Карты рая

— Ага!! — злорадно выдохнул капитан Магруз.
В этот момент он совершенно забыл о теории приоритета человеческого разума, зато ощутил, как в его жилах вскипает кровь рыцарственных предков. Среди неиспользуемых, но юридически не отмененных феодальных привилегий его рода до сих пор числились право первой ночи, а также право в морозный зимний день распороть живот ближайшему простолюдину, чтобы погреть в нем замерзшие ноги.
— Давно пора, — продолжил капитан. — Я вот что думаю, ребята. Если вы вернете на место мечи и копья, которые все равно взяли без разрешения каптенармуса, закуете. в кандалы зачинщиков бунта и выдадите их мне для суда справедливого и скорого, после чего вернетесь к исполнению своих прямых обязанностей, я постараюсь забыть все то, что не лежит у меня на сердце. Клянусь мозолью Чистоплотной Девы!
Помощники капитана Магруза переглянулись. Их предки тоже были не лыком шиты по части изобретения феодальных привилегий, но сейчас капитан явно хватил лишку. Рурдхауз кашлянул. У него запершило в горле.
— Наверное, я как-то не так все объяснил, сеньор капитан, — почтительным тоном сказал он. — Команда хочет сказать, что если вы вернетесь к командованию судном, поклявшись бедренным суставом святого Мольберта, что простили нам то, в чем мы, может быть, по своему невежеству и неотесанности согрешили против вашей милости, повернете корабль в сторону тех берегов, которые мы покинули в последний раз, то она будет рада оказать вам услугу, спустив вас на землю и снабдив всем, чего только ваша душа пожелает. — Помощник плотника снова кашлянул. — И что поместится в любом из вельботов, который больше понравится вашей милости, — добавил он.
Несмотря на смиренный тон, его речь тоже прозвучала достаточно внушительно. Может быть, помощник плотника и не был альтруистом. Возможно, в нем проснулись задатки не востребованного историей планеты великого лидера, а открытый команде доступ к винному трюму был просто гениальным популистским ходом.
Вопреки ожиданиям, капитан Магруз выслушал ответное предложение, не высказав ни толики гнева. Полным глубокой задумчивости движением он лишь подсыпал щепоть пороха на запальную полку аркебузы.
— А куда исчез наш каптенармус? — спросил он.
— Он упал за борт, ваша милость, — честно ответил помощник плотника. — Сами понимаете, при таком попутном ветре, да еще в той кутерьме, которая началась, когда вы приказали вздернуть бедного Сигеля Недотымку… Спасти его было никак нельзя. Мы кинули ему спасательный бочонок.
«А почему не реликвию с резцом святого Спаниеля?» мог бы спросить капитан Магруз. Даже будучи передовым мыслителем и твердо зная, что ближайшая земная твердь находится прямо по курсу галеона, он все же считал, что с помощью святой реликвии в океане спастись легче, чем при помощи добротно просмоленного бочонка.
— А гардемарин Мириго? — поинтересовался капитан после этого.
Тут его голос впервые дрогнул, но помощник плотника не придал значения этой запинке. Так что глубинный смысл вопроса был им понят лишь неделю спустя.
— Он куда-то исчез, ваша милость. Может быть, тоже оступился за борт. Вы сами помните, как шумно стало, когда профос вздернул беднягу Сигеля.
Это была не только грубая ложь, но и фатальная ошибка. Вместо того чтобы спросить, что сталось с лейтенантом Мармедо или мичманом Бузино, капитан Магруз спокойно поправил фитиль аркебузы, после чего его палец…
Но мы рискуем пропустить более важные события. Остров, выбранный лейтенантом Гейзером…
А в общем, выбранный лейтенантом Гейзером остров казался типичным необитаемым островом. Имелись на нем луга, заросшие деревьями холмы, пара лесов, пара мелководных бухт. Пробыв таким тысячелетия, он не собирался вносить в свое бытие крутых перемен. Каким-то образом его берега обошли стороной как флотилии дикарских пирог, так и парусники местных конкистадоров. И уж наверняка никогда он не видел спускающегося с небес темно-матового корабля, скроенные под особыми углами поверхности которого будто впитывали в себя почти весь перепадавший им свет.
