Забытая погремушка

Он дисциплинированно обнажил предстоящий к заработку орган. Предстоящий, стянутый ремнем и так было забытый, посинел от ужаса. Клецкин расстегнул и снял ремень – предстоящий упал и стал постлежащим. Вернее, как писал Франсуа Вийон: «Не могу я ни стоять, ни лежать и ни сидеть, надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть». Вийон мог остаться доволен посмотренным.
Клецкин стал честно натягивать вороночку на рабочее место. Затея выглядела нереальной. Вроде колпачка на Петрушке. Но врачам виднее.
Через десять минут он вспотел. Невозможность из-за такой ерунды заработать двадцать пять рублей приводила в неистовство.
Студент проявил смекалку: оторвал кусок шнурка от занавесочки и привязал узелком к крайней плоти. Продел шнурок в вороночку и стал тянуть.
Действительно, розовый жгутик показался из тонкого края вороночки. Клецкин поспешно подставил пробирку, но как только он отпускал веревочку, жгутик втягивался обратно.
– Что за идиотские фокусы… – пыхтел Клецкин, пытаясь уминать безжизненную плоть в пробирку помимо воронки.
Через двадцать минут щелкнул замок, и врачиха спросила через занавеску:
– Ну? Вы там живы?
– Не лезет, – мрачно сказал Клецкин.
– Не лезет?! – изумленно спросила врачиха и заглянула. – Что не лезет?…
– Ну что? Он не лезет, – неприязненно сказал Клецкин. – И зачем это надо?
– Идиот, – с чувством отреагировала она. – А вы головой никогда не пробовали работать?
– У вас мозги сдают или что? – обозлился Клецкин.
– Именно «что». И прекратите пихать пенис в медицинскую посуду! Боже мой, боже мой, за сто сорок в месяц!… Молодой человек! Вы когда-нибудь онанизмом занимались?
Клецкин побагровел.
– Ответ положительный, – прокомментировала циничная медичка.
– За сто сорок в месяц – могу, – признался Клецкин.
– Это место уже занято.
– Кем?
– Мной.
– Что?
– Гражданин, вы сперму сдавать будете? Или нет?
– Так не лезет же!
– Прекратите издеваться! Вы бы его еще в иголку продеть попробовали… Отрастили тут… хулиган.
– Так что? – тоскливо спросил Клецкин и стал машинально крутить за веревочку то, к чему она была привязана.
– Отвяжите немедленно, балда! У вас руки зачем? Руками, руками! Быстро, вы у меня время отнимаете!
– Дрочить? – в ужасе спросил Клецкин. От медицинского заведения он этого не ожидал.
– Мастурбировать! – строго поправила она. – Не надо комплексовать, это нормальный юношеский опыт, через него все проходят. Ну! – И сделала рукой движение, как будто у нее из халата вдруг вырос как у Клецкина.
Студент послушно взялся за фаллос.
– Подождите, я выйду!
– Вы уж лучше проследите, вдруг я чего не так сделаю, – жалобно попросил Клецкин занавеску.
– Чего еще ты можешь не так сделать, герой?…
И тут произошел следующий конфуз. Перепуганный и оробевший от некомфортной обстановки член съежился и даже втянулся, как шея черепахи. С таким же успехом можно было накачивать дырявый воздушный шарик.
– Э-э-эй… – тихонько позвал Клецкин.
– Все?
Она заглянула и смягчилась. Из ящика столика под пробиркой достала порнографический журнал:
– Посмотрите… это помогает.
– Порнография! – ужаснулся Клецкин. Он органически не переносил ничего нецензурного.
Но послушно перелистал. И стало ему совсем противно. Если бы дух его не поддерживала мысль о честном заработке в двадцать пять рублей, он бы убежал. Но как же красота, которая спасет мир? А женской красоте нужны кремы из его, Клецкина, содержимого!
Он отбросил журнал, удвоил усилия и понял, что денег опять не будет…
Врачиха заглянула, вздохнула, посмотрела на часы и печально сказала:
– О господи… Пошел вон!
– Я студент, – сказал Клецкин. – У меня денег нет…
– Так что ж, я за тебя его доить буду?
– Хотите – деньги пополам? Ну… если вы?…
Врачиха быстро хлопнула его по щеке, но задержала ладонь и погладила. Потом почему-то пощупала бицепсы, и лицо ее смягчилось.
