Мадам придет сегодня позже

А я хотела уходить от Фаусто. Но всего лишь маленький флирт — и тебя снова ценят. Несколько танцев с другим — и тебя уже ласкают и целуют, любят и желают. Пусть даже небезукоризненно, но это было словно все заново.
Я ложусь на пол и десять раз отжимаюсь. Это хорошо для груди. Чищу зубы и бужу Фаусто свежим, благоухающим поцелуем.
— Добрый день, любовь моя!
Он что-то бормочет и сжимает меня в объятиях.
— Звонила твоя мать. Она хочет нас сегодня видеть! — Он сразу стряхивает с себя сон.
— Это невозможно, — произносит он скороговоркой, — я остаюсь здесь!
— Нет, мы должны пойти. Большой семейный сбор. А вечером прием.
Фаусто вздыхает.
— Без меня, родная. Я не в состоянии подняться. Новый стук в дверь.
— Месье, — кричит Лолло из коридора, — ваш господин папа на проводе! Можно переключить?
Телефон возле нашей кровати уже звонит. Фаусто автоматически снимает трубку.
— Да, папа?
До меня доносится взволнованный голос свекра, но я не понимаю, о чем речь. Что-то ужасно важное.
— Как? Что?? — Фаусто рывком садится. — Это не я, папа! Ни в коем случае! Я бы тебе давно сказал! Это был Гелиос. Да, папа. Мы это обсудим. Как скажешь. Разумеется! Мы будем в три! Ты можешь на нас рассчитывать!
— Бог мой! — Фаусто кладет трубку и подпирает голову руками. — Еще и это!
— Что случилось? — взволнованно спрашиваю я.
— Все шишки на меня валятся. — У него такой же взгляд, как прошлой ночью.
— Я хочу тебе помочь. Могу я что-нибудь сделать? — Можешь, — говорит вдруг серьезно Фаусто. — Если отец скажет что-то, что покажется тебе… э… странным, не верь ни единому слову! Пока ты не поговоришь об этом со мной наедине. Я все тебе тогда объясню.
— Что странного он может сказать?
Фаусто молчит. Смотрит сквозь меня, трясет своей гривой.
— Сегодня будет маленькая катастрофа, — говорит он наконец.
Он и не подозревает, насколько окажется прав.
 
7
Фаусто нем, как могила.
За всю дорогу в Шантийи он не проронил ни слова. Сидит, склонившись над рулем, нахмурив брови и сморщив лоб. Шоссе мокрое, видно, утром шел дождь. Но солнце постепенно пробивается сквозь облака, и, если верить прогнозу, после обеда будет чудесная погода.
Вокруг нас море машин: грузовики, автолюбители, автобусы с туристами, мотоциклисты. Важно как следует сконцентрироваться. Фаусто едет со скоростью не больше семидесяти, в черепашьем темпе. Так бывает всегда, когда он едет к родителям. В Шантийи его не тянет. Он ненавидит «встречи богов на Олимпе», как именует семейные торжества. Чем медленнее, тем лучше. Охотнее всего он пошел бы пешком!
— Сделай одолжение, — говорит он вдруг с убийственно серьезным видом, — забудь то, что я говорил сегодня ночью. Ты же меня знаешь. Если я выпью лишнего, мне мерещатся призраки. От алкоголя у меня начинается мания преследования. Ты абсолютно права. Все чудесно. У нас нет проблем. Никто не гонится за нами. Если родители спросят тебя, скажи: «Мы любим друг друга, и у нас все в полном порядке». Скажешь, ладно?
— Конечно! А что им так срочно понадобилось, ты можешь мне объяснить?
— Вечно одно и то же, — смиренно отвечает Фаусто, — показать, что они хозяева!
Без четверти три мы приезжаем. Последними. Это видно по машинам. Красный «ягуар» Теи стоит у въезда. Черный «мерседес» Мелины — перед одним из гаражей. Ганимед приехал в своем новом фиолетовом «ламборджини», а в глубине, у газона с сиренью, стоит новый белый «порше» Гелиоса. У всех нормальные маневренные, скоростные тачки. Только мы являемся в этом правительственном катафалке. И хотя «ролле» затмевает все и вся, мне он просто велик! Не люблю, когда показывают больше, чем имеют!
Мы стоим перед «Каскадом» — сказочным имением, приобретенным родоначальником Сент-Аполлов на его первый самостоятельно заработанный миллион. Оно расположено неподалеку от замка и граничит со знаменитым парком Шантийи.