Местом приземления избрали поляну, заросшую, по определению корабельного биолога, «некоей разновидностью дикорастущего овса». До земли оставалось метров пятьдесят, когда в динамиках командного отсека раздался тихий щелчок.
— Сэр! — доложил кто-то. — На острове есть люди! Голос принадлежал человеку, которому легче даются решительные действия, чем глубокие размышления. Лейтенант Гейзер сразу узнал его.
— Бричард, дай изображение! — быстро распорядился он. Изображение на экране дрогнуло. Ничего не изменилось, разве чуть сместился угол обзора. Самые догадливые, вроде лейтенанта Гейзера, тут же включили поисковые фильтры. — Ну и… — начал тот, но сержант Бричард заговорил одновременно с ним.
— Их уже не видно, сэр! — доложил он. Учитывая скорость снижения, это было естественно.
— Отправь запись! — бросил Гейзер.
— Запись не велась, — прозвучало из динамика. — Откуда ты их разглядел?
До поверхности овсяного поля оставалось метров двадцать.
— Со своего личного мони…
— Это я понял! — прорычал Гейзер. — С какой камеры?
— Тридцать девятой, сэр!
Рука Гейзера молниеносно метнулась к командной панели.
— Гм! — процедил он. Она стоит на бортовой консоли. Запись с нее не ведется по умолчанию.
Опорные стойки корабля коснулись земли и углубились в почву, примяв «дикорастущий овес», чего никто в командном отсеке не заметил.
— Насколько я помню, мне говорили, что на этом острове нет людей? — заметил капитан Никсон, и голос его был бархатен, как крупнозернистая наждачная бумага.
Откинувшись в кресле, Гейзер скрестил на груди руки и вызывающе задрал бородку.
— Ни черта не понимаю! — заявил он. — Не может здесь быть никаких людей! Я же…
Если кто-то и слушал его, то вовсе не капитан Никсон.
— Сержант, сколько именно людей вы видели? — спросил он в микрофон.
— Одного человека, сэр, — прозвучал ответ. Лейтенант Гейзер подскочил в кресле.
— Одного?! — азартно уточнил он. — Помнится мне, речь шла о множественном числе.
Тем временем почти все офицеры корабля, не сговариваясь, приняли участие в необъявленной викторине под девизом: «Кто быстрее найдет аборигенов, которых проворонил наш старина Гейзер». В течение последующей минуты окружающее пространство было исследовано во всех спектральных диапазонах, просвечено десятком специальных излучений (может быть, это только совпадение, но в следующем году на окружающих полях предстояло возникнуть новой популяции восьминогих кузнечиков). Кроме того, Моргенштерн и третий лейтенант, не сговариваясь и не спрашивая разрешения, запустили в атмосферу по одному разведывательному зонду.
— Я сказал «люди» второпях, сэр, — поправился сержант Бричард. — Если точно, то я разглядел одного человека. И лошадь.
— И лошадь? — переспросил Гейзер.
— Да, — подтвердил сержант Бричард. В его голосе впервые прозвучало что-то вроде неуверенности. — И лошадь. Это такое животное с копытами. На нем когда-то верхом ездили.
Как ни удивительно, но в этот момент капитан Никсон вздохнул. И посмотрел на экран. Зеленая надпись извещала, что посадка благополучно завершена.
— Значит, человек и лошадь, — резюмировал он. — Вот что… Лейтенант Селленджер, чем вы там занимаетесь?
— Изучаю лес, сэр! — бодро ответил тот.
Голос капитана Никсона вновь возродил в сознании присутствующих неприятные ассоциации с наждачной бумагой.
— А как идет дело со стабилизацией бугелей? — поинтересовался он.
— Виноват, сэр!
Бортинженер вскочил и, бросив расцвеченный красно-коричневыми пятнами экран, рванулся к выходу, на ходу хлопнув по плечу младшего коллегу.
— Как бы то ни было, — высказался Моргенштерн, следя за показателями парящего над лесом зонда, — ничего страшного не произошло. Ну и пускай здесь обитают несколько туземцев. Одной красивой легендой больше, одной меньше. Или нет? — тут же засомневался он, посмотрев на Никсона и Гейзера.