Вечность на двоих

— Когда это было?
— За два-три дня до того, как сдвинули плиту. Так что я туда ни ногой.
— Чего о нас не скажешь, и вам придется нас туда отвести. Мы вас одного не оставим, лейтенант будет вас охранять.
— У меня нет выбора, да? С полицией шутки плохи. И вы с собой еще ребенка тащите? Вам-то, поди, совсем не страшно.
— Ребенок спит. Ребенок ничего не боится. Если уж он решился на это предприятие, то вы и подавно не струсите, не так ли?
Зажатый между Ретанкур и Вуазне, сторож быстрым шагом проводил их к могиле — ему не терпелось вернуться в надежное укрытие.
— Вот, — сказал он. — Мы пришли.
Адамберг направил луч фонарика на надгробный камень.
— Молодая женщина, — сказал он. — Умерла в 36 лет, чуть больше трех месяцев назад. Вы не знаете, от чего?
— Попала в аварию — вот все, что мне удалось узнать. Грустная история.
— Да.
Эсталер, согнувшись в три погибели в проходе между могилами, рылся в земле.
— Гравий, комиссар. Наши камешки отсюда.
— Конечно, бригадир. Но все-таки возьмите образцы.
Адамберг направил фонарик на свои часы:
— Скоро полшестого. Через полчаса разбудим родственников. Нам необходимо получить разрешение.
— На что? — спросил сторож, почувствовав себя увереннее в обществе полицейских.
— На то, чтобы снять плиту.
— Черт, вы сколько раз собираетесь ее двигать?
— Если мы не сдвинем плиту, как мы узнаем, почему они это сделали?
— Логично, — пробормотал Вуазне.
— Так они ж не рыли, — возразил сторож. — Я ж вам сказал, черт побери. Там ничего нет, даже самой крохотной ямки. Мало того, сверху остались засохшие стебли роз, как лежали, так и лежат. Это ведь доказывает, что они ничего не тронули, разве нет?
— Может, и так, но надо проверить.
— Не верите мне?
— Из-за этого через два дня погибли два парня. Их зарезали. Слишком дорого они расплатились за то, чтобы всего-навсего сдвинуть могильную плиту. Просто чтоб наговнять.
Сторож в задумчивости почесал живот.
— Следовательно, они сделали что-то еще, — продолжил Адамберг.
— А что еще, не понимаю.
— Вот мы и посмотрим.
— Ну-ну.
— И для этого надо снять плиту.
— Ну-ну.
Вейренк вытянул Ретанкур из плотной группки.
— Почему комиссар носит две пары часов? — спросил он. — Он, что ли, на Америку настроен?
— Он скорее расстроен. По-моему, у него уже были свои часы, а подруга подарила ему еще одни. Он и их надел. И теперь ничего не поделаешь, приходится носить и те и другие.
— Ему трудно выбрать?
— Нет, думаю, все гораздо проще. Что есть, то и носит.
— Понятно.
— Ты скоро сам во всем разберешься.
— И еще я не понял, как он догадался про кладбище. Он же спал.
— Ретанкур, — позвал Адамберг. — Мужчины пойдут передохнуть. Я вернусь с подкреплением, как только сдам Тома матери. Вы можете тут пока побыть? Займетесь разрешением?
— Я останусь с ней, — предложил Новичок.
— Правда, Вейренк? — спросил он, напрягшись. — Вы еще держитесь на ногах?
— А вы нет?
Лейтенант быстро опустил веки, и Адамберг почувствовал угрызения совести. Горные козлики ударили друг друга рогами, и Вейренк запустил пальцы в свою странную шевелюру. Рыжие прожилки отчетливо виднелись даже в темноте.
— У нас много работы, Вейренк, грязной работы, — продолжил Адамберг, смягчаясь. — Мы ждали тридцать четыре года, подождем еще несколько дней. Предлагаю перемирие.
Вейренк, казалось, засомневался, потом молча кивнул.
— Вот и отлично, — сказал Адамберг, удаляясь. — Я вернусь через час.
— О чем это вы? — спросила Ретанкур, следуя за комиссаром.
— О войне, — сухо ответил Адамберг. — О войне двух долин. Ты лучше не вмешивайся.
Ретанкур обиженно остановилась, подбросив ногой несколько камешков.
— И серьезная война? — спросила она.
— Скорее да, чем нет.
— Что он сделал?
