался подавить в себе, заговорили во мне с новой силой.
– Вы галантны, – улыбнулась Елизавета.
– Нет, нет! Я испытываю к вам то, чего еще никогда не испытывал ни к одной женщине, – продолжал Бирон. – Глубокое уважение, даже поклонение. Однако хватит об этом. Я не хочу, подобно влюбленному юному мечтателю, рассказывать вам о своих чувствах, я прихожу, как то подобает мужчине, с перспективами и предложениями, которые лучше всего вам покажут, какие намерения созрели в моей груди относительно вас. Я предлагаю вам трон.
Елизавета чуть не вздрогнула, настолько неожиданным оказался для нее такой поворот. Она ожидала заурядного объяснения в любви, какие выслушивала едва ли не ежедневно, и уже мысленно взвешивала, каким образом она могла бы приручить этого кровожадного тигра и без особых хлопот присоединить его к остальному влюбленному зверинцу. Сейчас она теряла самообладание, кровь прилила к ее щекам, а ее ладонь в руке герцога задрожала.
– Мое предложение приводит вас в замешательство, – прошептал он.
– В самом деле, – ответила Елизавета, немного успокоившись, – я об этом пока не думала.
– О! Вы, надо полагать, шутите, – обронил Бирон с легкой усмешкой. – Вы, умеющая с таким вкусом и достоинством одеваться, не могли не знать, что вашей величавой красоте, дабы обрести абсолютное и всепокоряющее значение, просто необходима горностаевая мантия.
– Но завещание царицы...
– Разве оно стало бы первым, которое отменили, – живо перебил ее регент. – Давайте смотреть на вещи реально. Русский народ ненавидит владычество чужаков, и войска ждут только первого удобного случая, чтобы положить ему конец. Иван Шестой симпатиями не пользуется, а вас, дочь Петра Великого, любят. Все, что для русских есть святого в воспоминаниях, связано с вами, как и все, что сулит лучшее будущее.
– Вы приобретете сердца, я – могущество, кто тогда сможет противостоять нам, если мы объединимся? Итак, я еще раз предлагаю вам трон, а сам удовольствуюсь тем, что буду вашим первым слугой.
– Бирон, привыкший повелевать, может оказаться способным перед кем-то склониться? – не без иронии заметила Елизавета.
– Ни перед кем, кроме вас, – ответил регент.
– А награду, какую вы потребуете для себя награду, герцог?
– Моей наградой были бы вы, – воскликнул Бирон.
Елизавета опустила глаза, казалось, она размышляет.
– Я не собираюсь делить с вами власть, – продолжал герцог, – роль, какую я играл рядом с императрицей Анной, была лишь справедливой компенсацией за безрадостное существование рядом с больной, слабой и нелюбезной особой. Вы же такая женщина, которая может одарить высшим блаженством, поэтому стать вашим рабом гораздо соблазнительнее, нежели быть повелителем какой-нибудь Анны. Я хочу владеть вами со всеми священными правами супруга, чтобы в качестве вашего мужа постоянно оставаться лишь самым преданным из ваших подданных. Теперь, великая княжна, вы знаете, чего я от вас за это требую. Решайтесь же!
Елизавета подняла на Бирона глаза и долго, не говоря ни слова, смотрела на него. Она сознавала, что герцог был таким мужчиной, какого она могла полюбить, красивым мужчиной, сила и энергия которого ей импонировали и дьявольская жестокость которого возбуждала ее сладострастие. В это мгновение она не думала ни о Шубине, ни о Лёвенвольде, еще меньше того о Шувалове, она думала лишь о себе. Она знала, что достойна была носить горностаевую мантию, она ощущала в себе от природы данную силу, которой покоряются люди, которая может подчинять себе целые народы, но именно по этой причине она хотела властвовать безраздельно.
Насколько благосклонно она, возможно, восприняла бы поклонника Бирона, настолько резко ее деспотичный темперамент восставал против него как супруга.
– Ваше предложение, герцог, оказалось для меня такой неожиданностью, – промолвила она наконец, – что мне потребуется время на то, чтобы собраться с мыслями и подумать об этом! Я не сомневаюсь в вашей способности сделать меня счастливой, я давно уже хорошо, даже очень хорошо отношусь к вам, однако я сомневаюсь в себе, в собственной энергии, в собственных силах. Задача, которую вы передо мною поставили, трудна, но еще более велика ответственность.
– И сколько же времени вам потребуется на обдумывание, великая княжна? – спросил регент. – Именно в настоящее время, должен заметить, у нас в запасе минимум времени.
– Так, сегодня у нас шестое ноября, – размышляя, пробормотала Елизавета, – стало быть, до послезавтра.
– Я самолично, если вы мне категорически не запретите, заеду за вашим решением, – резюмировал Бирон. – Будьте же милосердны, великая княжна.
– Я приложу все усилия, чтобы не быть такой, – с плутовской улыбкой ответила Елизавета. На это Бирон обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. Она спокойно позволила это.
– До послезавтра, – прошептала она.
Когда Бирон ушел, она изящной рукой слегка оперлась о каминную полку и на несколько минут замерла, глубоко задумавшись. В такой позе ее и застал Шувалов.
– Бирон предложил вам корону? – начал он, охваченный лихорадочным возбуждением мужской ревности.
– Да.
– А за это он потребовал вашей руки.
Елизавета промолчала.
– Вы не отказали ему, – продолжал Шувалов, – я догадываюсь, я чувствую, хотя благоразумие и долг самосохранения требовали от вас этого.
Елизавета звонко расхохоталась в ответ.
– Вы мне не верите, – пробормотал граф, – вы думаете, что во мне говорит только любовь, эта неистовая любовь к вам, которая якобы лишает меня последних остатков разума. Не смейтесь. Положение Бирона уже не столь прочно, как вы полагаете. Против него настроены все партии, одного дуновения ветерка достаточно, чтобы его свалить. Я знаю, что Миних ведет переговоры с герцогиней Брауншвейгской. И если они пронюхают, что вы на стороне Бирона, вас тоже не пощадят. Вы окажетесь у них в лапах...
– Бедный Шувалов, – сказала Елизавета. – Вы ужасно ревнивы, – и красавица-цесаревна снова начала от всего сердца смеяться.
Пока граф собирался с ответом, неожиданно объявился союзник его точки зрения в лице лейб-медика Лестока, который, даже не доложив о себе, влетел в комнату.
– Великая княжна, у вас был Бирон, – возбужденно начал он. – Любая сделка с ним может иметь для вас самые пагубные последствия. Вновь говорят о каком-то заговоре во главе с Минихом, который после смерти Петра Второго [30] помешал вам взойти на престол и который поэтому усмотрел бы для себя крайне серьезную угрозу в вашей связи с Бироном. Его шпионы неусыпно следят за вами и за всеми, кто здесь бывает. Ручаюсь головой, ему уже донесли, что Бирон был у вас, и он со всех ног спешит к герцогине Брауншвейгской, чтобы настроить ее против вас и одновременно подтолкнуть на решительные действия.