Дело закрыто

Хилари с сожалением оставила Берти в покое. Он изумительно подошел бы на роль убийцы, но, к несчастью, совершенно не подходил на нее.
Второго племянника, Фрэнка Эвертона, и вовсе не вызывали на дознание. Утверждение Марион, будто шестнадцатого числа в течение пятнадцати минут до шести и пятнадцати минут после он находился в Глазго у адвоката, получая свое еженедельное пособие, подтверждалось очередной машинописной страницей, на которой мистер Роберт Джонстон из фирмы «Джонстон, Джонстон и Маккендлиш» утверждал, что во вторник шестнадцатого июля в период с семнадцати сорока пяти до восемнадцати пятнадцати имел продолжительную беседу с прекрасно ему известным мистером Фрэнсисом Эвертоном, в ходе которой передал ему наличными два фунта и десять шиллингов, на какую сумму и готов предъявить собственноручную расписку мистера Фрэнсиса Эвертона.
Прощай, Фрэнк Эвертон! Отпуская его восвояси, Хилари почувствовала еще большее сожаление. Шалопай, растяпа и позор семьи. Все что угодно, но уж никак не убийца! Он не смог бы сделать это, даже будь у него личный аэроплан — а откуда ему у позора семьи взяться? И потом, к аэроплану ему понадобился бы еще частный аэродром, и даже два — на каждом конце маршрута. Она с удовольствием представила себе, как этот волк в овечьей шкуре неспешной походкой выходит из приемной господ Джонстона, Джонстона и Маккендлиша, запрыгивает у крыльца в личный самолет, выруливает на главную автотрассу Глазго и, хорошенько разогнавшись, взлетает, чтобы часом позже бесшумно спланировать в сад за домом Джеймса Эвертона, — и все это, понятно, не привлекая ни малейшего внимания окружающих. Картинка, конечно, получалась заманчивая, только слишком уж напоминала сказку из «Тысячи и одной ночи» — «Десятый календарь» или что-нибудь в таком духе. Во всяком случае, материализовать ее до степени, пригодной к судебным слушаниям, представлялось делом крайне сомнительным.
Все снова вернулось на круги своя, то есть к Мерсерам. Если Джеф говорил правду, значит, Мерсеры лгали. А Джеф, разумеется, ее говорил, потому что Хилари верила в него всем сердцем. И если Джеф говорил, что в двадцать минут девятого он нашел Джеймса Эвертона уже мертвым, значит, так оно и было, и миссис Мерсер лгала, рассказывая о ссоре и выстреле, которые она якобы слышала. Потому что, если к прибытию Джефа мистер Эвертон был уже мертв, она никак не могла слышать ни того, ни другого. Следовательно, миссис Мерсер лгала, почему и казалась тогда в купе такой испуганной и несчастной: ее мучила совесть, ни на секунду не позволяющая забыть ей о том, что именно она сделала с Марион и Джефом.
Да, но зачем она это сделала?
Не было ничего проще. Мерсер, должно быть, застрелил хозяина, и миссис Мерсер лгала, чтобы спасти его шею. Поведение, безусловно, чудовищное, но вполне объяснимое. Она лгала, чтобы спасти мужа, и, спасая его, топила Джеффри, причем делала это весьма основательно. Хилари не могла избавиться от ощущения, что чересчур даже основательно. Эта женщина явно переигрывала. Ну как можно верить показаниям особы, которая дает их, исходя слезами? Да, это все объясняет: Альфред Мерсер застрелил Джеймса Эвертона, а миссис Мерсер его покрывала.
Хилари перевернула страницу и недоуменно уставилась на оказавшиеся там показания миссис Томпсон. Надо же! Она совершенно забыла о миссис Томпсон. Оказывается, не только Берти и Фрэнк успели обзавестись алиби — железными и непотопляемыми, — точно такое же, любезно предоставленное им миссис Томпсон, было и у четы Мерсеров. В папке была и фотография, на которой миссис Томпсон казалась почти точной копией миссис Гранди  [3] — толстой, напыщенной и солидной, как Британская конституция. Вот уже двадцать пять лет она служила экономкой у ближайшего соседа Эвертонов сэра Джона Блейкни. Сэр Джон в тот день отсутствовал, и Мерсеры пригласили ее на ужин, в результате чего начиная с половины восьмого и вплоть до трагической кульминации того вечера она околачивалась на их кухне. И все это время мистер Мерсер чистил серебро в кладовой, периодически заглядывая на кухню проведать жену и миссис Томпсон. Дом был старый, и попасть из кладовой в дом можно было, только пройдя через кухню, но миссис Томпсон клялась, что за время ее пребывания в доме Мерсер сделал это один-единственный раз — после того, как поднялась тревога. Когда он пробежал мимо, она сообразила, что случилось что-то неладное, бросилась за ним в холл и увидела, что миссис Мерсер рыдает, дверь кабинета открыта, а на пороге стоит мистер Грей с пистолетом в руке.