За высокими воротами из кованого железа с позолоченными наконечниками стрел начинаются семейные владения с озером, рощицей и водопадом, с теннисным кортом, огороженным выгоном и конюшнями, розарием, оранжереей и зимним садом с пальмами и бассейном. Есть и вертолетная площадка, укрытая от глаз рядами тополей и волнисто подстриженной самшитовой изгородью.
Старший брат Фаусто, Гелиос Сент-Аполл, унаследует все. В том числе молочную ферму, охотничьи угодья, сады, овощеводство и цветоводство. Он ведет себя так, будто уже хозяин. Братья и сестры хотя и сохраняют пожизненное право на свою комнату в имении и по заведенной в семье традиции могут в любой момент приехать в «Каскад», но решающего голоса они не имеют. И не пытаются иметь. Здесь все по старинке. Кто первым появился на свет, тот и распоряжается. Дело молодежи — помалкивать!
— Бонжур, дети! — Нас встречает отец семейства собственной персоной. На нем голубой костюм, сшитый на заказ, с белым платочком в кармашке и пучком белых фиалок на левом лацкане. Он потрясающе элегантен. Фаусто очень похож на отца. Что не значит, что они живут душа в душу. Совсем наоборот.
«Рыбак с рыбаком враждуют чаще всего», — сказал знаменитый Ханеманн. И в этом случае он опять был прав! Сцены между отцом и сыном можно снимать в кино. Посмотрим, что ждет нас на этот раз!
Мы настороженно приветствуем друг друга и следуем за высокой поджарой фигурой через зал, на террасу. Там собралось все семейство, разодетое в пух и прах. Все держатся немного натянуто, у каждого в руках по полному бокалу.
— Ну наконец, — говорит свекровь, — мы вас уже заждались. Вечно вы последние.
Маман сидит в белом плетеном кресле возле низкой балюстрады из серого камня, под огромным зонтиком в сине-белую полоску. За ее спиной навытяжку, как лейб-гвардеец, стоит Гелиос Первый, выполняющий все ее прихоти. Маман восседает на своем троне и только раздает сыновьям поручения. Это тоже традиция на Олимпе.
— Бонжур, маман! — Мы целуем ее большую, но костлявую руку со сверкающими бриллиантами внушительных размеров.
— Бонжур, дети!
Елена Сент-Аполл — сухая блондинка, родом из Афин. Голубое шелковое платье не прибавляет ей красоты. Но ее знаменитые жемчуга идут ей: пять ниток на шее, по пять на каждом запястье, большие жемчужины в ушах. Они делают ее менее унылой и более радостной, чем она есть на самом деле.
Маман не накрашена, так же как и я, что отмечается с благосклонностью. Кроме того, в угоду ей я надела белый репсовый костюм с голубыми пуговицами, который она любит. Еще на мне брошка в форме цветка из светлых сапфиров и маленьких бриллиантиков — ее подарок на нашу первую годовщину свадьбы. И довершает картину изящная белая соломенная шляпа с ажурными полями и голубой лентой. Голубой и белый — цвета Греции. Здесь, в «Каскаде», это ценят.
— У тебя свежий вид, — комментирует маман и одаривает меня улыбкой. Но за комплиментом следует критический взгляд на мой плоский живот. А, знаю! Мы обе думаем об одном, но слишком хорошо воспитаны, чтобы произнести это вслух.
Дворецкий по имени Дмитрий приносит нам шампанское. Беру бокал и приветствую прекрасное семейство. Пусть визиты в «Каскад» не доставляют мне больше радости, но шампанское здесь всегда отменное, а окрестности — просто чудо.
Господский дом сложен из серого камня, по бокам его обрамляют две круглые островерхие башни. Густой плющ увивает стены до третьего этажа, а на башнях блестящие зеленые листья добрались до крыши. Резиденция достойна кофейных королей: анфилады комнат на трех этажах, просторные салоны, бальный зал; места достаточно для разветвленного семейного клана, у которого, правда, появились проблемы с размножением в этом поколении.
У Гелиоса Первого всего один ребенок, дочь Косма. Ей семь, больше детей у них нет.
Мои невестки Теа и Медина вращаются в дурном обществе, обе по нескольку раз были неудачно обручены, и ни одна до сих пор не вышла замуж.
Ганимед, самый младший, названный в честь виночерпия богов, хотя и любит хорошее вино, но совершенно равнодушен к женщинам, о чем ни при каких обстоятельствах нельзя упоминать вслух. Ему ведь всего тридцать, очаровательному мальчику. Как знать, может, все еще изменится?