Тихий пруд
Дженет склонилась над чемоданом. Ее руки автоматически продолжали укладывать в него вещи, аккуратно их складывая и разглаживая. Она была чуть выше Стар, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза, и выглядела попроще своей ослепительной подруги, притом что волосы у ее были красивого каштанового оттенка, и под стать им — карие глаза, оттененные чуть более темными бровями и ресницами.
Можно сказать, это было обычное, ничем не примечательное лицо — разве что решительный подбородок наводил на мысль о том, что эта девушка обо всем имеет собственное мнение и готова его отстоять, и взгляд, открытый и дружелюбный, сразу располагал к себе. Стар однажды заметила:
«Знаешь, милочка, ты с возрастом будешь только хорошеть, потому что обаяние с годами усиливается». Теперь Стар смотрела на подругу и ждала, что она скажет. Дженет никогда не заговаривает о Ниниане, а это глупо. Когда держишь переживания в себе, они там в конце концов начинают загнивать. А потом захочешь вытащить их на свет, а уже и взяться не за что. Наконец Дженет выпрямилась и обернулась:
— Хватит. В этот чемодан больше ничего не войдет, разве что какие-нибудь мелочи. Что-нибудь еще?
— Ну, мы еще не решили деловую сторону вопроса.
Дженет нахмурилась.
— Здесь не может быть никакой деловой стороны, хотя Хьюго и забыл подписать мой чек, а поскольку неизвестно, где он сейчас находится, я ничего не смогу с него получить.
Поэтому тебе придется одолжить мне десять фунтов.
— Но, дорогая, ты же не можешь жить на десять фунтов!
Дженет рассмеялась.
— Никогда не узнаешь, что ты можешь, пока не попробуешь. Но на этот раз я даже не пытаюсь. Я проведу полмесяца без забот и хлопот в Форд-хаусе и к тому же мой банковский счет не совсем пуст. С твоими десятью фунтами я смогу прожить даже в том случае, если не удастся связаться с Хьюго — он, возможно, сам меня найдет, поскольку захочет узнать, как обстоят дела с его пьесой. А теперь мне нужно идти.
Стар ухватила ее за руку.
— Только не сейчас. Мне спокойнее, когда ты где-то поблизости. Необязательно рядом, но я должна знать, что могу позвонить тебе и ты придешь — как сегодня. Знаешь, когда я думаю, что скоро окажусь по ту сторону Атлантики, у меня появляется жуткое ощущение, как будто внутри У меня огромная, нетающая ледяная глыба. Как ты думаешь, может быть, это дурное предчувствие?
— Ты в них веришь?
— Я не знаю, — пролепетала Стар. — И никто не знает, но такое случается. С одной из моих двоюродных теток — из Рутерфордов — такое уже было. Она отправлялась путешествовать — не помню точно, куда именно, — и в тот момент, когда должна была ступить на палубу корабля, почувствовала ужасный холод в животе и не смогла сделать этого. И никуда не поехала, а все, кто был на том корабле, утонули. Это она изображена на портрете, который висит в кабинете у дяди Арчи — в маленькой кружевной шляпке и такой викторианских шали. Она вышла замуж за какого-то астронома, и они перебралась на юг Англии. Так что предчувствие не обмануло ее — значит, в принципе такое возможно?
Дженет не придала значения этим словам, слишком хорошо зная подругу, чтобы ожидать от нее логики.
— Может, тогда лучше не ехать, — подзадорила она Стар, — если душа не лежит? А взять да телеграфировать Джимми дю Парку, что у тебя нехорошее предчувствие, и пусть отдает твою роль Джин Помрой. Вот и все дела.
— Лучше смерть! — воскликнула Стар, уязвленная до глубины души. — А ты сама в предчувствия не веришь?
— Не знаю. Зато знаю точно, что тебе придется выбирать что-то одно. Если хочешь получить эту роль, надо ехать в Нью-Йорк. Сама она к тебе не придет.
— Это чудесная роль! Я окажусь на вершине успеха! Дженет, я обязана это сделать! И до тех пор, пока Стелла с тобой, я буду знать что все прекрасно — лучше и не бывает. Как ты думаешь, все будет в порядке, ведь правда?
— Не вижу, почему бы нет.