Коронер: Вы слышали выстрел?
Миссис Томпсон: Нет, сэр. Я вообще очень плохо слышу, сэр.
Коронер: Может быть, вы слышали, как кричала миссис Мерсер?
Миссис Томпсон: Нет, сэр, и в жизни бы не услышала через две закрытые двери.
Коронер: Значит, кухню от холла отделяли две двери?
Миссис Томпсон: Да, сэр: кухонная и еще одна, обитая байкой.
Коронер: А до того миссис Мерсер находилась с вами на кухне?
Миссис Томпсон: Да, сэр.
Коронер: Она утверждает, что поднялась наверх приготовить мистеру Эвертону постель. Сколько времени прошло между ее уходом и моментом, когда поднялась тревога?
Миссис Томпсон: Я бы сказала, сэр, от силы минут пять — никак не больше, сэр.
Коронер: Мне бы хотелось кое-что уточнить. В зале присутствует Альфред Мерсер? Вызовите его.
(Вызывается Альфред Мерсер.)
Коронер: До сих пор ни в одном из свидетельских показаний не упоминалось о том, во сколько мистер Эвертон обычно ужинал. Так во сколько же?
Мистер Мерсер: С восьми до половины девятого, сэр.
Коронер: Вы хотите сказать, что время ужина не было постоянным?
Мистер Мерсер: Да, сэр. Если вечер был теплый, мистер Эвертон не спешил уходить из сада.
Коронер: В тот самый вечер он успел поужинать?
Мистер Мерсер: Нет, сэр. Ужин должен был быть подан только в половине девятого.
Коронер: Прошу вызвать миссис Мерсер.
(Вызывается миссис Мерсер.)
Коронер: Шестнадцатого июля мистер Эвертон попросил подать ужин к половине девятого?
Миссис Мерсер: Да, сэр.
Коронер: Вы сами готовите?
Миссис Мерсер: Да, сэр.
Коронер: Значит, вы отправились наверх застилать мистеру Эвертону постель за пятнадцать минут до ужина. Немного странно, не так ли?
Миссис Мерсер: Нет, сэр. Ужин был холодным, сэр.
Коронер: Вы хотите сказать, что ничего не нужно было разогревать?
Миссис Мерсер: Да, сэр. Стол был уже накрыт. Оставалось только снять со льда пудинг.
Коронер: Понятно. Благодарю вас, миссис Мерсер, у меня все. Теперь, миссис Томпсон, давайте постараемся внести в этот вопрос ясность. Вы показали под присягой, что с половины восьмого и вплоть до двадцати минут девятого — времени, которое мы будем считать моментом обнаружения убийства, — Альфред Мерсер находился в кладовой или на кухне?
Миссис Томпсон: Да, сэр.
Коронер: Здесь передо мной лежит план дома. Из него видно, что пройти из кладовой в дом действительно можно только через кухню. Окно кладовой, мне сообщают, зарешечено, следовательно, этот путь также исключается. Вы готовы подтвердить, что сами ни разу не выходили из кухни в период между семью тридцатью и двадцатью минутами девятого?
Миссис Томпсон: Да, сэр.
Коронер: Вы подтверждаете также, что и Альфред Мерсер не выходил из нее в указанный период?
Миссис Томпсон: Он только заходил в нее, сэр. Я так плохо слышу, что ему нужно было подходить вплотную, если он хотел мне что-то сказать. Но он никуда не выходил из кухни, кроме как обратно в кладовую.
Коронер: Ага. Стало быть, вы разговаривали?
Миссис Томпсон: Да, сэр.
Коронер: А миссис Мерсер тоже не покидала кухни до тех пор, пока не отправилась наверх готовить мистеру Эвертону постель?