— Главное — что он сделает? Он ведь тебе нравится, да, Виолетта? Не суйся меж двух огней. Потому что рано или поздно придется выбрать. Между ним и мной.
 
XV
В десять утра плиту наконец сняли, обнаружив под ней ровную утрамбованную землю. Сторож не соврал: почва казалась нетронутой, тут и там валялись ошметки почерневших роз. Полицейские, усталые и расстроенные, крутились вокруг, не зная толком, что предпринять. «Какое решение принял бы старик Анжельбер, увидев кучку сбитых с толку мужчин?» — спросил себя Адамберг.
— Сделайте все-таки снимки, — сказал он веснушчатому фотографу, милому способному парню, чье имя он, как всегда, запамятовал.
— Бартено, — шепнул ему Данглар, считавший, что исправление светских просчетов комиссара тоже входит в его обязанности.
— Бартено, сделайте несколько снимков. Детали крупным планом.
— Я вас предупреждал, — проворчал сторож, насупившись. — Они тут ничего не делали. Даже крохотной ямки нет.
— Что-то тут есть все равно, — не сдавался Адамберг.
Комиссар сел по-турецки на сдвинутую плиту и подпер руками подбородок. Ретанкур отошла в сторону и, прислонившись к соседнему надгробному памятнику, закрыла глаза.
— Она сейчас вздремнет, — объяснил Новичку Адамберг. — Она одна у нас умеет спать стоя. Как-то раз она объяснила, как это делается, и мы попробовали. У Меркаде почти получилось. Правда, заснув, он упал.
— Еще бы, — сказал Вейренк. — А она что, не падает?
— В том-то и дело, что нет. Пойдите посмотрите, она правда спит. Можете говорить в полный голос. Ее ничто не разбудит, ибо она так решила.
— Все дело в преобразовании энергии, — разъяснил Данглар. — Она ею вертит как хочет.
— Нам от этого не легче, — заметил Адамберг.
— Может быть, они просто на нее пописали, — предположил Жюстен, севший рядом с комиссаром.
— На Ретанкур?
— На могилу, черт побери.
— Слишком муторно и дорого, чтобы просто пописать.
— Да, прошу прощенья. Я так просто сказал, чтобы развеяться.
— Я вас ни в чем не упрекаю, Вуазне.
— Жюстен, — поправил Жюстен.
— Я вас ни в чем не упрекаю, Жюстен.
— Впрочем, развеяться мне все равно не удалось.
— Развеяться можно только двумя способами. Поржать или заняться любовью. А мы сейчас не делаем ни того, ни другого.
— Я заметил.
— А если поспать? — спросил Вейренк. — Не развеешься?
— Нет, лейтенант, просто отдохнешь. Это разные вещи.
В наступившем молчании сторож спросил, может ли он уже идти. Да, может.
— Пока подъемное устройство здесь, надо положить плиту на место, — предложил Данглар.
— Не сейчас, — сказал Адамберг, все так же подпирая руками подбородок. — Посмотрим еще. Если ничего не найдем, вечером Наркотдел заберет у нас дело.
— Не будем же мы тут сидеть день и ночь только лишь в пику Наркотделу.
— Его мама сказала, что он не притрагивался к наркотикам.
— Ну, мама… — Жюстен пожал плечами.
— Вы что-то слишком развеялись, лейтенант. Мамам следует доверять.
Вейренк слонялся чуть поодаль, бросая время от времени заинтригованные взгляды на Ретанкур, которая и впрямь крепко спала. Иногда он что-то бормотал себе под нос.
— Данглар, попытайтесь разобрать, что там лопочет Новичок.
Майор с отсутствующим видом прошелся по дорожкам и, вернувшись, сел рядом с комиссаром.
— Вы уверены, что вам это интересно?
— Я уверен, что это поможет нам развеяться.
— Он бормочет приличествующие случаю стихи. Что-то о земле.
— Что именно? — обескураженно спросил Адамберг.
— «Напрасно жду ответ, к тебе, земля, взывая:
Невыносима ночь — конца ей нет и края.
Не знаю, это ты таишься или это
Я сам не слышу стон печального ответа?»
И так далее, я всего не запомнил. Автор мне неизвестен.
— Еще бы. Это его собственное. Он стихи печет как нечего делать.
— Любопытно, — сказал Данглар, наморщив высокий лоб.
— И как все любопытное — это у них семейное. Ну-ка, повторите мне стихи, капитан.