– Ну хорошо… Смотри!
Большими пальцами вдоль боков она сделала под халатом движение сверху вниз, и обратным движением снизу вверх задрала халат над спущенными трусами и колготками.
Бедра оказались молочно-голубоватыми, вполне еще крепкими и гладкими, и белый живот тоже молодым, плоским и гладким. И мохнатый треугольник в его низу был неожиданно густой и курчавый, как шевелюра негра, и такой же черно-смолистый.
– Помогает? – промурлыкала она. Часовой зашевелился.
– У, какой красавчик… – промурлыкала врачиха. Чуть раздвинула ноги и ладошкой медленно оттянула свою курчавость вверх, обнажая начало смуглой раздвоинки.
Часовой подпрыгнул и бессильно опал.
– Мальчик, – скорбно спросила врачиха, – известно ли тебе значение французского слова «минет»?
– Значение-то известно, – двусмысленно отозвался великовозрастный и незадачливый мальчик.
Она присела на корточки, рот ее округлился, на щеках обозначились впадинки, немигающие глаза сузились и уставились в глаза Клецкина, вверх, она сделала втягивающее сосущее движение и стала вполне похожа на змею, натягивающую себя на крупную добычу с риском вывихнуть челюсти.
– И полизать, – посоветовал сверху Клецкин. – И укусить!
– О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!… – спел он полторы октавы.
Левая рука работника медицины стала играть в китайские шары, а правая – в велосипедный насос.
– А-а-а-а-з-а-а-а-а! – пел Клецкин, переходя с драматического тенора на фальцет.
– М-м-м-м-м-м-м-м-м!… – вторил нижний подголосок.
С сочным ванным чмоком целительница прервала процедуру и схватила пробирку:
– Сюда… сюда!…
Одним взмахом юный атлет отбросил казенную посуду и, подхватив даму под пуховые булочки, насадил бабочку на булавку. Она забила ножками, затрепетала крылышками, и от проникающих ударов нефритового стержня, казалось, даже розовые ушки оттопыривались от головы.
– Ах!… ах!… как же!… как же!… деньги, деньги! – дрожала и дергалась бабочка, изгибаясь и поддавая.
– Гусары денег не берут! – молодецки прорычал наш герой, переводя ее в коленно-локтевую позицию. Ударили вальки, ритмично зашлепало тесто, прорезался в сиреневом тумане нежный женский вскрик.
Дважды, и трижды, и четырежды прорезался вскрик, а после пятого раза брюзгливый голос сообщил:
– Я уже все локти стерла на этом полу! Ты скоро?
– Скоро, скоро, – поспешно и лживо пообещал пациент и посадил всадницу на мустанга.
– Ты меня проткнешь! – заверещала амазонка, взвиваясь под потолок.
– Тренируйся, бабка… тренируйся, Любка… – бормотал студент, направляя ракету в цель и на лету пронзая копьем кольцо.
Через полтора часа врачиха лежала на твердой клеенчатой кушетке, а Клецкин спрыскивал ее водой.
– Ты… кончил… зверь?… – слабым голосом спросила она, приоткрывая глаза. Глаза увидели несокрушимый рабочий молот, и интеллигентка потеряла сознание.
Она пришла в себя от запаха нашатырного спирта. Клецкин трудился над пробиркой.
– Что-то у вас не так организовано, – неприязненно сказал он. – Я уже мозоли натер!
– Где?
– Ну где? На руках.
– Приапизм. Перевозбудился, – поставила диагноз врачиха.
– Сухостой. От мандража, – перевел он на русский. – Так что, так и идти теперь на улицу – со стоячим и без денег?…
Она привела себя в порядок, ужаснулась зеркалу и стала возиться над ящичком в углу.
– Иди сюда. Раздвинь ноги… Вот так. Погоди… еще здесь.
Два проводка тянулись из ящичка. Их оголенные медные концы врачиха закрепила на Клецкине. Один касался кончика головки, а другой уткнулся в промежность позади раздувшихся и твердых райских яблок.
– Это должно помочь, – оценила она и стала верньером настраивать стрелку круглой шкалы.
Подтащила Клецкину столик, а вместо треснувшей пробирки поставила стакан.
– Внимание, – сказала она. – Постарайся попасть точно. Наклонись немного… вот так!
Клецкин прикрыл глаза и настроился испытать наконец заслуженный оргазм.