Вечность на двоих

— На этот пост было много кандидатов, — сказал Адамберг. — За какие такие достоинства вас допустили до финала?
— По блату. Я близко знаком с окружным комиссаром Брезийоном. Выручил когда-то его младшего сына.
— Им интересовалась уголовная полиция?
— Полиция нравов. В интернате, где я преподавал.
— То есть вы полицейский не по рождению?
— Я собирался стать учителем.
— Как же вас к нам занесло?
Новичок закурил. Мощные квадратные руки. Очень ничего себе, привлекательные.
— Любовная история, — предположил Адамберг.
— Она служила в полиции, и я решил, что разумнее будет последовать за ней. Но она ушла от преследования, а я остался с полицией на руках.
— Досадно.
— Очень.
— Зачем вам этот пост? Хотите остаться в Париже?
— Нет.
— В уголовном розыске?
— Да. Я навел справки, меня это устраивает.
— Что же вы узнали?
— Много чего, самого разного.
— А вот я ничего не знаю. Даже вашего имени. Вас все еще зовут Новичком.
— Вейренк. Луи Вейренк.
— Вейренк, — сосредоточенно повторил Адамберг. — Откуда у вас такие рыжие волосы, Вейренк? Я страшно заинтригован.
— Я тоже, комиссар.
Новичок отвернулся, на мгновение прикрыв глаза. Досталось ему, догадался Адамберг. Вейренк выдохнул дым к потолку, пытаясь дать более распространенный ответ, но не решился. Когда он сидел так, замерев, его верхняя губа чуть приподнималась справа, словно ее тянули за ниточку, и этот изгиб придавал его лицу особую прелесть. И еще опущенные треугольником глаза с вздернутой запятой ресниц. Опасный дар комиссара Брезийона.
— Я не обязан вам отвечать, — сказал наконец Вейренк.
— Не обязаны.
Адамберг, явившись к своему новому сотруднику с одной лишь целью удалить его от Камиллы, почувствовал, что их беседа скрипит, как несмазанная телега, но объяснения этому не находил. Хотя оно, думал он, где-то неподалеку и вполне постижимо. Адамберг спустился взглядом по перилам, по стене, потом пересчитал ступеньки, одну за другой, вниз, вверх.
Ему было знакомо это лицо.
— Как ваша фамилия, вы сказали?
— Вейренк.
— Вейренк де Бильк, — поправил Адамберг. — Луи Вейренк де Бильк, вот как звучит ваше имя полностью.
— Да, это записано в деле.
— Где вы родились?
— В Аррасе.
— В дороге, я полагаю. Вы не похожи на уроженца Севера.
— Все может быть.
— Не может быть. Вы гасконец, беарнец.
— Правильно.
— Конечно, правильно. Беарнец родом из долины Оссо.
Новичок снова моргнул, словно внезапно сдался.
— Откуда вы знаете?
— Когда фамилия совпадает с названием вина, легко попасться. Сорт винограда Вейренк де Бильк растет на склонах долины Оссо.
— Вас это смущает?
— Может быть. Гасконцы — ребята непростые. Печальные нелюдимы с нежной душой, но ироничные и упрямые. Неутомимые трудяги. Характер интересный, если только удается его вынести. Некоторые не выносят.
— Вы, например? У вас проблемы с беарнцами?
— Само собой. Подумайте сами, лейтенант.
Новичок чуть отступил, как зверь, пытающийся изучить противника.
— Вейренк де Бильк — малоизвестный сорт вина, — заметил он.
— Никому не известный.
— Разве что нескольким виноделам и жителям долины Оссо.
— И?
— И жителям соседней долины.
— А именно?
— Долины Гава.
— Видите, как все просто. Вы что, разучились узнавать пиренеица, столкнувшись с ним лицом к лицу?
— Тут темновато.
— Не переживайте.
— Не больно-то и хотелось.
— Как вы думаете, что случится, если уроженец долины Оссо будет работать под одной крышей с уроженцем долины Гава?
Они задумались, разом уставившись в стену напротив.
— Иногда, — сказал Адамберг, — найти общий язык со своим соседом труднее, чем со своим чужаком.
— В свое время между долинами было не все гладко, — подтвердил Новичок, не сводя взгляда со стены.
— Да. За клочок земли готовы были глотку порвать.
— За травинку.
— Да.
Новичок встал и сделал круг по лестничной площадке, засунув руки в карманы. Тема закрыта, заключил про себя Адамберг. Вернемся к ней позже и по возможности иначе. Он тоже поднялся.
— Заприте чулан и отправляйтесь в Контору. Лейтенант Ретанкур ждет вас, чтобы ехать на Порт-де-Клиньянкур.
Адамберг махнул ему рукой на прощанье и спустился на пролет ниже в дурном расположении духа. Настолько дурном, что забыл блокнот с рисунками на верхней ступеньке, придется подниматься обратно. На площадке седьмого этажа он услышал прорывающийся сквозь сумерки изысканный голос Вейренка:
— Вернитесь, господин! Едва я сделал шаг.
Как тут же проклят был, и не могу понять я:
Мне ваша доброта сулила столько благ —
Чем вызвал мой приход подобные проклятья?
Пораженный Адамберг бесшумно преодолел последние ступеньки.
— В чем злодеяние? В том, чтобы встретить день.
В долине, подле вас? Неужто вам обидно,
Что нам на небесах одно и то же видно?
Вейренк стоял, прислонившись к косяку чулана, опустив голову, и рыжие слезы блестели у него в волосах.
— …Что дали боги мне, точь-в-точь как дали вам,
По тем же тропам пробираться и холмам?
Его новый помощник скрестил на груди руки и сам себе улыбнулся.
— Ясненько, — протянул комиссар.
Лейтенант удивленно поднял голову.
— Об этом тоже сказано в моем деле, — словно извиняясь, проговорил он.
— С чего это вдруг?
Вейренк, смутившись, запустил пальцы в свою шевелюру:
— В Бордо комиссар от этого на стенку лез. В Тарбе тоже. И в Невере.
— Вы что, не можете сдержаться?
— Увы, я не могу, и это — безусловно.
Кровь прародителя взывает: се — греховно.
— Как вам это удается? Наяву? Во сне? Под гипнозом?
— Это у нас семейное, — сказал Вейренк сухо. — Ничего не поделаешь.
— Ну, если семейное, тогда ладно.
Вейренк вздернул губу и беспомощно развел руками.
— Предлагаю вместе со мной поехать в Контору. Чулан вам не идет на пользу.
— И то правда, — согласился Вейренк, и в животе у него что-то сжалось при мысли о Камилле.
— Вы знакомы с Ретанкур? Она отвечает за ваше обучение.
— Какие новости на Клиньянкуре?
— Новости будут, если мы найдем камешек, закатившийся под стол. Ретанкур вам наверняка все расскажет, она не в восторге от этого задания.
— Почему вы не хотите передать дело в Наркотдел? — зажав книжки под мышкой, спросил Вейренк, когда они спускались.
Адамберг опустил голову, не отвечая.
— Не хотите говорить? — настаивал лейтенант.
— Почему же. Просто не знаю, как.
Вейренк подождал, держась за перила. Он слишком много слышал об Адамберге, чтобы не считаться с его причудами.
— Это наши покойники, — произнес наконец комиссар. — Они попались в силки, в паутину, в ловушку. В тень, если хотите, и запутались в ее складках.
Беспокойный взгляд Адамберга уперся в какую-то точку на стене, словно там он мог отыскать недостающие слова и облечь в них мысли. Потом он бросил эту затею, и они спустились. В подъезде Адамберг снова остановился.
— Прежде чем мы выйдем на улицу и станем коллегами, — сказал он, — скажите мне, откуда у вас такие волосы.
— Я не уверен, что моя история вас устроит.
— Меня мало что может не устроить, лейтенант. Или задеть. Но я могу возмутиться.
— Мне говорили.
— Это правда.
— В детстве на меня напали мальчишки. В винограднике. Мне было восемь лет, им — по тринадцать-пятнадцать. Банда из пяти гадов. Они не могли нас простить.
— Нас?
— Виноградник принадлежал отцу, его вино пользовалось успехом, возникла конкуренция. Они придавили меня к земле и раскромсали голову железяками. Потом прокололи желудок осколком стекла.
Адамберг застыл, вцепившись пальцами в круглую ручку двери.
— Продолжать? — спросил Вейренк.
Комиссар кивнул.
— Они ушли, а я валялся на земле с распоротым животом и четырнадцатью ранами на голове. На шрамах потом отросли волосы, только рыжие. Неизвестно почему. На долгую память.