— Нет, это просто глупость какая-то. Я ненавижу путешествия. То есть не сами путешествия — они мне нравятся, а вечер накануне. Это все равно что сидеть ночью в хорошо освещенной комнате — ужас как не хочется выходить на улицу в темноту.
Дженет рассмеялась.
— Это в Нью-Йорке-то, по-твоему, темнота?
После ухода Дженет Стар торопливо набрала номер.
Голос в трубке был знаком ей так же хорошо, как и ее собственный.
— Ниниан? Это Стар.
— Я догадался.
— Я звонила тебе три раза и все три раза тебя не было!
— Я все-таки иногда выхожу из дома.
— Ниниан, у меня только что была Дженет…
— Эпохальное событие!
— Эта идиотка Эдна отпустила няньку куда-то за границу.
— За тот рубеж, откуда нет возврата!
— Нет, она конечно, вернется, но не раньше чем через полмесяца — а я уезжаю в Нью-Йорк.
— Я знаю. И собираюсь прийти пожелать тебе счастливого пути.
— Ну, ты бы не собрался, если бы не Дженет. Я не могу уехать и оставить Стеллу без присмотра.
— Должен тебе сказать, что в Форд-хаусе и так женщин хватает.
— Но я не могу оставить Стеллу ни с одной из них!
Я позвонила, чтобы сказать, что Дженет приедет туда, чтобы за ней присматривать.
Возникла пауза, затем Ниниан Рутерфорд произнес:
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем ты мне позвонила?
— Я подумала, что тебя это заинтересует.
На что Ниниан ответил самым очаровательным своим голосом:
— Дорогая, меня это совершенно не интересует, так что плюнь и забудь.
Стар со вздохом повесила трубку.
Глава 7
Дженет отправилась в Форд-хаус на следующий день.
Всю дорогу в поезде до Ледбери что-то продолжало твердить ей, что она вот-вот влипнет в большие неприятности и что это была глупость — согласиться на просьбу Стар. Останься она в городе, ей пришлось бы, разумеется, питаться хлебом и маргарином с тоненьким кусочком сыра да изредка селедкой, запивать все это спитым чаем, но все равно — возможно, это лучше, чем провести две недели с родственниками Стар. Дженет их не знала, они ее тоже. Когда девушка думала о них, ее охватывала жуть вроде той, что возникает, когда открываешь дверь, а за нею — лестница, ведущая в подземелье. Похожее место было в Дарнахе, в доме, принадлежавшем Рутерфордам. Дверь эта была в коридоре возле кухни. Открыв ее, ты видел только ступени, уходящие вниз, в стылую, пахнущую плесенью темноту. Почему-то дорога в Форд-хаус вызывала у Дженет именно такую ассоциацию.
К подобным проявлениям внутреннего голоса Дженет относилась весьма сурово. Но он иногда давал себя знать, и тогда Дженет вспоминала недобрым словом свою бабушку из шотландских горцев. В ее жилах на три четверти текла кровь равнинных скоттов с их здравым смыслом и несокрушимостью принципов, но время от времени бабушкино наследие просыпалось. По словам Ниниана, без этой примеси Дженет была бы совершенно невыносимой — «чересчур правильной, аж тошно».
Мысль о Ниниане она решительно выбросила из головы — без особого труда, поскольку проделывала это уже почти два года, — но проклятые воспоминания снова находили лазейку: то смеющиеся глаза, устремленные на нее, Дженет, то яростный взгляд, то нахмуренные брови. Дженет надеялась, что в конце концов эта память перестанет причинять ей боль, но до конца, похоже, было еще далеко.
В Ледбери Дженет взяла такси и проехала три мили по сельским дорогам до деревни Форд. Там была лавка зеленщика, универсальный магазин, церковь, гараж с автозаправкой и въезд в имение — высокие каменные колонны без ворот, возле которых примостилась приземистая сторожка привратника, откуда начиналась длинная, заросшая травой аллея, теряющаяся среди одичавших деревьев и давно не подстриженных кустов.
Наконец они оказались на гравии подъездной дорожки возле самого дома. Дженет вышла из машины, и таксист позвонил в дверь. Довольно долго никто не открывал. Звонок был электрическим и Дженет было подумала, что он не работает, когда девушка в вылинявшем ситцевом платье открыла дверь. У нее были бледные, навыкате глаза и сутулые плечи, но голос звучал дружелюбно: